Кэтрин Кингсли - Небеса любви

– Значит, вам на меня сам герцог указал? А вы – его винодел? Невероятно!

– Я не винодел, месье. Я всего лишь немного разбираюсь в земледелии. И я вижу, что эта земля больна, а причина – скорее всего, небрежение.

– Что же навело вас на эту мысль? – спросил старик. Судя по его тону и взгляду, Паскаль не вызывал у него доверия.

– Я много времени посвятил изучению различных почв. Не стану утверждать, что знаю все о выращивании винограда, но я, что называется, чувствую землю. И мне кажется, я могу ее вылечить. Но для этого мне нужно знать, как она заболела. Может, расскажете?…

Месье Жамард сделал глоток коньяка и надолго задумался, что-то бормоча себе под нос. Наконец кивнул и проговорил:

– Значит, Ламартин? Люди с такой фамилией жили в здешних местах, но вот уже несколько лет, как никого из них нет в живых. Мы многих потеряли во время мора.

– Сочувствую, – сказал Паскаль. – Должно быть, вам всем нелегко пришлось.

– На все Божья воля, – со вздохом изрек месье Жамард и, пристально взглянув на Паскаля, добавил: – Мои глаза не так хороши, как когда-то, но ваша внешность мне знакома. Откуда родом твоя родня, парень?

– Из Парижа, месье.

– А… должно быть, кого-то из родственников наших Ламартинов судьба занесла в столицу. Наши Ламартины были людьми хорошими, честными и трудолюбивыми.

– Я рад, что вы о них такого высокого мнения.

Старик кивнул и вновь заговорил:

– Да, хорошие были времена до того, как умер шестой герцог и вся его семья. Он дорожил землей и людьми тоже. Мы тогда процветали, и урожаи были отменными, хотя, конечно, некоторые года были получше, другие похуже. А потом пришел тиф и унес герцога, а на его место пришел брат. Для Сен-Симона семь – число несчастливое. – Старик сплюнул на землю.

– То есть вы были о брате герцога не самого высокого мнения, – осторожно заметил Паскаль.

– Никчемный человек. Транжир и мот. И с женой обходился не по-людски. Она, кстати, была у него англичанка и дружила с покойной герцогиней. Но потом она жила сама по себе, потому что новый герцог здесь появляться перестал. Ему не было дела ни до жены, ни до своего сына. Когда же седьмого герцога по ошибке подстрелили на охоте, ничего не изменилось. То есть все пошло прахом после смерти шестого герцога. А теперь у нас тут новый хозяин, сын седьмого герцога. И этот совсем рукой махнул на землю. Вот она и умирает… – подытожил старик

– Нет, земля не умрет, – возразил Паскаль. – Нам нужно лишь немного удачи и очень много работы, и тогда земля оживет, я в этом уверен.

– Ну, тогда… Что ж, возможно, легенда правду говорит, и с возвращением наследника все снова будет расти и плодоносить. Лучше поздно, чем никогда. Вы обратились как раз по адресу, месье. – Старик глотнул коньяка, осторожно поставил рюмку на стол и, сказав, что отлучится ненадолго по нужде, покинул своего собеседника.

– Между нами говоря, – сообщил он, вернувшись, – этот новый герцог туп как пень. – Старик опустился на стул и потянулся к своему коньяку. – Даже странно, что он рассказал вам обо мне. Ведь он никогда меня не слушал. Ни меня, ни других. Думает жить своим умом, а ума-то как раз и нету.

– Никто и не ждет от него разумных поступков, месье. Хотя кое-что разумное он все же сделал – нанял меня. И теперь я буду делать за него его работу. Месье герцог осознает, что не умеет хозяйничать на земле и вряд ли когда-нибудь научится, но он видит, в каком запущенном состоянии находится лоза. И, понимая это, а также учитывая то, что страдает не только лоза, но и люди, живущие на его землях, он пожелал исправить положение.

– Давно пора. Слава богу! Но даже Господу будет не просто вернуть к жизни эти больные виноградники. Впрочем, ближе к делу. Что ты знаешь о лозе, мальчик? Чему тебя учили? Мне нет смысла терять время, если ты в этом совсем не разбираешься.

Паскаль пододвинул стул ближе к столу и приступил к деликатному процессу – пытался завоевать доверие человека, давно уже никому и ничему не верившего.

Лили с ног валилась от усталости. Увы, все окна были в разводах, отчего пропускали света еще меньше, чем до того, как она решила их помыть. Но зато полы были тщательно выметены, и паутины почти не осталось.

Со вздохом опустившись на стул, Лили положила локти на стол и уронила голову на руки. Она едва сумела ее приподнять, когда услышала, как открылась входная дверь.

– Элизабет, вы, похоже, устали, – сказал Паскаль, опустив на стол большой холщовый мешок. – Вижу, вы хорошо поработали. Я впечатлен.

– Идите к черту, – буркнула Лили.

– Пока не время. Знаете, день оказался весьма плодотворным. И вот, у нас даже ужин имеется. И котелок, в котором можно его сварить. Где Фасолинка?

Лили тяжко вздохнула.

– Я привязала ее в амбаре, чтобы не убежала, после того как целый час выманивала ее из какой-то чертовой норы.

– А вам не пришло в голову взять собаку на руки и унести подальше?

Лили провела ладонью по лбу. Голова была ужасно тяжелой и болела.

– Хватит делать из меня дуру. Если бы я могла просто взять ее на руки и унести, то так бы и поступила. Но проклятая нора была на другом берегу речки, а моста через нее поблизости не было. И потому я стояла и звала ее целый час, пока она наконец не соизволила вернуться ко мне. Вы удовлетворены?

– Вполне. Мне очень жаль, что вам пришлось столько страдать, – сказал Паскаль с самым серьезным видом. Однако глаза его смеялись.

Лили снова вздохнула. Ей хотелось высказать мужу все, что она думала по поводу его злорадства, но жуткая усталость лишила ее боевого настроя, к тому же…

Паскаль вдруг принялся доставать из мешка всевозможную снедь, и по дому поплыли вкуснейшие запахи. Тотчас забыв про свою обиду, Лили наблюдала, как муж готовил ужин. Сначала он развел огонь в очаге. Затем, нарезав бекон, морковь, лук и чеснок, сложил все это в котелок и поставил тушиться. После чего, вернувшись к столу, принялся резать какое-то мясо.

– Что это? – спросила Лили и тут же пожалела об этом. И действительно, какое ей дело до того, кем это мясо было при жизни?

– Кролик, – ответил Паскаль. – Фермер подарил мне его, когда я помог ему починить колесо телеги.

– Он был мертвый?

– Да, конечно. Я бы не рискнул принести на ужин живого кролика. – Паскаль бросил куски мяса в котелок, и вскоре мясной аромат присоединился к прочим пленительным запахам.

У Лили слюнки потекли, и она спросила:

– А ужин скоро приготовится?

Паскаль подлил в котелок белого вина и присыпал содержимое какими-то травами, которые достал из кармана куртки. После чего накрыл котелок крышкой и с улыбкой ответил:

– Часа через полтора. Знаете, а не растопить ли печь, чтобы согреть воды? Ведь вы, наверное, хотите помыться…

Лили тут же закивала.

– Да-да, пожалуйста! Я сама хотела вас об этом попросить. – Она с удовольствием дала бы себе пинка за такой жалобный тон, однако же… если положить на одну чашу весов вкусный ужин и горячую воду для мытья, а на другую – гордость, первая всегда перевесит.

Паскаль растопил печь, и в комнате сразу стало тепло… и как-то уютнее. Оказалось, что он где-то раздобыл медную ванну, которую и наполнил горячей водой. Ванна была не очень большой, но сидя Лили вполне в ней помещалась, и – ей-богу! – забравшись туда, она почувствовала себя на седьмом небе.

Хорошенько помывшись, Лили обнаружила, что в ее жизни не так уж все плохо. Однако усталость взяла свое; от тепла ее разморило, и ужасно хотелось улечься прямо перед печью и уснуть до утра. Она и улеглась бы, если бы не голод – из соседней комнаты шел невероятно вкусный запах! Похоже, негодяй кое-что все-таки умел делать…

Лили вошла в комнату, где готовился ужин. Муж, сидя со столом, что-то писал, но при ее появлении отложил перо.

– Вам лучше? – спросил он.

– Да, спасибо. А что вы делаете?

– Пишу письма. Впрочем, сейчас я хотел бы как следует помыться.

– Но для того, чтобы согреть еще столько же воды… На это уйдет очень много времени… А ужин вот-вот приготовится, верно?

– Верно. Но воду греть не придется. Я оставил на плите два лишних котелка. Мне их вполне хватит.

Паскаль встал из-за стола и направился в смежную комнату.

Лили густо покраснела.

– Я… Я всю воду использовала, – пробормотала она.

Паскаль остановился и обернулся.

– Вы вылили на себя всю воду?

– Да, я вымыла голову.

– И вам в голову не пришло, что мне тоже надо будет помыться?

– Нет, не пришло, – призналась Лили.

Паскаль вздохнул.

– Ладно, пустяки! Вы, наверное, считаете, что люди вроде меня в любое время года моются в ледяных ручьях или не моются вовсе. Должно быть, вы с тревогой думали о том, что вскоре вонь от моего немытого тела начнет доставлять вам неудобства. Хочется надеяться, что вы не задали мне этот вопрос лишь из деликатности.

– Пожалуйста, простите меня, – пролепетала Лили. Ей казалось, что муж над ней подтрунивал, но она не была в этом уверена.

– Ничего страшного, Элизабет. Как-нибудь переживу.

– Я не привыкла к такой жизни… – По щекам Лили заструились слезы, и она отвернулась; ей было ужасно стыдно.

Тут муж вдруг подошел к ней и, взяв за плечи, развернул к себе лицом.

– Элизабет, я знаю, что вы к такому не привыкли. И понимаю, как вам трудно. Знаете, вы проделали огромную работу. Стоит только на окна посмотреть. Они… Они… – Паскаль попытался подобрать подходящее слово, чтобы не слишком погрешить против истины и в то же время не обидеть жену, явно очень старавшуюся, но сумевшую лишь размазать грязь по стеклам.

– Они ужасны, – со вздохом сказала Лили. – Я не знаю, что тут не так, но они стали еще грязнее после того, как я их помыла.

– Не беда. Уксус, вода и газета сотворят чудеса. Я научился этому у монахов, хотя раздобыть в монастыре все необходимые для этого дела ингредиенты не так уж просто. Но вам все-таки удалось очистить дом от пыли, копившейся здесь годами! – Паскаль ничего не сказал о горе мусора, о которую он едва не споткнулся, переступая порог. – И забудьте о горячей воде, она не стоит того, чтобы так расстраиваться. Просто постарайтесь в следующий раз не забывать о том, что нас тут двое.