Пруденс была приятно удивлена и взволнована, но визит к леди Мелвин таил свои проблемы: на приглашении стояло только ее имя. Миссис Мэллоу и дядя Кларенс не были знакомы с леди Мелвин. Конечно, Пруденс была уже не ребенок, но было несколько рискованно впервые появляться в свете одной. Что, если там не будет никаких знакомых, кроме хозяйки дома? Да и узнает ли она ее, ведь они виделись только раз. Ее и в самом деле удивило это приглашение, было ясно, что здесь не обошлось без вмешательства Дэмлера.

Вторая трудность заключалась в том, что как мать, так и дядя были уверены, что ее будет сопровождать лорд Дэмлер. Ей не хотелось их разочаровывать, чтобы им вдруг не пришло в голову убедить ее остаться дома, или, что еще хуже, чтобы Кларенс, со свойственной ему бесцеремонностью, не вздумал сопровождать ее сам.

Пруденс знала, что Дэмлер начал писать пьесу по заказу театра Друри-Лейн. Теперь он заходил реже. День бала наступил, и хотя мисс Мэллоу официально уведомила леди Мелвин о том, что принимает приглашение, и даже заказала новое платье для данного случая, она не была уверена, что сможет поехать, что не придется инсценировать головную боль, когда придет время выехать из дома.

Было три часа дня. Работа не шла. Мисс Мэллоу сидела в своем кабинете, где теперь не только стояли книжные полки, но и висело несколько портретов литературных знаменитостей. Пока Пруденс проводила время с Дэмлером, дядя Кларенс не терял времени зря. Он успел нарисовать Шекспира и Мильтона для восточной стены и Аристотеля для проема между окнами. Все они устремляли на Пруденс загадочные взгляды, и на их лицах застыла загадочная улыбка Моны Лизы, руки были сложены, а тот или иной символ указывал на их призвание. Шекспир держал в руке совсем почти реальную зажженную свечу, что каким-то таинственным образом было призвано символизировать искусство драмы. Девушка разглядывала свечу, когда слуга вошел и доложил о прибытия лорда Дэмлера. Маркиз тут же появился в кабинете, не дожидаясь строгого соблюдения формальностей.

– Мешаю гению создавать новые шедевры? Рекомендую держать на столе вазу с яблоками и запускать ими в неугодных посетителей, вроде меня, когда к вам будут вламываться, без приглашения. Если я некстати, одно слово – и меня здесь не будет. Могу зайти позже, если соблаговолите сказать, когда освободитесь.

– Входите, пожалуйста, я не занята. Сегодня работа не клеится, ни одного слова не написала.

– Со мной происходит то же самое, поэтому решил зайти к вам.

– Как? У вас трудности с пьесой? Вы говорили, что все идет гладко.

– Так и было. Потом случилось нечто непредвиденное: моя неугомонная героиня восстала против меня, своего создателя. По замыслу она должна играть роль мнимой наложницы некоего Могула, но вбила себе в голову, что она в действительности Наложница, и мне никак не удается заставить ее понять, где ее место.

– Но это же прекрасно. Когда такое случается у меня, это верный признак, что все идет правильно. Предоставьте ей решать самой, что делать.

– Но у меня уже есть замысел, который ей неизвестен, вот в чем беда. – Он сел в кресло, закинув ногу на ногу. Как обычно, он был одет по последнему слову моды, и Пруденс вдруг стало стыдно за свое скромное домашнее платье. – Ее зовут Шилла. Ее продали Могулу, когда ей было всего восемь лет – на Востоке так бывает часто. Теперь ей шестнадцать, она еще непорочна, всякими ухищрениями ей удавалось отражать его посягательства, но он задался целью овладеть ею.

– Вы уверены, милорд, что они поставят на сцене такую фривольную вещь? Мне не приходило на ум, что вы сочиняете столь рискованную пьесу.

Он запрокинул голову и заразительно расхохотался.

– Надо было давно сообразить. Ведь ваше имя означает «рассудительная», а не «жеманная», не так ли, мэм? Это ведь комедия, но я выдерживаю ее в лучших классических традициях, все не очень цензурное происходит за сценой. Ведь не предполагаете же вы, что я покажу процесс соблазнения?

Пруденс была шокирована, но постаралась не показать вида, ибо, как всякая молодая леди, получившая строгое воспитание в семье, она стремилась выдать себя за женщину более широких взглядов.

– Я предполагал, что она должна притвориться больной, чтобы сдержать его пыл еще на какое-то время. Не собирался навечно оставить её девственницей. Но эту дурочку угораздило влюбиться в него. Что мне теперь с ней делать?

– А что она сама собирается делать?

– Даже стыдно сказать. Она хочет сбежать в полночь, как это часто происходит в дешевых мелодрамах. Не иначе как начиталась готических романов миссис Редклифф, тайно от меня. Мне кажется, она думает, что он бросится ее догонять и сделает главной женой в гареме.

– Мне ее план очень нравится. Все леди будут без ума, за джентльменов не ручаюсь, правда. Они, вероятно, предпочтут, чтобы он проявил грубую силу или что-то в этом роде, чтобы овладеть ею. Но раз Шилла решила, она все равно сбежит и своего добьется.

– Вам ее план не кажется слишком избитым?

– Нет. Вы украсите ее поступок прелестными серебристыми фразами, и все воспримут его как нечто абсолютно свежее, доселе невиданное.

– Но на Востоке такое не может произойти, это нереально.

– А вы никому не говорите, никто и не догадается.

– Кроме вас. Можно рассчитывать на вашу скромность?

– Обещаю, что никто ничего не узнает.

– Хорошо. Тогда пусть бежит. Вы мне очень помогли. А какие трудности вас одолевают? Если ваш герой отбился от рук, буду счастлив приструнить его ради вас.

– У меня другое. Просто нет настроения.

Лорд Дэмлер обвел взглядом комнату и впервые заметил картины.

– О, господи! Когда вся эта галерея наблюдает за тобой, немудрено потерять всякое желание заниматься творчеством. Не сомневаюсь, что это работа мистера Элмтри, узнаю позу. О, и у каждого свой символ. Кто это?

– Какой невежда. Не узнаете Шекспира? Великолепные кудри не должны ввести вас в заблуждение. Дядя не хотел изображать его лысеющие виски.

– Не понял, что должна символизировать свеча. Но задавать лишние вопросы не буду. А второй кто?

– Мильтон, конечно. Он больше похож на себя, если не считать, что дядя несколько укоротил ему нос. А тот в халате – Аристотель.

– Вам не кажется, что они все похожи друг на друга?

– Как вы можете говорить так? У Шекспира – усы.

– Все равно их можно принять за братьев.

– Все портреты дядюшки похожи друг на друга. Надо к ним привыкнуть и научиться различать достоинства. Когда ему удастся уговорить вас позировать, вы станете похожи на всех прочих. Вы тоже не избежите общей участи.

– Для меня это большая честь, но моя индивидуальность будет отмечена черной повязкой на глазу.

– О, неразумный! – засмеялась она. – Неужели вы думаете, что он отступит от своих принципов? У вас будут сверкать на лице два одинаковых черных агата, как у всех других. На вариации дядя не способен.

Дэмлер улыбнулся, но не упустил возможности подколоть Пруденс.

– Кларенс никогда не нарисует то, чего нет в натуре, это было бы слишком. Вы к нему несправедливы. Он просто старается несколько скорректировать недоработки природы. Что касается меня, то скоро я и в самом деле сниму повязку.

– Очень жаль. Она придает вам пикантность, я бы сказала – создает имидж. Мне очень нравится.

– Вы хотите представить меня в невыгодном свете? – улыбнулся он довольно странной улыбкой.

– Что вы хотите сказать? Я вас раскусила – вы решили начать придираться и подшучивать надо мной.

– Вовсе нет. Просто хотел предложить обмен – ваш чепец на мою повязку. Не сейчас, но в ближайшем будущем. Например, что, если вечером на балу вы появитесь без чепчика? В обмен даю обещание при первой возможности снять повязку. Сегодня еще рано.

– А, так вы тоже идете на бал? – произнесла она с облегчением. – По крайней мере будет хоть один знакомый.

– Я полагал, что мы идем вместе. Но, кажется, поторопился с выводами. У вас, по-видимому, другие планы.

– Нет, – поспешила она исправить положение и улыбнулась, чтобы Дэмлер, чего доброго, не обиделся.

– Следовало пригласить вас раньше. Собирался сам принести приглашение, чтобы заодно договориться, но был занят работой. Генриетта меня опередила. Не имеет значения вы ведь незнакомы с ее кругом, а мне будет приятно, если вечер вы проведете в моем обществе.

Его галантность заставила сердце Пруденс биться сильнее. Между ними никогда не было флирта, просто хорошие дружеские отношения. Но она не была изваяна из камня.

– Я планировала ехать одна, но буду счастлива, если сможете сопровождать меня.

– Вы не оправдываете свою репутацию, мисс Пруденс Мэллоу. Если бы поехали одна, вас подхватил бы самый беспутный гость на балу. У Хетти собирается очень разношерстная компания. Там встретите и герцогов королевского дома, и набобов, и всевозможных выскочек.

– Разве у меня такой заброшенный вид? Чепец послужил бы мне верной защитой от любителей легкой поживы.

– Но вы же не наденете чепец, не так ли? – он бросил неодобрительный взгляд на ее головной убор.

– Вообще-то собиралась.

– Пожалуйста, не надо. Что касается вопроса, который вы задали, – нет, вид у вас самый обычный. Просто когда леди появляется в подобном обществе впервые, да еще без сопровождения, ее тут же заарканивает какой-нибудь прощелыга. Порядочные джентльмены будут ждать, пока их представят, а всякие торговцы атакуют, не дожидаясь формальностей.

Она засмеялась, полагая, что уже не в том возрасте и не настолько хороша, чтобы привлечь внимание светского повесы.

– Постараюсь держать их всех на почтительном расстоянии и представлю вам только епископов и вегетарианцев. – Он поднялся. – Я слишком злоупотребляю вашим временем. Заеду за вами в восемь. До вечера. – Дэмлер поднял руку в знак прощания и вышел.

После ухода маркиза вдохновение вернулось к Пруденс. До обеда она писала, а за столом сообщила, в котором часу «поклонник» заедет за ней. (Иначе как «поклонник» Кларенс не хотел называть Дэмлера). Никто не догадался, что этот вопрос решился только что.