Людмила Маркова - Небо любви

«Очень символично, — не без доли сентиментальности подумал Игорь. — Билеты куплены на четырнадцатое февраля — День влюбленных».

Одного он не знал — как сообщить ей о предстоящей поездке в Ригу. Понимая, что в ее глазах его ненависть к телефонным звонкам показалась бы смешной, он все-таки набрать номер Юльки не решался. Был еще один вариант — послать телеграмму. Ведь он знал все Юлькины координаты. Но что-то останавливало его.

И вдруг. Когда он меньше всего этого ожидал, Юлька прислала ему сообщение: Надо проститься. Не раздумывая ни секунды и сам от себя не ожидая такой прыти, Игорь ответил телефонным звонком.

— Юля, я предлагаю поехать вместе в Прибалтику. Билеты у меня на руках. Поезд отходит в двадцать два часа с Рижского вокзала.

— Я приду, — прозвенел от волнения ее голос, и она машинально нажала на красную кнопку, бессильно опускаясь в кресло.

Такого она никак не ожидала. Сердце заполнилось бесконечной нежностью.

Столь знаменательное событие, как день подачи заявления в загс, Олеся с Аркадием решили отметить в Трансвааль-парке, где в День Святого Валентина проходила праздничная программа. Словно шестнадцатилетняя девчонка, резвилась Олеся, дочь Стаса, на водных горках, с визгом врезаясь в голубоватую воду и осыпая фейерверком встречающего ее у подножья Аркадия.

— Давай поплаваем, Олесь, а то боюсь от твоей попы ничего не останется — всю протрешь на горках.

— Сейчас я последний раз спущусь с горки, а ты меня лови, — заливисто хохотала Олеся.

— Давай.

На протянутые руки, готовые принять Олесю в объятия, обрушилось что-то с ужасающей силой и порвав сухожилия, затянуло в железно-бетонную мясорубку. Вместо радужных брызг и надежных рук любимого, Олесю приняли искореженные руки несчастья, несущие смерть.

14 февраля 2004 года, в 19 часов 45 минут в московском аквапарке видеокамеры внутреннего наблюдения зафиксировали момент начала обрушения кровли. Пять тысяч квадратных метров бетонных и стеклянных конструкций рухнули почти мгновенно. Всю водную часть комплекса, кроме бассейна для взрослых, накрыл купол. Под страшными завалами в зоне поражения оказались взрослые и дети, 362 человека, 28 из которых погибли. В числе живых оказалась Олеся.

— Юлька, звонил Сергей. — Слышала, что сегодня произошло?

— Нет, не слышала братишка. Я очень, очень спешу. Могу на поезд опоздать.

— Послушай, Юлька. На какой еще поезд ты спешишь? «Трансвааль» обрушился. Боюсь, что Олеся там.

— Почему там должна быть Олеся? — замерла от неожиданности Юлька.

— Потому что она сегодня звонила, говорила, что собирается туда с женихом, а потом на праздничный ужин к бабушке с дедушкой. Я звонил родителям Стаса и узнал от них, что ребята не приходили до сих пор.

— Боже! Сереженька, надо срочно ехать на место трагедии! — воскликнула Юлька, отбросив в сторону свой фирменный чемоданчик.

— Я за тобой заеду, — охрипшим голосом произнес Сергей.

С серьезными повреждениями позвоночника Олесю привезли в институт Склифосовского.

— Я не хочу жить. Не хочу! — кричала она, очнувшись в палате.

— Тихо, тихо, — гладил ее по голове доктор. — Ты еще очень молода, девочка, и справишься с недугом.

— У меня никого не осталось, ни мамы, ни мужа, — всхлипывала она. — У папы другая семья. Кому я теперь нужна.

— Ты не права, девочка. Я с трудом предотвратил прорыв твоих родственников в палату. Теперь они ждут в коридоре, когда я позволю им войти.

— Кто же это? Бабушка с дедушкой? — заморгала красными глазами Олеся.

— Нет, стариков надо щадить. Это друг твоего отца со своей сестрой.

— Сережа! Юля! — В глазах Олеси блеснули слезы благодарности. Она плакала в заботливых руках своей молодой мачехи, которая была старше ее лишь на семь лет.

— Родная моя. Поплачь, поплачь, детка. Что же делать. Надо пережить, — обнимала ее Юлька, поглаживая по волосам.

— А папа нескоро приедет? — немного успокаивалась Олеся, глядя на Юльку карими отцовскими глазами.

— У папы скоро закончится контракт, и он сразу приедет, — нежным певучим голосом ответила Юлька. — Давай не будем ему пока ничего сообщать. У мужчин очень слабое сердце. Вот ты поправишься, и мы сразу ему позвоним.

— Юля, а я смогу ходить? — с надеждой взглянула на нее Олеся.

— Конечно, сможешь. Через какое-то время. Ты только верь.

— Ну что, Олеся! Выглядишь неплохо по сравнению с другими пострадавшими, — шумно вошел в палату Сергей, до этого выяснявший степень тяжести состояния Олеси.

Операция на позвоночнике, так необходимая для Олеси, стоила немалых денег. Юлька, не задумываясь, собрала то, что было у нее, и заехала на квартиру Волжина, достав из комода подаренный им конверт с кругленькой суммой. Сергей тоже вложил свою лепту. В результате нужная сумма была собрана.

Операция прошла удачно, и все теперь зависело от хорошего ухода, положительных эмоций и иммунной системы Олеси. Больничный лист у Юльки был уже закрыт, и, взяв отпуск за свой счет, она перевезла в свою квартиру Олесю, которую все домашние окружили лаской и заботой. Приходя навестить внучку, родители Волжина со слезами и благоговением целовали Юльке руки.

— Юля, я так много доставляю тебе хлопот, — виновато говорила Олеся, с обожанием глядя на свою заботливую мачеху, которую она с радостью назвала бы мамой, если бы не ее молодость. Она слышала о размолвке Юльки с отцом и боялась только одного — как бы это длительная размолвка не закончилась разводом.

— Чтобы я этого больше не слышала, — заявила Юлька, протирая бледное тело Олеси душистым лосьоном. — Вот папа приедет, я ему пожалуюсь на тебя.

— Юля, а ты обвенчаешься с папой?

— Не знаю, как получится, — смутилась Юлька.

— Знаешь, я загадала, если вы обвенчаетесь, то я встану.

Чистенькая, ухоженная, накормленная Олеся, лежавшая в белоснежных простынях, незаметно уснула. Теперь оставалось только терпеливо ждать и надеяться на чудо. Юлька сидела у ее изголовья и шептала молитву, взывая к Богу: «Господи, не оставь ее без своей милости, не оставь. Я прощу тебя, Господи. Она девочка. Она ни в чем не провинилась. Пошли все испытания мне, пусть даже самые страшные, но только избавь от них Олесю и детей моих».

Кто-то тихо открыл дверь и неслышными шагами подошел к постели больной. Юлька вздрогнула и повернулась…

— Ты! — вскрикнула Юлька. Она вскочила, руки ее взлетели и беспомощно опустились вниз.

— Детка! — обнял ее Волжин, и она зарыдала в голос.

— Папка, — завизжала от радости проснувшаяся Олеся. — Папка приехал!

Волжин бросился к дочери. Его душили слезы. Он стоял на коленях перед ее кроватью и смотрел на свою забытую им взрослую дочь.

— Папа, наклонись, я что-то хочу сказать тебе?

— Олеся, ну ты как ребенок. Разве можно говорить шепотом в присутствии других, тем более моей жены.

— Хорошо. Тогда я скажу вслух. Папа, Юля, когда вы обвенчаетесь? Я очень этого хочу!

— В ближайшее время, — улыбнулся Волжин, поцеловав дочь в макушку темных волос.

Юлька подошла ближе и, встав рядом на колени, прижалась к Волжину, уткнувшись носом в его плечо. Взяв в ладони ее лицо, он нежно коснулся уголка ее губ.

Олеся приподнялась, села и вдруг, шевельнув ногами, попыталась опустить их вниз.

— Девочка моя, родная, ты будешь ходить. Будешь! — бросилась к ней Юлька. Она целовала ее лоб, глаза, щеки, ладони. Юлька подняла глаза вверх и мысленно благодарила Всевышнего.

— Детка. Спасибо тебе за дочь, я в неоплатном долгу перед тобой, — прошептал ей на ухо Волжин, и сердце его готово было разорваться от нежности.

Разместив свои немногочисленные вещи в купе, Игорь вышел на платформу, с волнением ожидая Юльку.

Пусть люди знают, насколько труден нравственный путь и не кичатся своей мнимой чистотой. И пусть сами решают, стоит ли себя мучить. Любовь ко всему, даже к детям — это всегда трудный нравственный выбор. Люди должны знать об этом. Тогда будет и сопереживание, и понимание, и доброта. Когда-нибудь я напишу об этом книгу. И такая книга нужна, — писал он в свое время Юльке и был твердо уверен, что прав.

Теперь он сомневался в этом. Зачем все усложнять, терзать себя, мучиться? Мир удивителен и прекрасен. И прост.

Как он жил? К чему сводилось все его существование? Топил себя в работе, копил деньги, заботился о семье и радовался успехам учеников. Той простой человеческой радости, которую способна дарить любовь, он не знал и даже не стремился узнать. Вот и с Юлькой он долго не решался встретиться, все трусил, сомневался, не доверял. «Каждому человеку свойственно заблуждаться, но упорствовать в заблуждениях свойственно только глупцу». И теперь он признавал себя этим глупцом. Бедная девочка! Как же долго терпела она его виртуальный бред. И каким жестоким он порою оказывался в своей извечной деликатности. Его руки просто дрожали от нетерпения обнять ее, наконец-то обнять и ощутить тепло ее благодарности.

А ведь он мог бы опоздать, навсегда опоздать на единственный в жизни поезд. Он представлял, как вечерами они будут сидеть у камина, как он будет играть на синтезаторе, а она петь, танцевать, смеяться и, наконец устав от танцев, сядет рядом и обнимет его, положив голову ему на плечо. Сердце щемило от нежности и любви ко всему сущему, ко всему живому, к миру, к природе, к солнцу, к небу, к людям. И чувства эти были прекрасны. Перед его глазами мелькали полотна живописцев, с картин которых веяло красотой и величием русской природы и скорбной одухотворенностью образов. Сколько музыки в природе! Сколько песен! Сколько стихов!

— Извините, мы отправляемся. Вам необходимо вернуться в вагон, — строго заявила статная проводница в пилотке, скрывавшей буйство ее каштановых волос.