– Если честно, то я думала, что у нее случится истерика, Фасолинка, – делилась Лили со своей собакой. – Тем более что она дружила с женой Сержа.

Лили склонила голову к плечу.

– Фасолинка, что это с тобой? Ты какая-то грустная… Не переживай! Паскаль со временем привыкнет к мысли, что он – не сын Анри Ламартина. Все будет хорошо, вот увидишь.

Собака жалобно смотрела на хозяйку, и Лили спросила:

– Может, хочешь сходить со мной на рыбалку? Пойдем. Ты же любишь ловить рыбу!

Фасолинка еще больше погрустнела, и Лили, наклонившись, потрогала нос собаки. Нос оказался холодным и влажным. И Фасолинка выглядела вполне здоровой. Но, возможно, съела какую-то гадость, и у нее заболел живот… Лили решила заварить ей ромашку – на всякий случай.

Когда Лили ставила воду на плиту, она заметила на столе записку, написанную четким почерком Паскаля. И записка была адресована ей. Но ведь Паскаль обычно не утруждал себя обращением… Если уж хотел попросить ее о чем-то или что-то ей сообщить, то сразу писал, что именно от нее требуется, и оставлял листок на столе. А сейчас…

Ей пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть. Склонившись над столом, она прочитала следующее:


«Лили, я слышал твой разговор с матерью сегодня в замке. Как бы мне хотелось, чтобы я этого не слышал! Я не могу продолжать жить в браке, который с самого начала строился на лжи. Какими бы искренними ни были наши отношения сейчас, эта ложь всегда будет стоять между нами.

Я взял одну из лошадей, но оставил другую и коляску тоже. Я напишу Николасу и попрошу, чтобы он открыл тебе доступ к твоим деньгам, так что ты ни в чем не будешь нуждаться.

Я возвращаюсь в монастырь Святого Кристофа. Не пытайся меня вернуть, Лили. Отпусти меня. Ради Бога, отпусти, если я тебе хоть немного дорог».


Подпись он не оставил.

Лили застонала и рухнула на колени. Нет, не может этого быть! Он не мог ее бросить! Паскаль не мог так поступить с ней! «Не бросай меня, Паскаль! Никогда не покидай меня, мой любимый. Никогда!» – кричала она мысленно.

Но, увы, он ее оставил.


Десять недель Лили плакала днем и ночью – просто не могла не плакать. Она чувствовала себя так, словно ее лишили всего, словно сама ее душа, самая ее суть, то, что полюбил в ней Паскаль, – словно все это исчезло вместе с ним. И теперь она превратилась в живой труп и жила в мире теней, а тот настоящий мир – он стал невыносим.

Она отказалась перебираться в замок. Этот маленький домик напоминал ей о Паскале, и она продолжала жить в нем – убирала в комнатах, выполняла привычную работу, готовила ужин и каждый вечер, по привычке, стояла у входной двери, ожидая мужа.

О Паскале напоминал его сундук с книгами, его рубашка – она так и висела на бельевой веревке, – а также его любимая кружка. И тем страшнее было сознание того, что он ушел навсегда.

Вначале она не верила, что его уход – окончательный, но те письма, что она каждый день писала ему, приходили обратно нераспечатанными, и Лили в конце концов смирилась с ужасной правдой. Было ясно, что Паскаль вычеркнул себя из ее жизни.

Лили знала, что удивляться тут нечему – таков был закон ее жизни. Ее бросали все, кого она любила. Она могла бы давно догадаться, что и Паскаль не станет исключением из правила. Она могла бы подготовить себя к неизбежному, но вместо этого окунулась в любовь с головой, потому что верила, что любовь Паскаля – бесконечна и вечна… Она, к несчастью, ошиблась. Значит, не так уж он ее любил…


Одним ноябрьским утром Лили, как всегда, проснулась несчастной. Она ненавидела те моменты, когда сон отступал и реальность наваливалась на нее всей невыносимой тяжестью одиночества. Ночью, во сне, она чувствовала его присутствие; ночью они были вместе и, как и прежде, сплетаясь друг с другом телами и душами, были беззаботны и счастливы. Но каждый раз неизбежно наступал новый день, снова приносивший боль и отчаяние.

Услышав стук в дверь, Лили пробурчала:

– Войдите.

На пороге стояла Коффи; она приходила каждое утро и каждое утро с беспокойством смотрела на свою воспитанницу.

– Со мной все в порядке, Коффи, – поспешила сообщить ей Лили, предупреждая дальнейшие расспросы. И тут же добавила: – Спасибо, что зашла, но нет, спасибо, у меня нет желания общаться ни с матерью, ни с братом, ни с отцом Шабо. И прогуляться я тоже не хочу.

Коффи окинула ее пристальным взглядом и строго сказала:

– Все, Лили, с меня довольно. Я больше этого не потерплю. Все супружеские пары ссорятся, но то, что произошло между вами, – это ни в рамки!.. Посмотри на себя! На тебе же лица нет. С этим надо кончать!

– Такой же совет ты дала и моим родителям, когда у них случилась размолвка? – с сарказмом поинтересовалась Лили. – Ты ведь, кажется, написала моей матери, советуя ей взять себя в руки и забыть несчастье, не так ли? Забавное совпадение, не находишь? Сначала моя мать хоронит себя в монастыре, а теперь и муж решил, что в монастыре ему нравится больше, чем дома. Похоже, я не могу равняться с Богом в привлекательности.

– Не святотатствуй, – сквозь зубы процедила Коффи. – Что же касается твоего мужа, то мне хотелось бы знать: как долго он просидит в монастыре после того, как узнает, что ты ждешь ребенка? Мне показалось, что он не из тех мужчин, которые бросают своих детей на произвол судьбы.

Лили во все глаза уставилась на няню.

– Коффи ты в своем уме? Ты думаешь, я стану лгать ему лишь для того, чтобы заставить его вернуться домой? Я не настолько глупа!

– Может, и не глупа, но хорошим манерам ты так и не научилась. Могла бы, по крайней мере, предложить старухе присесть. – Коффи прошла в комнату и, выдвинув из-за стола стул, присела. – С меня довольно этой чепухи, – заявила она.

– Говоришь «чепухи»?! – набросилась на нее Лили. – Коффи, да у тебя и впрямь сердца нет! Ты что, не видишь, что я страдаю?! Я потеряла Паскаля, и мне в этом некого винить, кроме себя самой! Почему ты не можешь оставить меня в покое? – Лили опустилась на стул и, глотая слезы, закрыла лицо ладонями.

Взгляд пожилой женщины потеплел, и она тихо проговорила:

– Милая, ты не понимаешь, да?

– Что я не понимаю? – пробурчала Лили, не отнимая ладоней от лица.

– Ну подумай же хорошенько, – продолжила няня. – Сколько времени прошло с твоих последних регулов? Когда они пришли в последний раз?

Лили совсем об этом не думала. Время перестало для нее существовать, и меньше всего ее заботило отсутствие регулов.

– Не знаю… – пробормотала она в растерянности. – Может, до начала сбора урожая…

– Так я и думала, – с удовлетворением кивнула Коффи. – Значит – в сентябре. А сейчас уже почти декабрь. Да и выглядишь ты именно так, как положено выглядеть женщине, которая носит ребенка.

Лили окинула себя взглядом.

– Коффи, ты действительно думаешь, что я беременна? И я… Меня и впрямь то и дело тошнит…

– Сухое печенье натощак по утрам очень помогает. Тебе надо думать о будущем ребенке, Лили. А весь этот твой траур… Это только повредит и ему, и тебе. Лучше бы ты тратила силы на то, чтобы придумать, как вернуть мужа домой, где ему самое место. – Тяжело опираясь на палку, Коффи поднялась и вышла, не сказав больше ни слова.

Едва дождавшись, когда дверь за ней закроется, Лили провела дрожащими руками по животу. Да, так и есть – округлился! И грудь побаливала. Она так горевала из-за отъезда Паскаля, что ей даже не пришло в голову, что она, возможно, ждет ребенка.

Лили подошла к полке и вытащила одну из медицинских книг Паскаля. Полистав ее, нашла раздел о вынашивании ребенка и с увлечением погрузилась в чтение. Через некоторое время поставила книгу на место и снова села. Радость, которую она не испытывала уже несколько месяцев, накрыла ее с головой, и душа ее, проснувшись, как будто засияла.

В ней рос ребенок Паскаля. Он был еще совсем крошкой, но он являлся его частью. Лили осторожно погладила живот. Она почти наверняка знала, когда был зачат ребенок.

– О, Паскаль, – сказала она с чувством, – клянусь тебе, что буду любить нашего малыша до последнего своего вздоха. Я никогда его не брошу и никому не отдам. Я всегда буду сама о нем заботиться и буду защищать его от всех невзгод. До самой своей смерти. – Лили вздохнула. – Мне только очень хотелось бы, чтобы и ты мог жить с нами – жить для него. Паскаль, пожалуйста, возвращайся.

Лили подперла щеку кулаком. Ребенку нужен отец. Но как вернуть отца ребенку, если тот заперся в монастыре и даже писем ее не читает? Лили чувствовала себя абсолютно беспомощной.

И тут ей пришла в голову совершенно безумная мысль. Губы ее расплылись в улыбке – она улыбнулась впервые с тех пор, как Паскаль ее бросил. Может, он и сейчас не станет читать ее письма, может, откажется встречаться с ней, – но от собственного ребенка Паскаль не откажется.

Да, план ее был беспроигрышным. Абсолютно беспроигрышным!


Паскаль поднял глаза от книги, услышав, как кто-то скребется в дверь. Настало время ужина, но аппетита у него не было. Жульен не давал ему голодать и приносил еду, – хотел он есть или нет. Паскаль ни с кем не общался; он либо работал в одиночестве в саду, либо находился у себя в келье. А ночь проводил за молитвой в церкви. По-прежнему в одиночестве.

Жульен его понимал, так как по собственному опыту знал, что порой в аду живешь и при жизни. Паскаль по-прежнему не верил в загробный ад, но теперь-то понял: Господь, избавив бессмертную душу человека от адских мук, не защитил ее от страданий, вызванных плотской природой человеческого тела.

Паскаль дождался, когда Жульен уйдет, после чего открыл дверь и, взяв со столика за дверью, поднос с едой, взглянул на пищу безо всякого интереса. Сыр, хлеб, вино… и письмо из Сен-Симона!

Один взгляд на это письмо – и боль вонзилась в него, словно хищные зубы зверя, терзающие беззащитную жертву. Паскаль глухо застонал. Но почему же Жульен на сей раз не выбросил письмо?!