Единственным фактом, который тревожил Ромку по-настоящему, являлось отсутсвие любви в его недолгой и такой богатой на приключения биографии. Вроде бы и парень видный, и нравится девушкам, и они ему не меньше, но ни одна блондинка, брюнетка или рыжая не могла сподвигнуть его на романтические чувства, не тревожила сердце, не дурманила и не горячила кровь. С физическим аспектом - полный порядок. Абсолютная гармония, не одна еще недовольной не оставалась. Только близости духовной не случалось, не обзаводился он постоянной девушкой, такой, с которой можно поговорить по душам, доверить свои мечты и надежды.

Доверял он Лизке, так ведь - сестра! Это другое...

С маленькой девочкой Роман мог спокойно слушать любимую группу "Кино", не ожидая привычного: "Не, ну чё за фигня? Давай лучше "Ласковый май" послушаем". С Лизой он мог откровенничать, не боясь насмешки и непонимания. В такие моменты из наивной и тихой малышки сестренка преображалась в серьезную, рассудительную особу, хотя ей совсем недавно стукнуло восемь лет. Лизка слушала Ромкины откровения не перебивая, смотрела внимательными глазами, напоминавшими грозовые облака, казалось, прямо в саму его суть. Она всё понимала, даже если он молчал. Хватало одного прикосновения горячей ладошки к его руке, чтобы он ощутил спокойствие, унял мятущуюся душу.

В армию идти совершенно не хотелось. Жизнь "на гражданке" привлекала гораздо больше, чем вечные "упал, отжался". Отец и дед, в удивительном единодушии, твердили: "Там из тебя всю дурь выбьют! Пойдешь, отслужишь, человеком станешь". Правда, папа малость схитрил и договорился в военкомате о судьбе призывника. Однако Ромка, как всегда, сделал всё по-своему. Всему виной характер, не успевший выветрится подростковый бунт. Пошутил с председателем призывной комиссии. Роман думал, что пошутил. Товарищ капитан понял: ему нахамили, причем нагло. Почти солдат нарушает субординацию. Не порядок! А непорядки караются жестоко уставом. Запрещены они. И призывник Бессонов вместо уютного и теплого местечка в ближнем Подмосковье прямиком попал в "учебку" на Северном Кавказе. Из Ромки решили делать десантника, самым радикальным способом.

Армейские будни в самом начале казались адом кромешным. Высыпаться не получалось в принципе. Отбой в десять вечера остался записанным в уставе и распорядке. После того, как в казарме гас свет, начинались воспитательные меры, применимые к "духам", коим Ромка и еще таких же десять человек были ровно полгода. Били их долго, часто и со знанием дела. Кто-то ломался, соглашался стирать чужие портянки, боялся, дрожал. А кто-то упрямо поднимался, отплевывался кровью и шел вперед. К последней категории принадлежал и Роман. Он сопротивлялся до последнего, не делал и шага назад. Бессчетное количество раз умывался кровавыми соплями. Поначалу "деды" смеялись, потом удивлялись, ну а позже поняли - дело плохо, такого подчинить не удастся, стали если не уважать, то, по крайней мере, старались лишний раз его не трогать без дела. По делу, кстати, тоже.

Ромка возблагодарил спортивные секции, в которых занимался в школе. Бокс и легкая атлетика не прошли даром. Ему относительно легко давались марш-броски и основы самообороны. Прыжки с парашютом приносили дикий восторг, пришедший на смену боязни высоты и падения. Склонность к адреналиновой зависимости проснулась, поднялась из глубин бессознательного. Вскоре Роман Бессонов стал отличником военной подготовки, а потом уже и долгожданный дембель замаячил на горизонте. Два года пролетели пущенной стрелой.

У армейских друзей обнаружились проблемы амурного характера: девушки не приезжали на присягу, не часто писали письма, а некоторые вообще, сразу же отказывались ждать защитников Родины, верных солдат неба. То и дело слышались разговоры: "Приду - убью!". Случались случаи дезертирства для разборок с неверными подругами. Только Ромка и его друг Серега Титов ухмылялись. Их никто не ждал, не обзавелись в восемнадцать лет постоянными девушками. Писали им письма исключительно сестры. Лизкины каракули Ромка бережно хранил. Сам писать ленился. Никогда ему не давались школьные сочинения на тему: "Как я провел лето".

Однажды часть подняли среди ночи по боевой тревоге, выдали автоматы, и при полной амуниции загрузили в самолеты. По месту прибытия объяснили, что бои будут локального значения, в черте города. И началось. Если первые дни в учебке казались адом, то Ромка понял, что страшно ошибался. Учебка - чистилище. Ад же разверз свою пасть в некогда красивом южном городе.

Авиация наносила "точечные удары" - остовы зданий зияли провалами темных окон и копотью. На крышах засели снайперы. Постоянно слышны автоматные очереди, гул моторов танков и бронетранспортеров. Надо стрелять, идти вперед, выполнять команды. Их к этому готовили, учили устранять противника сотней способов: огнестрельным и колющим оружием, если надо и голыми руками. Однако в учении хоть и было тяжело, но в бою стало не легче. Страх то и дело просыпался, жалил и скулил, не давал сосредоточиться. Дикая паника не только следствие инстинкта самосохранения, но и результат осознания - надо стрелять в живого человека. Запрет, внушенный с детства, еще долго сидел в голове, пока Ромка не попал под шквальный огонь. И он ответил, спустил курок. Не думал, попал, не попал, главное - ответил. Цепная реакция запустила колеса и шестерни механизма агрессии; война оскалилась, показала свой страшный лик.

Первая потеря врезалась навсегда в память, оставила шрам, кровавый рубец. Серегу, лучшего друга, "снял" снайпер, когда тот не вовремя высунулся из-за укрытия бронетранспортёра. Только потом Роман понял, что мишенью был он, но Серый вовремя заметил, оттолкнул его, принял пулю на себя.

Остекленевшие глаза, струйка крови, сбегающая вдоль подбородка, застывшее тело.

Его оставили, пошли вперед, спустя только сутки вернулись, когда собирали комплекты "груза двести" для отправки погибших бойцов домой.

Острое чувство вины, затаенная боль. Жестокость. Много ненависти. Желание поскорее вернуться домой.

Потом Ромка и его взвод бегал по горам, выискивал лагеря боевиков-экстремистов, сидел в блок-посте, сдерживая натиск озверевшего и непонятного врага. Позже, после очередного ночного боя по устранению какого-то араба, командующего наемниками, к сержанту Бессонову подошел командир операции, попросил закурить и поинтересовался, чем тот собирается заняться "на гражданке". Роман опешил. Он ведь уже и забыл, что такое мирная жизнь без автомата в руках. Сказал, что не знает. Ему предложили работу, от которой отказываться не принято. Правда, дали время на размышление. И оно уже пошло...

***

Старая дача встретила его тишиной. Пасмурная погода резко отличалась от воспоминаний о солнечных днях, не давала поверить в то, что он вернулся домой. Скрипнули давно не смазанные ворота. Ромка осмотрелся по сторонам. Всё по-прежнему, в тоже время всё не так. Он сам изменился, загрубел, перестал радоваться мелочам, безумно устал.

Около крыльца стояла конура, где лежал Цейс. Ромка думал, что его и в живых давно нет, а он старый, облезлый, дождался хозяина. Опустившись перед ним на колени, Рома позволил обнюхать свои руки. Пес на последнем издыхании подполз к хозяину, и в душе поднялась давящая тоска, боль свернулась змеей и ужалила. Слишком много смертей он видел за последний год. Цейс стал той каплей, переполнившей чашу терпения.

Выскочила Лизка из дома. Показалось, что солнце появилось на небе, хотя хмурый июньский день укутывал дачный поселок серым покрывалом. Ромка подхватил сестру на руки, закружил, широко улыбнулся, искренне радуясь встрече. Девчонка выросла, вытянулась, обещала в скором времени превратиться в молодую девушку. От нее исходило необыкновенное тепло, способное согреть его заиндевевшую душу.

Потом они хоронили Цейса во влажной земле. Наконец-то, Роман провожал хоть одного друга, как подобает. Лизка тихо плакала. Сердце сжалось. Ему тоже хотелось вот так легко демонстрировать эмоции, позволить себе слабость, но он прекрасно понимал, что сломается, не выдержит, уйдет на дно в водоворот чёрной апатии, если разрешит себе выпустить сонмище демонов, наглухо запечатанных в душе. Когда Ромка сжал сестру в объятиях, то одиночество разлетелось на осколки. Опять в его жизни появился солнечный лучик, о котором хотелось заботиться, который не хотелось отпускать из объятий. Рядом с Лизой его окутывал сонный и мирный покой.

***

Находится в режиме постоянной готовности и ожидания боя Роман привык еще в армии. Проблем с новой "работой" не было. Прежде, чем его официально зачислили в штат новоиспеченного спецподразделения по борьбе с терроризмом, пришлось хорошенько попотеть и доказать, что не зря он носит гордое название десантник. Выдержав жесткий конкурсный отбор, Роман Бессонов получил лейтенантские погоны, постоянную работу, не предполагающую налаженную личную жизнь. У многих парней из его подразделения семьи имелись, были даже дети, но сам Ромка не хотел обременять гипотетическую жену известием о его случайной гибели.

Лизка оставалась единственной дамой сердца, о которой хотелось заботиться. Она по-прежнему слушала его, не перебивая, принимая любое настроение, смотрела невыносимо красивыми для двенадцатилетней девочки глазами. Рядом с ней дышалось легко и свободно, она не теребила по пустякам, не приставала с глупостями. Каждый его приезд она буквально светилась от радости, и на сердце у Ромки сразу же становилось легко. Сестра помогала скрашивать ему "режим ожидания", когда выдавались редкие выходные.

Друг за другом ушли из жизни бабушка и дедушка, с промежутком в несколько месяцев. Ромка стоически перенес их смерть, не подал вида, ходя на душе кошки скребли острозаточенными коготками. Он привык провожать друзей, но вместе со стариками ушло прошлое - уютный мирок детства. И, как всегда, маленький рыжий котенок согревал теплом, дарил спокойствие. Сестра внимательно смотрела серыми глазами, наивно верила в его неуязвимость, и внутри теплилась надежда, что ему есть, для кого жить, а у нее есть тот, кого надо ждать.