– Неужели? Поэтому вы и заставляете меня целыми днями трудиться на солнцепеке, стирать вашу одежду и полоть ваш проклятый огород?

Паскаль тяжко вздохнул и пробормотал:

– По правде говоря, солнце идет вам на пользу, а не во вред. И со здоровьем у вас, похоже, все в полном порядке.

Лили презрительно фыркнула.

– Это вам так кажется, потому что вас никогда не бывает дома. А когда вы дома, все равно ничего не замечаете.

– Вы не женщина, вы исчадие ада, – сквозь зубы процедил Паскаль.

– А вы сами?… Думаете, вы похожи на сладостный сон? – язвительно спросила Лили. Ох, ей было бы куда проще, если бы он был низеньким толстяком с усыпанной бородавками физиономией. Ужасно трудно противостоять оппоненту, если он – настоящий красавец с огненным взором и длинными черными ресницами. – По сути, – добавила она уже не так уверенно, – только во сне я могу избавиться от вас.

– И вы говорите так после того, как только что жаловались, что меня целыми днями не бывает дома? – процедил Паскаль. – Определитесь, Элизабет.

– Знаете, а вы и впрямь негодяй, – проворчала Лили.

– Я уже неоднократно это от вас слышал, и, видит Бог, вы искушаете меня. Я ведь действительно начну вести себя как негодяй.

– Я вас искушаю?… – изумилась Лили. – Да вы самый настоящий негодяй! И всегда им были!

Паскаль сокрушенно покачал головой и уставился в землю.

– Ох, Элизабет… Что бы я ни делал и что бы ни говорил, на вас это не оказывает ни малейшего влияния.

– Еще как оказывает! Я только не пойму, с чего вы взяли, что ваши слова и поступки должны изменить мое мнение о вас в лучшую сторону. Может, вы в свое время одурачили немало женщин, но я не настолько глупа и наивна, чтобы поддаваться вашим… вашим мужским чарам.

– Что?… – Паскалю казалось, что он ослышался. – Моим мужским чарам?

– Да, именно так. Но можете держать свои чары при себе. – Почувствовав, что попала в цель, Лили ухмыльнулась и добавила: – А сейчас я иду спать.

– Уже? – Паскаль окинул ее оценивающим взглядом. – Это мои мужские чары вас так напугали?

– Глупости. Просто я ужасно устала, – пробурчала Лили.

– В таком случае… Спокойной ночи, Элизабет. Если вам что-нибудь понадобится, я буду в палисаднике.

Она молча кивнула, не встречаясь с ним взглядом, и убежала наверх.

Паскаль со вздохом пожал плечами и тоже отправился спать. Но уснуть ему не удалось – всю ночь он лежал, глядя на звезды, мерцавшие у него над головой.

Вот так он отметил свой тридцатый день рожденья.

Глава 13

Следующие две недели работы в виноградниках было столько, что он почти не виделся с Лили, что, впрочем, его вполне устраивало. Если несколько недель назад ему показалось, что Элизабет смягчилась и даже прониклась к нему расположением, то сейчас она очень напоминала свернувшегося в клубок ежа, ощетинившегося иголками.

Почти каждое его замечание встречалось резкой отповедью. И если она не грубила ему в ответ, то демонстрировала свое полное к нему безразличие. И он никак не мог подобраться к ней поближе, какую бы тактику ни использовал. Но все-таки что-то в ней изменилось… Ее поведение уже не было поведением той капризной и вздорной девочки, на которой он женился. У Паскаля было ощущение, что она боялась чего-то – но чего именно? Казалось, она привыкла к своей новой жизни, но по-прежнему никуда не отходила от их домика. Однако Паскаль не сомневался: когда вернется ее брат, она несомненно захочет с ним повидаться.

Элизабет сделалась колючей как еж в тот самый день, когда он решил устроить ей сюрприз и пришел пораньше. Паскаль не понимал, что могло так ее расстроить, разве что его неудачная шутка по поводу фермерского сына. Впрочем, она и до его прихода уже была не в себе…

Паскаль вновь и вновь мысленно возвращался к той ситуации и в конце концов пришел к выводу: Лили, наверное, что-то замышляла против него и в ее планах каким-то образом был задействован брат, но каким – непонятно. Наверное, все оказалось бы проще, если бы ему было наплевать, как к нему относилась жена, – но, увы… Теперь он отчетливо понимал, что Лили ему небезразлична, и это очень усложняло ситуацию!

И – словно этого было мало! – на Паскаля навалилась другая напасть. Он вполне осознанно ограждал себя от общения с женщинами в течение очень долгого времени, и это никогда не доставляло ему неудобств. Но, с другой стороны, ему никогда не приходилось жить с женщиной бок о бок, – если, конечно, не считать родственниц. Но Лили – совсем дело другое. Она стала неотъемлемой частью его жизни, и жилище их было таким маленьким, что скрыться от нее не было никакой возможности.

Похоже, он больше не мог держать в узде животные инстинкты. Когда по вечерам Лили что-то шила перед очагом, Паскаль украдкой любовался нежными округлостями ее грудей. И она приходила к нему во сне – дразнила сочными губами, обнимала, льнула к нему… О, женщина! Необъяснимое явление, вечная загадка!

Хотя угрозы заморозков давно миновали и лозе больше ничего не грозило, Паскаль продолжал спать под открытым небом, ибо чувствовал себя тем самым похотливым животным, каким и считала его Лили. Он предпочитал не рисковать, поскольку не был уверен в том, что сможет сдержаться, если на него в очередной раз накатит желание. Ох, если бы только он мог взять назад свою клятву – клятву, которая обрекла его на эти адские муки…

Впрочем, если бы он даже взял свои слова обратно, это ничего бы не изменило, потому что Лили определенно не испытывала к нему ни малейшей симпатии. И, как ни странно, его это очень задевало.

Закончив прищипывать побеги, Паскаль выпрямился, потирая спину. Что он станет делать, когда придет зима? Будет с коровами спать?

– Эй, Ламартин, заботы спину гнут?

Паскаль обернулся на голос. Пьер Маршанд стоял чуть выше по склону, и по его раскрасневшемуся добродушному лицу стекал трудовой пот.

– Выше нос, месье! Идите к нам! Перекусим хлебом и вином. Мужчине не пристало трудиться натощак! – Пьер приблизился и хлопнул Паскаля по плечу мясистой ладонью. – Отчего это вы никогда с собой еду не берете? Вашей жене не нравится вас кормить? Взгляните, что жена Клюбера завернула ему с собой на память! – Пьер взял тощую колбаску за кончик и помахал ею под дружный смех других виноградарей.

Паскаль ухмыльнулся.

– Благодарю. Не сомневаюсь, что мадам Клюбер прекрасно разбирается в колбасе.

Слова Паскаля были встречены дружным взрывом смеха.

– Да, возможно. Но видели бы вы, что моя жена может сделать со славной толстой колбасой, – заявил Маршанд. Живот его сотрясался от смеха, когда он протянул Паскалю стакан с вином. – Она просто гений. И я тоже гений.

– Может, ты и гений, – сказал юный Алан Ласкард, который уже успел перекусить и собрался возвращаться к работе, – но у Клюбера жена на восьмом месяце, что говорит о высоком качестве колбасы.

– Ха! – воскликнул Пьер. – Да что тебе об этом знать, Алан? Тебе ведь всего шестнадцать. Молоко на губах не обсохло. У тебя, наверное, и женщины еще не было.

Алан покраснел до корней волос, и Паскаль тут же проникся к нему симпатией.

– Я бы на твоем месте не обращал на них внимания, – сказал он парню. – Они просто завидуют твоей молодости. Неудивительно, что лоза так дружно идет в рост. – Паскаль повернулся к работникам постарше. – Навоз ей пришелся по вкусу.

– А… дерьмо?… – протянул Клюбер, словно смакуя бранное слово. – Лучше его нет ничего.

И смех снова прокатился по виноградникам. Паскаль чувствовал себя своим среди этих людей. Он был благодарен им за то, что они приняли его в свою компанию. Но самое главное – они хоть ненадолго отвлекли его от мыслей, не дававших покоя ни днем, ни ночью.


Сегодня у Лили был особенный день. Помимо писем на имя Паскаля, которых каждый день приходил целый ворох из самых разных мест, пришло письмо, адресованное ей лично. От Жан-Жака. Дрожащими руками она раскрыла его, быстро прочла – и тотчас же ухватила суть. Жан-Жак возвращался! Он сумел раздобыть деньги, причем – гораздо больше, чем рассчитывал, поэтому был очень доволен и самим собой, и жизнью.

Лили улыбнулась и прижала письмо к груди. Она подозревала, что благодушие Жан-Жака было вызвано не только тем, что брат сумел найти деньги, но и тем, что он побывал в своем любимом Париже и встретился с друзьями. Лили знала, как много для него значили друзья. Жан-Жак любил людей, и они отвечали ему взаимностью. А вот ее, Лили, никто никогда не любил… Наверное, потому, что характер у нее скверный. А уж язык у нее… От него одни только беды!

Впрочем, Лили не так уж плохо чувствовала себя в одиночестве, тогда как Жан-Жак не мог обходиться без общества. В одиночестве он увядал, как цветок без солнца. О, как же страдал ее бедный братец в Сазерби-Парк! Ведь он привык к тому, что все его любили и восхищались им… Лили же в этом не нуждалась и не рассчитывала на то, что ее будут любить, и поэтому в Сазерби-Парк находила себя вполне сносно. Более того, она терпеть не могла лесть, поскольку знала, что за фальшивой похвалой всегда скрывается желание получить какую-то выгоду.

Лили вздохнула, сняла фартук и отвела Фасолинку в амбар – чтобы не убежала. Ее муж тоже получил письмо от Жан-Жака, и она знала, что он давно ждал этого письма, поскольку не получал от ее брата никаких вестей все пять недель, что герцог был в отъезде. Паскаль, верно, считал Жан-Жака неудачником. Так пусть негодяй сейчас лопнет от злости, пусть узнает, что ее брат все так замечательно устроил…

Решив, что надо передать письмо брата немедленно, Лили направилась к виноградникам, но, не сделав и пяти шагов, остановилась. Может, пусть письмо подождет до вечера? Готова ли она вновь увидеть Паскаля полуобнаженным? Стоит ли подвергать себя очередному испытанию?

Подумав немного, Лили решила: чему быть, тому не миновать. И отправилась в путь.

Впрочем, увидит ли она негодяя полуголым или нет – особой разницы не было. Муки желания терзали ее почти непрестанно с той самой минуты, как с ней случился этот проклятый «солнечный удар». Она лишь надеялась, что огонь, вспыхнувший внезапно, так же внезапно и погаснет. Но, увы, теперь вся ее жизнь превратилась в сплошную пытку: негодяй был ее заклятым врагом – но при этом от одной лишь его улыбки по телу растекалось сладостное тепло, а ноги становились как ватные… Что уж там говорить о случайных прикосновениях! А по ночам Лили просыпалась, тоскуя по его ласкам. Собственное тело ее предавало! Она чувствовала себя грязной и жалкой и была самой себе противна.