– Не жалеете, что убедил вас снять чепчик?

– Нисколько, – Пруденс зевнула и заморгала глазами. Она не привыкла ложиться в три часа утра.

– Не привыкли бодрствовать до глубокой ночи, да, мисс Пруденс? Будьте осторожны, а то на следующем портрете дядя изобразит у вас темные круги под глазами.

– Его главный талант – скрывать недостатки. Грозит нарисовать меня без чепца. Спокойной ночи, лорд Дэмлер. Спасибо за все.

– Это я должен вас благодарить, мисс Мэллоу.

Он сбежал по ступенькам, перепрыгивая через две сразу, и уже из кареты помахал ей рукой. Вечер удался на славу, но когда карета скрылась, Пруденс почувствовала легкое разочарование. Она спрашивала себя, на что же она рассчитывала. Дэмлер вел себя идеально, как хорошо воспитанный, галантный кавалер. Именно это ее огорчало. Если бы он не относился к ней как к приятельнице, то вел бы себя иначе. Именно так он бы помахал любому другу мужского пола, с которым провел приятный вечер. «Какие глупые мысли приходят вам в голову, мисс Пруденс. Отчего это?» – спрашивала она себя. И предостерегала: «Помните свое имя».

ГЛАВА 7

Племянница Кларенса Элмтри еще больше выросла в его глазах, когда он узнал, что ее пригласил на кадриль герцог Кларенс. Ей было предложено затопить камин в кабинете, если нужно. Пруденс надеялась, что щедрость его не иссякнет, когда наступит осень. В мае можно обойтись и без отопления. Его расположение нужно было, чтобы получить согласие на целый ряд новых занятий, которым Дэмлер решил предаться ради нее. Он заявил, что они зря тратят время, разъезжая по окрестностям, пора изучить сам город. Он намеревался показать ей лошадей в цирке Астли, музей восковых фигур мадам Тюссо, но самое интересное, по его мнению, предстояло увидеть в иных районах – в самых грязных и неблагополучных кварталах. Однажды они отправились в трущобы на восточной окраине Лондона, в следующий раз посетили район, где селился средний класс – Хэнстаун. Пруденс заметила, что Дэмлер что-то усердно записывал, словно производил исследование. Она предположила, что ему это нужно для литературной работы.

– Мне давно пора приступить к обязанностям в палате лордов, – объяснил он. – Я уехал из страны совсем молодым и плохо ее знаю. Слушать политиков или изучать статистику бесполезно, подлинного знания жизни у них не почерпнешь. Лучше все увидеть своими глазами. Пруденс только удивляло, какое отношение она имела к его знакомству с жизнью города, но, поразмыслив, решила не задавать лишних вопросов, чтобы не быть отстраненной от этого занятия. Мимоходом он заметил как-то, что знание злачных мест ей может пригодиться для работы. Она понимала, что поверхностного знакомства с жизнью трущоб было недостаточно, чтобы писать о людях дна, но глубже вдаваться в общественные проблемы ей не хотелось. Находиться рядом с Дэмлером было всегда приятно, поэтому она не возражала против этих поездок.

Дэмлер возил ее во все новые места. Многие ей были известны только по названиям. Пруденс никогда не предполагала, что посетит их лично. Однажды они отправились с корзинами фруктов в Бедлам – дом для умалишенных. Пруденс пришла в ужас, увидев, в каких страшных условиях живут больные.

– Трудно поверить, что так могут жить люди, – сказала она.

– Хорошо, что они этого не осознают. Если бы были нормальны, когда попали сюда, то в скором времени лишились бы рассудка. Для их лечения ничего не делается.

– Да, но я не думала, что их можно вылечить.

– Не у всех же поврежден мозг. Разве вы не знаете, что у людей могут быть временные приступы болезни, потом они приходят в норму. У меня есть такой знакомый – учился с ним в школе. Его лечат в частной клинике. Он всегда поправляется на какое-то время. Если же такое случается с бедняком, он попадает в Бедлам и уже никогда оттуда не выходит.


– И ничего нельзя изменить?

– Ни вы, ни я не сможем помочь в одиночку. Это политика. Такие проблемы должны решаться обществом. Ньюгейт[3] еще хуже, но туда я вас не повезу.

– А сами поедете?

– Да, бываю там время от времени.

– Зачем вам все это нужно?

– Я ездил по свету. А теперь мне интересно узнать, как живут другие классы у меня на родине. Нам, писателям, полезно знать такие вещи.

– Конечно – Пруденс прожила в Лондоне четыре года, но не знала никого, кроме нескольких знакомых дяди и продавцов магазинчиков, куда ходила за покупками. Она не жалела, что расширяет кругозор, даже находила это полезным независимо от того, придется ей когда-нибудь писать об этом или нет.

В тот же день он сказал:

– Завтра хочу навестить Джейн Шорс. Хотите поехать со мной? Это не очень приятное зрелище, но для вас может представить определенный интерес.

– Где находится Джейн Шорс? – спросила Пруденс, полагая, что речь идет о каком-нибудь месте в порту.

– В доме Магдалины. Я говорю о женщинах, которые проходят перевоспитание. А вы подумали, что поведу вас к Гарриет Вилсон?

Пруденс улыбнулась, так как ей было неизвестно, что Гарриет Вилсон – главная куртизанка Лондона.

– Один такой дом – исправительная тюрьма, точнее, – находится в конце Гудмэнфилд. Я уже договорился о визите, хочу посмотреть, как там идут дела. Не надевайте новую шляпку, она там неуместна, наденьте свою старую круглую, которую вы предусмотрительно не выбросили.

Пруденс чувствовала, что дом для падших женщин ей интереснее, чем Бедлам, и охотно согласилась составить Дэмлеру компанию. В упомянутом доме, как сообщил маркиз, занимались в основном молодыми незамужними женщинами, имеющими детей.

– Не высказывайте удивления, если увидите, что каждая вторая беременна, – предупредил он.

Снаружи дом выглядел довольно привлекательно – солидное, респектабельное здание из красного кирпича, – но внутри был непригляден. Молодые матери собирались в церковь, когда Дэмлер и Пруденс приехали, так что они решили сопровождать процессию. Девушки входили рядами, все одинаково одетые в серо-коричневые простые платья с широкими воротниками и плоские соломенные шляпы, завязанные под подбородком. Пруденс поразилась их юности, многим было не больше пятнадцати или шестнадцати лет, и у них были светлые невинные лица. Она ожидала увидеть грубых, разбитных женщин, а эти девушки шли, опустив головы и сложив впереди руки. Они были больше похожи на вновь обращенных монашек, чем на проституток.

Слушать проповедь, которая была прочитана, было неловко. Кара Божья призывалась на головы этих полудетей за их плотские грехи, словно они были злостными распутницами. Пруденс так и подмывало встать и попросить священника замолчать. Взглянув на Дэмлера она заметила, что руки его сжались в кулаки а губы сжались в тонкую жесткую линию.

Затем они осмотрели дом – спальни с узкими жесткими кроватями, стоявшими почти впритык, как булки на лотках в пекарне. Наблюдали женщин за работой – уборкой помещений, где полы приходилось скрести щетками, приготовлением еды, шитьем. Ели девушки за длинными столами без скатертей. Перед каждой были миска и ложка и полстакана синего, похожего на воду молока. Дэмлер попросил, чтобы ему тоже дали их еду. Попробовав, он с трудом мог проглотить ее.

После осмотра Пруденс и Дэмлер были приглашены в контору управляющего заведением на чай, который подали в чашках из тонкого китайского фарфора наливали чай из серебряного чайника, что составляло резкий контраст с пищей и сервировкой для девушек. Дэмлер задал много вопросов, в основном касавшихся финансов. Пруденс не предполагала в нем такого практицизма, думая, что его, как и ее, будет интересовать личная история молодых матерей.

– Сколько девушек вы содержите здесь? – спросил он.

– Сто на каждый данный момент, – ответил доктор Малруни, священник, читавший проповедь в церкви, он же главный управляющий домом.

– Сколько времени проводит у вас каждая девушка?

– В среднем около шести месяцев, в зависимости от ее положения на момент поступления.

– Вы имеете в виду месяц беременности? – уточнил Дэмлер.

Малруни с опаской взглянул на Пруденс, словно желая сказать, что подобные разговоры не предназначены для нежного слуха леди. Дэмлер проигнорировал его взгляд.

– Именно так. Раньше здесь содержались двести девушек в год, но перед моим приездом несколько меньше – сто пятьдесят примерно. Я снова повысил цифру до двухсот и намереваюсь довести ее до двухсот двадцати пяти в этом году.

– Вы получаете деньги за эту работу? Пруденс не понимала, говорит ли он серьезно или готовит ловушку.

– Конечно, нет. Я делаю работу такого рода не ради денег, – Малруни казался уязвленным.

– Что вами делается, чтобы подготовить их к жизни вне этих стен? Если их не научить полезному ремеслу, они снова окажутся на улице.

– Вы присутствовали в церкви, милорд. Они слушают проповеди три раза в день и дополнительно имеют час для чтения Библии, если проявляют неповиновение. Мы надеемся вселить в их души страх перед грехом, который сулит вечные муки ада, если они продолжают вести себя аморально.

– Лучше было бы потратить это время на то, чтобы научить их честной жизни.

– Каждой девушке дарим Библию, когда она покидает это заведение.

– Конечно, книгу можно продать. Но что она будет делать после того, как потратит вырученный шиллинг?

Доктор Малруни удивленно вскинул брови.

Пруденс чувствовала, что Дэмлер заходит слишком далеко, но что-либо изменить было невозможно.

– Мы не выпускаем их просто на улицу.

Каждая получает место прислуги в приличном доме.

– Как выбираются «приличные дома?

– Выбираются? Что вы имеете в виду? Не понимаю смысла вопроса, Ваша Светлость.

– Я имею в виду, что прислугой подобного рода могут интересоваться джентльмены определенного сорта. Они могут делать заявки на прислугу, зная ваш контингент.

– Мы отдаем девушек только в зажиточные семьи.

– Деньги не имеют к этому отношения, девушкам они не достанутся или они получат очень мало. Я говорю о моральной стороне проблемы.