– И вообще, чем власть о нас меньше знает, тем оно лучше... – бубнил Борис, качая на руках дочь. – Сейчас, конечно, не тридцать седьмой год, да и Сталина тоже нет... Но как начнутся репрессии – будешь знать! Не надо, не надо высовываться, Алька!

– Боря, это был Артур Демьяненко, фашистский диверсант, – устало и мрачно возражала Аля.

– А ты почем знаешь? Сколько лет-то прошло!

– Но тогда зачем он бежал?

– А любой побежит, если за ним погонятся! И, опять же, подворовывал... Тоже рыльце в пушку было. Кому охота в тюрьме сидеть!

– Боря, я его по глазам узнала!

– А что глаза? Глаза у всех одинаковые! – бубнил Борис. – Ты мне загляни – может, тоже кого узнаешь?..

– Ну тебя, Борька!

– А что «ну»? У мужика того – жена, сынишка только-только народился, Машке нашей ровесник... Драпал, только портки успел взять, да книжку какую-то. Ни денег, ни документов...

– Что? – переменилась в лице Аля.

Борис моментально замолчал, поняв, что все-таки проговорился. Но было поздно – Аля буквально вцепилась в него: какие портки, какая книжка?

– Да тебя ж в роддом с чемоданом загребли – забыла, что ли?!

Аля похолодела. В самом деле, был же чемодан... Тот самый чемодан, с которым Артур-Федор пытался бежать! Она вырвала его, вцепилась мертвой хваткой! Если Алю положили в роддом с Артуровым чемоданом, то...

– Борька, где этот чемодан? Говори немедленно! Говори!!!

– Да тихо ты, ребенка разбудишь... – отвел глаза Борис. – Я, когда из роддома тебя пришел забирать, чемодан этот тоже получил. Сразу понял – не твое, евонное. Ты ж в таком невменяемом состоянии была... Я его сжег! – поспешно добавил он. – Отвез на дачу и сжег в печке. От греха подальше. Там и не было ничего! Портки да книжка...

– Дурак! А вдруг там было второе дно? И документы, которые подтвердили бы, что это Артур...

– Не было второго дна! И вообще, нечего ерундой страдать... Сидит в тюрьме твой диверсант – не за то, так за другое! Выходит, бог есть, Алька, успокойся ты раз и навсегда на этом...

В 1968 году Борис тяжело заболел. Он и так особым здоровьем не отличался, страдал припадками, напоминающими эпилептические (как уже говорилось, они были последствием контузии, полученной во время войны в Испании), но тут ему совсем плохо стало. Аля решила продать дачу – необходимы были деньги на лечение.

И, разбираясь на даче, она нашла... тот самый чемодан. Оказывается, Борис так и не сжег его – то ли не успел, то ли еще что ему помешало... В чемодане были брюки и очень толстая книга в кожаном черном переплете. Аля открыла ее – что-то на немецком (явно на пишущей машинке напечатано), рисунки какие-то, тоже явно на медицинские темы...

То, что книга была на немецком, поразило Алю. Если бы книгу сразу предъявили следствию, то Артур был бы непременно разоблачен. Но ведь еще не поздно наказать негодяя...

Аля собралась снова идти в милицию, но тут случилось сразу несколько событий. Она узнала, что Федора-Артура выпустили из тюрьмы – на несколько лет раньше срока. Он был смертельно болен, его, по сути, отпустили умирать...

«А ребенок его, а жена? Ну, докажу я, что это Артур, а с ними-то что будет? Они же не виноваты!» – засомневалась Аля.

Пока она сомневалась, умер Борис. А следом – Артур, он же Федор Ласкарев. Бороться было не за что, судить – некого. И Аля никуда не пошла, ни в какую милицию.

Книга осталась у нее. Лежала на даче, которую так и не успели продать. Эта книга – страшное напоминание о черных годах войны. Что там было в ней, в этой книге, о чем рассказывалось, о каких мрачных тайнах – бог весть...

Маша выросла. Рано вышла замуж. Родила девочку, которую назвали Александрой. Сашенькой...

Потом у самой Али сдало здоровье, когда ей было немногим за пятьдесят – а что ж вы хотите, бывшая блокадница!

Последний год она жила в семье дочери, возилась с Сашенькой. Она каждый день вспоминала вслух о Мите – каким тот был, какой могла бы быть жизнь, если бы Митя был жив.

Маша терпеливо слушала мать. Историю о том, как Артур Демьяненко сбросил с крыши Митю, она знала наизусть.

– Эх, если б я тоже с той стороны крыши была, да руку ему вовремя протянула!

Каждый раз, в подробностях вспоминая эту историю, Аля заливалась слезами. Она верила, что смогла бы спасти Митю. К ней неизменно подбегала внучка Саша, игравшая в той же комнате, вытирала слезы:

– Бабуля, не плачь! Митя твой жив, жив! Завтра в гости придет! – Саше исполнилось недавно три года, она прекрасно все понимала и очень хорошо говорила.

– Нет, не придет завтра Митя... – качала головой Аля. – Спасибо тебе на добром слове, Сашенька, но скорей уж я к Мите в гости скоро уйду.

– Он тебя ждет, да?

– Ждет, Сашенька, ждет! – ни на секунду не сомневаясь, серьезно отвечала Аля. – Он обещал, а значит, и вправду ждет.

Шел 1977 год. Аля умерла. Тихо, во сне. С улыбкой на губах. «Интересно, что маме приснилось перед смертью? – не раз после того, вспоминая лицо матери, думала Маша. – Может, ее Митя? Или отец? Нет, не отец... Чего там, мать только Митю этого и любила! Интересно, а есть ли загробная жизнь? Если она есть, то мама с Митей встретились или нет?..»

И Маша, пытаясь представить «тот свет», почему-то неизменно воображала длинный черный коридор, по которому бредет ее мать – в длинной ночной рубашке, с седым пучком на затылке – то есть в том самом виде, в котором умерла. Вытянув вперед руки, чтобы не споткнуться в темноте. Впереди чуть брезжит огонек... И вроде сидит кто-то в конце коридора, на стуле, что ли – в смиренной, спокойной позе. Какой-то мужчина, тоже уже немолодой. Не отец, нет! Мужчина поднимается, протягивает матери руки. Они обнимают друг друга. Они так взволнованы, так рады встрече, что не словечка ни срывается с их уст...

Маша была очень сентиментальной молодой женщиной. О чем-то плохом она просто не умела думать! Даже смерть она воспринимала в оптимистически-романтическом виде. Вспоминая о матери, и возясь с Сашенькой, она даже не подозревала, что очень скоро, в том же 1977 году, парой месяцев позже похорон, ей самой придется брести по этому темному длинному коридору, в конце которого едва брезжит свет.

Только, в отличие от матери, Машу там не ждал тот, кого она любила... В день своей страшной гибели она, Маша, была абсолютно одинока. Но об этом потом.

* * *

Саша приехала домой в половине двенадцатого ночи. День – бесконечный, путаный, не принесший никаких результатов, подходил к концу.

На портновском манекене висело платье невесты, уже готовое. «Ах, да, совсем скоро – свадьба!» Саша прикоснулась к нежной ткани, представила себя в этом платье, под руку с Бородиным.

«Так был он или нет маминым любовником? Кто лжет – он или отец? Свету Попову в расчет не берем – она слишком бестолковая женщина, чтобы быть свидетелем в том деле... Она могла не знать о романе Виктора и мамы!»

Внезапно зазвонил телефон.

– Сашенька, я не поздно?

– Нет, Виктор, я не сплю.

– Очень скучаю по тебе... Только что закончил все дела. Хочешь, приеду?

Секунду Саша колебалась. Потом неожиданно для себя самой ответила:

– Нет.

– Почему? – расстроился Бородин.

– Потерпи... До свадьбы осталось совсем немного! Пусть хоть какая-то интрига сохранится...

– Жестокая! – укоризненно воскликнул Бородин. – Но, пожалуй, ты права... Я так мечтаю об этой свадьбе, так жду дня, когда ты станешь моей...

Саша улыбнулась – нетерпение жениха показалось ей очень трогательным. Но в следующее мгновение улыбка стерлась с ее губ, потому что Бородин спросил:

– А подарок? Ты не забыла о подарке, который обещала мне?

Книги. Старые книги. Это он о них!

– Нет, что ты... – спокойно ответила Саша. – Твой подарок ждет тебя.

– Ну все, спокойной ночи. Целую тебя...

Саша положила трубку. Что плохого в том, что ее жених, Виктор Викторович Бородин, коллекционирует старые книги? Но почему-то тревога не отпускала ее.

Бородин хотел что-то купить или выменять у матери. Теперь, спустя тридцать лет, он с тем же вопросом пристает к дочери... Что это? Страсть коллекционера, которая преследует Бородина всю жизнь, или... или он хочет найти в семействе Силантьевых какую-то определенную книгу?..

Саша снова достала шкатулку со свадебным подарком жениху.

Книга в черной обложке лежала сверху. Помнится, Бородин именно ею интересовался больше всего, когда Саша упомянула, что книга эта – на медицинскую тему.

Саша начала осторожно листать тонкие пожелтевшие страницы. Что за язык? Не английский, это точно... Саша изучала когда-то английский.

Тело человека в разрезе. Жуткая фотография какого-то больного... А это что? Глаз. Еще глаз, странно деформировавшийся. Фото человека, у которого в глазницах что-то странное, спекшееся, ссохшееся...

«Ужас какой!» – похолодела Саша и поскорей захлопнула книгу.

Виктор Викторович Бородин работал над проблемой изменения цвета глаз. В этой книге – тоже о глазах. Совпадение?

Тридцать лет назад Бородин что-то требовал от матери Саши. А что, если именно эту книгу? Опять совпадение?

Он знал, что книга хранится в семье, и он искал ее. Тогда, тридцать лет назад, у Бородина ничего не получилось – отец убил мать, жуткая семейная драма... Не до того, словом. И вот, спустя столько лет, он с тем же вопросом подступается к Саше.

«А любовь? – растерянно подумала Саша. – При чем тут тогда любовь? Или у Виктора любовь и поиск этой книги – все вместе? Он же любил маму, он любит и меня, я это знаю, чувствую!»

Следующий день – пятница, был последним днем холостой Сашиной жизни. На субботу назначена свадьба...

Но вместо того, чтобы предаваться сладким предсвадебным хлопотам (как и полагается невесте), Саша помчалась в районную библиотеку, которая находилась на соседней улице.

– Девушка, милая... кто мне может подсказать, что это за книга? – обратилась она к молоденькой библиотекарше, и сунула той под нос загадочный том в черной кожаной обложке.