– Сожалею, мистер Картер, – склонился над Ричардом официант. – Надеюсь, у вас нет оснований обвинять нас в превышении полномочий. Могу ли я предложить вам виски, сэр? Есть из отличного шотландского солода двадцатилетней выдержки. Вы обязательно оцените его по достоинству.

– Охотно, благодарю вас, – кивнул Ричард.

Когда он несколькими минутами позже поднял бокал, поверхность янтарного цвета жидкости оставалась горизонтальной и ровной, как стекло.

18

От тяжелого сна Хелену пробудило птичье щебетание, пронзительное и многоголосое. Она несколько раз моргнула, щурясь на голубоватые солнечные лучи, проникающие в комнату через полупрозрачные занавески. Окно стояло открытым, и свежий утренний воздух пах камнем и мокрой от росы листвой. Хелена потянулась, но мышцы защемило так, что она вздрогнула и, тяжело перевернувшись на бок, со стоном зарылась в подушку. Тело ныло, только сейчас давая в полной мере понять, чего ему стоило последнее путешествие.

Три дня они ехали комфортно, по железной дороге. Хелене запомнилась крепостная стена в Джайпуре. Ее розовый камень переливался золотом и пурпуром, словно пылал в лучах закатного солнца. Потом была темная ночь, в которой они снова отыскали дом Чандов.

С того самого дня как Мохан Тайид разглядел в пустыне следы преследователей, сонное состояние, в котором до сих пор пребывала группа, улетучилось. Мужчины действовали быстро и сосредоточенно и как будто старались как можно скорее покинуть просматривающуюся во всех направлениях местность. В воздухе витала тревога, которая читалась и в глазах Невилла, поразительно напоминавших сейчас два черных полированных камня, твердых и непроницаемых для взгляда. Не успели путники войти в вагон, Ян укрылся в своем купе, и отныне только сигаретный запах напоминал о его присутствии.

Новый день принес с собой новые пейзажи, так отличающиеся от ставшего для Хелены привычным тоскливого однообразия пустыни. Слева извивалась серебристая лента Ганга, зеленоватая в тех местах, где река убыстряла течение, и мутно-желтая, где оно замедлялось. В окружении рыбацких лодок дремали громоздкие пароходы, коровы и буйволы, стоя в воде, отмахивались от мух, а по береговым склонам шныряли дикие хищники. На заболоченных мелях, как неподвижные лебедки, сторожили добычу цапли и журавли, взлетали стайки гусей. Витые стволы баньяновых деревьев поднимались над причудливым кружевом обнаженных корней, перистые ветки бамбуковых кустарников и высокие тамаринды, пальмы, платаны и заросли дикого хлопка, чей сладковатый запах причудливо мешался с паровозной гарью, сменялись пышными лугами, на которых паслись стада буйволов, и селениями, где плескались в воде дети, женщины в разноцветных сари стирали белье; подобно драгоценным камням на полотне из зеленого бархата, переливались на солнце купола и стены дворцов и храмов; и, конечно, неизменные гаты – каменные ступени к священной реке, немые свидетели тысячелетней индийской истории.

– Ганга, ма ки джай – люби меня, мать Ганга, – сказал Мохан, оторвав взгляд от окна. – Здесь бьется сердце Индии, здесь колыбель нашей культуры. Высоко в Гималаях, в самой середине мира берет начало эта река, по воле Шивы названная Гангом, дочь снегов, оживляющая своими водами мертвые земли. Шива сотворил воду из собственных волос и разделил ее на семь рек, чтобы питать живых и очищать мертвых. Воды Ганга смывают карму. А кто умирает в священном городе Варанаси, выходит из круга перерождений.

В Силигуре их ждали слуги с крепкими вьючными лошадями, и последний отрезок пути они проделали без сопровождения раджпутов. Шушила облачилась в узкие голубые штаны, рубаху с поясом и сапоги. Эта удобная в дороге одежда, ко всему прочему, смотрелась на ней элегантно, как не без зависти отметила про себя Хелена, снова показавшаяся сама себе неуклюжей рядом с изящной индианкой.

Их путь пролегал через высящиеся посреди равнины скалы, где дорога петляла между пропастями и ущельями. Потом они поднимались по довольно крутому склону между саловых деревьев и пышных чайных садов, бамбуковых зарослей и рисовых полей, минуя сосновые, каштановые и березовые рощи, цветущие кусты рододендрона и гортензии, под которыми, несмотря на начало марта, еще лежал снег.

Дарджилинга они достигли лишь к вечеру, когда внезапно опустившаяся темнота поглотила высящиеся вдали вершины Гималаев. Между черными силуэтами сосен едва просматривались очертания взбегающих по склону резных деревянных домиков. Подъем оказался трудным, Хелене не хватало разреженного воздуха, каким бы свежим и прохладным он ни был. Ей хотелось забраться под одеяла в теплой палатке, но Невилл неумолимо погонял и лошадей, и людей, будто любая задержка в пути стоила ему огромных денег. Джейсон, защищенный от холода теплым кашемировым одеялом, давно уже дремал в седле, прислонившись к широкой груди Мохана. Последовать примеру брата Хелене мешала гордость, поэтому она из последних сил сохраняла вертикальное положение.

Она вздрогнула, когда что-то коснулось ее сапога. Подняв голову, Хелена увидела Невилла, который протягивал ей руки. Хелена было отвернулась, но тело обмякло и само упало в объятия Яна. Через минуту она уже дремала в седле мужа, прислонившись к его груди.


Хелена осторожно села и несколько раз моргнула, озирая комнату. Кровать с легким муслиновым балдахином была выточена из почти черной древесины, которая изнутри слегка отливала красным. Белое покрывало украшала замысловатая вышивка в красных, оранжевых и пурпурных тонах. В противоположном углу комнаты, ослепительно-белые стены которой контрастировали с темным деревом дверной и оконных рам, стоял резной туалетный столик с зеркалом, отражавшим издали лицо Хелены.

Из-под ворсистого ковра под ногами кое-где блестели лакированные дощечки паркета. На мягких белых креслах были разложены подушки из цветного шелка, на столиках красовались бронзовые и серебряные статуэтки индийских божеств, книги в дорогих кожаных переплетах и хрустальная ваза с букетом красных роз. В свежем утреннем воздухе цветочный запах мешался с ароматом свежего белья и лакированной древесины. Везде чувствовались вкус и заботливая рука, и Хелена не без укола ревности подумала о том, что такой порядок в доме могла навести только женщина.

Подавив в себе неприятное чувство, она встала, скользнув ногами в вышитые шлепанцы, набросила поверх ночной сорочки уже подготовленный для нее халат и поспешила на веранду, на свежий воздух, навстречу солнцу и птичьему щебету.

Под ней на ветру волновалось темно-зеленое море чайных плантаций, вдали переходивших в пышные луга, кое-где уже оживленные первыми весенними цветами. За ними темнели дремучие леса. Однако взгляд Хелены был прикован к величественной громаде Гималаев, чьи покрытые вечными снегами голубые карстовые вершины, похожие на вот-вот готовые обрушиться волны цунами, розовели и будто плавились в лучах утреннего солнца.

– Впечатляет, правда?

Хелена вздрогнула и невольно поправила на груди халат. По-видимому, это движение не ускользнуло от внимания Невилла, потому что на его лице заиграла озорная улыбка.

– Доброе утро, – сказал он, приблизившись к жене. – Надеюсь, ты хорошо выспалась и отдохнула.

Он коснулся губами ее щеки, и Хелена почувствовала его дыхание на своей коже. На несколько мгновений их глаза встретились, на лице Яна лежал розовый отблеск рассветного солнца.

– Там Канченджанга. – Он показал на самый высокий пик в горной цепи. – На языке тибетцев это означает «пять сокровищ вечных снегов». Согласно легенде, эта гора хранит главные богатства тибетского бога: золото, серебро, медь, зерно и священные тексты. А индусы называют ее Кайлаш – «серебряная гора» и считают, что на ней живет Шива. Эта горная цепь – место обитания богов и демонов и потому почитается людьми священной. Есть поверье, что стоит человеку ступить в Гималаи, как грехи его испаряются, подобно каплям росы под лучами солнца. – Он пристально посмотрел на Хелену, и черные глаза сразу сделались глубокими и печальными. – Но тебя это касается меньше, чем кого бы то ни было, моя невинная Хелена.

Невилл погладил ее по щеке костяшками пальцев и поцеловал.

Что-то в его голосе, не то печаль, не то отчаяние, глубоко тронуло Хелену. А от поцелуя по ее спине пробежала холодная дрожь, словно Хелена почувствовала вдруг присутствие некой темной силы, которую боялась и которой была обречена.

Однако стоило Невиллу выпустить Хелену из объятий, как настроение его вмиг сменилось: теперь он выглядел беззаботным и веселым, а в глазах снова загорелись озорные огоньки.

– Давай завтракать, а потом я покажу тебе дом.

Несмотря на голод и изысканные яства: белые булочки, еще дымящиеся под хрустящей корочкой, сливочное масло, экзотические джемы, яйца с ярко-оранжевыми желтками, омлеты с фруктовыми чатни, ароматный чай и жидкий шоколад, – Хелена не могла заставить себя проглотить ни кусочка. Отчасти причиной тому было смущение, до сих пор железным обручем сдавливавшее ей грудь, отчасти – открывавшийся с балкона вид. Свет утреннего солнца, подобно расплавленному золоту разливавшийся по снежным вершинам, словно замерзал, на глазах приобретая серебряно-льдистый оттенок, и поднимающаяся из долин голубая дымка рассеивалась в его лучах.


После недолгого утреннего туалета Хелена надела рубаху и узкие штаны, заплела непослушные волосы в косу и отправилась с Яном осматривать дом.

По сравнению с великолепием Сурья-Махала и элегантной роскошью особняка на Гросвенор-сквер, Шикхара выглядела скромно, но в этой простоте чувствовалась изысканность. Комнаты были выбелены белой известью или обшиты панелями из дорогого дерева. Через высокие окна в них проникало достаточно света и свежего воздуха, но все здесь дышало какой-то странной таинственностью.

Двухэтажный, как и большинство бунгало чайных плантаторов, дом сильно отличался от типичных для этой местности построек как размерами, так и планировкой.