Хелена сузила глаза, пытаясь лучше разглядеть терракотовые скалы.

– Уже? – тихо спросила она со сжавшимся от волнения желудком.

Ян гордо, почти с нежностью погладил перила. Они были черные, как и внешняя металлическая обшивка, палуба и трубы. Снаружи в цветах корабля преобладал черный, в то время как изнутри стены и мебель в уютных каютах мерцали красноватыми оттенками дорогого дерева, а ковры и паласы имели яркий пурпурный, фиолетовый или оранжевый цвет.

– «Калика» – самое быстрое судно из тех, что были построены за последние два года, – сказал Ян. – Ненавижу тратить время попусту.

– «Калика»?

– Обычно ее называют «Кали», что означает «черная». Супруга Шивы и ипостась великой богини Дурги, она олицетворяет разрушение и смерть. На юго-востоке Индии есть одна набережная, спускающиеся к Гангу ступени – гатс, из-за частых эпидемий холеры ее назвали кали гатс. Отсюда и происходит название Калькутта.

Хелена не смогла унять дрожь и еще плотнее укуталась в пальто.

– Может, не стоило давать кораблю такое ужасное название?

– Индусы считают иначе, – возразил Ян. – В конце времен мир захлестнет большая волна разрушения, так говорят их священные тексты. Смерть и разрушение – неотъемлемые спутники жизни. Без них невозможно ее обновление. Отрицать смерть – значит отворачиваться от действительности. Ты должна с этим согласиться, ведь твоя судьба дважды менялась в результате чьей-нибудь смерти: первый раз, когда ты переехала в Корнуолл, и второй, когда за меня вышла.

– Да, – кивнула Хелена. – Против своей воли.

– Такова суть кармы. Ей бесполезно противостоять.

Хелена вспомнила свое детство в Греции, и слезы снова обожгли ей лицо. Она представила себя маленькой смешливой девочкой, сбегающей по склону залитого солнцем холма. У его подножия притулился маленький домик, в стенах которого громко стрекочут сверчки, их держат здесь почти за домашних животных. Ее жизнь легка, беззаботна и полна любви. Ее мир залит солнцем. А потом уходит Целия, и все меняется. Череда следующих за ее смертью событий безрадостна и однообразна. Через три года после их отъезда остров пострадал от разрушительного землетрясения, обратившего в руины хорошо знакомые ей здания и улицы. И это бедствие стало лишним подтверждением необратимости жизни.

– Поверь, я знаю, что значит потерять дом и семью, – сказал Ян, будто угадав ее мысли.

Хелена посмотрела на него удивленно.

– Я родился и вырос в Гималаях, в затерянной среди гор долине, говорят, самой красивой на Земле. Мне исполнилось двенадцать, когда моя семья была вынуждена бежать оттуда. В конце концов это ее и погубило.

– Я не знала… – пробормотала Хелена, заливаясь краской.

– Ты ведь ни о чем меня не спрашивала.

Невилл швырнул окурок в волны и, оттолкнувшись от перил, внезапно исчез под палубой, оставив Хелену в смятении.


Погода становилась теплее, по мере того как «Калика» продвигалась к югу. В конце концов Хелена сняла пальто и осталась в легком платье. Сшитые лучшими портными Сэвил Роу и одно другого краше, они хранились у Джейн в сундуке. В начале декабря достигли Египта. Оглушенная шумом и пораженная богатством красок Хелена с борта корабля наблюдала за суетой в гавани Порт-Саида. Больше всего на свете ей хотелось сойти на берег, но Ян поспешил отчалить, едва загрузившись самым необходимым, словно боялся хотя бы на час опоздать к назначенному времени. А потом «Калика» неторопливо вошла в Суэцкий канал, открытый всего семь лет назад, чудо инженерной мысли, почти вполовину сократившее путь до Индии.

«Калика» вошла в Красное море, вытянувшееся вдоль желтого, будто выцветшего на солнце берега, местами скалистого, местами песчаного, прежде чем выйти в Индийский океан. Его темно-синие просторы были погружены в вечную тишину, в которую будто вливались все окружающие звуки.

Хелена загорала или нежилась в тени в шезлонге, играла с Джейсоном в догонялки или мяч – уже много разноцветных резиновых шаров перелетело через перила, чтобы безвозвратно исчезнуть в теплых океанских волнах.

Это было веселое время, когда ее не тревожили мысли о том, зачем она на этом корабле и чем кончится их путешествие. С Яном они почти не разговаривали. Разве слабый запах табака из-за двери кабинета в самом конце нижней палубы выдавал его присутствие. Невилл появлялся на людях только к обеду и тут же быстро исчезал, едва покончив с едой. Что могло удерживать его весь день в четырех стенах, об этом Хелена старалась не думать. С нее было довольно того, что в отсутствие мужа легче дышалось.


Между тем Мохан Тайид продолжал знакомить Хелену с Индией. Он же проверял тетрадки Джейсона, в которых тот усердно выполнял задания мадам Брюс.

– На севере Индии высятся ледяные вершины Гималаев и вздымаются лесистые горы, перемежающиеся пышными зелеными долинами, – рассказывал Мохан Тайид. Пламя свечей в массивных медных подсвечниках играло в его глазах и на полированной поверхности темной древесины, которой были обшиты стены каюты. – На западе это пустыни и поросшие кустарником степи, переходящие в плодородные низины по берегам рек. А на юго-востоке – роскошные муссонные леса и рисовые поля. Это древняя земля, немыслимо богатая и в то же время крайне нищая. Ее история простирается на три тысячи лет до Рождества Христова. Индия пережила множество нашествий, не раз ее народы оказывались под властью завоевателей. Но от этого она каждый раз обогащалась новыми языками и религиями. Трудно сказать, сколько их сегодня в Индии. Моголы дали ей ислам. Я же могу рассказать только о той ее части, откуда я родом и которую знаю.

Каждый индус от рождения принадлежит к одной из четырех каст, или варн. Верхнюю ступеньку этой лестницы занимают брахманы, или священники. За ними идут кштарии, правители и воины, которые должны защищать страну. Вот это, – Мохан показал на сплетенную из трех золотых шнуров перевязь, перекинутую через его левое плечо к правому бедру, – отличительный знак двух высших каст. Под ними стоят вайшьи – крестьяне и торговцы. А еще ниже – шудры, слуги. Вне этой системы – хариджаны, или парии, неприкасаемые, иметь дело с которыми – значит оскверниться, потому что законы нашей веры писаны не для них. Принадлежать к какой-либо варне – судьба, но вместе с тем и миссия, возложенная на человека в этой жизни.

Я мало что могу рассказать о брахманах или вайшьях, я буду говорить за себя. Итак, я родился кштарием, в семье раджпутов. Раджпуты значит «сыновья князей и воинов». У нас говорят, что раджпут поклоняется мечу, коню и солнцу и охотнее слушает военные песни, чем священные гимны брахманов. Мы ставим честь выше собственной жизни и благополучия наших семей. Нарушающий обычаи предков заслуживает того, чтобы гореть в аду. Карма предписывает кштариям участие в войнах. Наши предки были героями, таково наше наследие и наша дхарма.

– Дхарма? – Хелена выглядела растерянной.

Мохан Тайид рассмеялся.

– Дхарма – закон вселенной и основа всех вещей. Его выражением является космический порядок. Но для человека это, прежде всего, моральный закон, который велит следовать своей карме. Карма определяет судьбу каждого из нас, и сама, в свою очередь, определяется нашими действиями в этой жизни и в предыдущих. Восстающий против своей кармы проживает за жизнью жизнь, снова и снова рождаясь в колесе сансары. Принимающий же карму, напротив, ступает на тропу брахманов, на которой в конце концов достигает освобождения, или мокши. Само осознание своей кармы есть важнейшее условие освобождения. «Будь ты худший из грешников, – сказано в Ведах, – это знание, как плот, пронесет тебя сквозь поток жизни. Огонь мудрости и карму обращает в пепел».

У Хелены кружилась голова и пылали щеки. Все в ней восставало против только что услышанного и против судьбы, которая привела ее сюда. До сих пор столь успешно оттесняемая мысль о предопределенности, так часто сквозившая в речах Мохана, была неприятна Хелене, равно как и выпавший на ее долю жребий. Но чем больше хотела Хелена вернуться к своей прежней жизни, тем яснее осознавала она бесполезность бунта.

Хелена вскочила со стула и принялась бесцельно метаться по комнате, пока не остановилась перед бронзовой статуей, которая с первого взгляда ужаснула и одновременно очаровала ее. Это было изображение танцующей восьмирукой богини с выпученными глазами, высунутым языком и ожерельем из человеческих черепов на шее. В дрожащем свете свечей она казалась живой и производила жуткое впечатление. Тем не менее Хелена не могла оторвать от нее глаз.

– Кали – черная богиня, – услышала Хелена голос Мохана.

– Та, что дала название этому судну, – шепотом продолжила Хелена. – Богиня смерти и разрушения.

– Для многих – еще и мести, – добавил индус. – Она воюет на стороне Шивы и украшает себя черепами его врагов. Но она же – богиня возрождения, потому что побеждает демонов и возвращает в круг жизни совращенных ими людей.

Хелена повернулась к Мохану.

– Но разве месть не бунт против кармы? – спросила она.

– Нет, если карма состоит в мести, – отвечал Мохан. – Ведь только таким образом и может быть восстановлена дхарма. В «Бхагаватгите» – «Песне благословенного», важнейшем из наших священных текстов, принц Арджуна сомневается накануне великой битвы, однако Кришна, который участвует в ней под видом его возницы, в длинной беседе с Арджуной убеждает того сражаться. Не во имя славы или чести, но только потому, что так велит карма.

Мохан подошел к Хелене и, тронув ее за руку, показал в противоположный угол комнаты, где, скрытая в тени, но окруженная горящими свечами, стояла другая статуя, танцующего четырехрукого мужчины.

– Это Шива, супруг Кали – мужское начало мира, – пояснил он. – А Кали – черная сторона Шакти, женского начала. Шива означает «добрый», «милосердный», но, помимо прочего, это бог разрушения и освобождения. Он часто изображается в танце, топчущим ногами творение.