– А может, эта перемена имеет какое-то отношение к тому, что я везу вас к брату? – спросил Паскаль, грея руки над жаровней.

Лили потупилась и сложила руки на коленях. С минуту помолчав, проговорила:

– Вы были чрезвычайно добры, согласившись помочь моему брату. Именно поэтому я просто обязана быть с вами любезной. Кроме того… Вы же сами сказали, что не хотели бы, чтобы мой брат увидел, что мы с вами на ножах. Да мне и самой не хочется расстраивать Жан-Жака. У него и без того хватает проблем.

Паскаль кивнул, внимательно разглядывая носок своего сапога.

– Очень разумный подход, – заметил он.

– Конечно, разумный. Я все хорошо обдумала и поняла, что у меня есть причина… – Слова застряли у Лили в горле. – Быть вам благодарной, – пробормотала она.

– Да, понимаю. – Паскаль снова кивнул. Он стоял, прислонившись плечом к каминной полке, и смотрел на жену сверху вниз. – Но мне не хотелось бы вызывать у вас слишком сильное чувство благодарности, а то вы вот-вот им подавитесь.

Лили хмуро взглянула на мужа… и вдруг увидела у него на губах веселую улыбку, а в глазах – озорной блеск.

– Вы надо мной смеетесь! – возмутилась она.

– Да. И не стоит по этому поводу кипятиться. Вы должны научиться смеяться, в том числе – и над собой. В мире и так хватает несчастий, так не лучше ли обратить взгляд к светлым сторонам жизни? А дуться и хмуриться – значит, тратить драгоценное время впустую.

Лили мгновенно забыла о своем решении быть милой и благонравной.

– Кто бы говорил! Это вы все время ходите надутый!..

– Неужели? – с улыбкой спросил Паскаль. – Уверяю вас, я обычно веду себя совсем по-другому. Вы ведь не думаете, что у меня от природы хмурая и унылая физиономия? Но если это так… Тогда я – несчастнейший из смертных! Скажите, у вас не найдется зеркала?

Лили молча смотрела на него и никак не могла взять в толк, к чему он клонил.

– Что-то не так, Элизабет? Вы боитесь, что я, увидев свою хмурую физиономию, так расстроюсь, что разобью зеркало? Я так уродлив?

– Я… Я не думаю, что у вас проблемы с внешними данными, – пробормотала Лили. – И вы прекрасно об этом осведомлены.

Паскаль усмехнулся.

– Теперь вы обвиняете меня в том, что я слишком хорош собой? Я нахожу вас необычайно противоречивой натурой, Элизабет. Никак не могу разобраться, то ли я вам ужасно не нравлюсь, то ли, напротив, вам ужасно нравлюсь. До сих пор мне казалось, что я вам ужасно не нравлюсь.

– Вы мне абсолютно безразличны, – сообщила Лили. – И я считаю вас крайне самодовольным. Но разве Дом Бенетард не говорил вам, что тщеславие – великий грех?

– Не помню, чтобы мы беседовали на эту тему. Мне кажется, его больше интересовали другие черты моего характера.

– Какие же? – осведомилась Лили.

– Хм… дайте подумать. Ведь я – всего лишь скромный садовник, и память у меня никуда не годится. Ах да, вспомнил!.. Кажется, он говорил, что я слишком забывчив.

Лили невольно улыбнулась.

– Правда? А что еще он вам говорил? Если, конечно, вам удастся вспомнить…

Паскаль склонил голову к плечу и сделал вид, что задумался.

– Кажется, он говорил… что у меня лучше получается выращивать овощи, чем их готовить. Видите ли, когда я дежурю на кухне, лазарет всегда полон. Думаю, все дело в капусте. Но надеюсь, вы не сочтете это недостатком характера. Если же говорить о недостатках… О боже! Не могу припомнить ни одного.

– Тщеславие, – с ухмылкой заявила Лили. – И надменность.

– В сущности, это одно и то же, – заметил Паскаль. – А больше ничего не можете подсказать?

– Может, корыстолюбие? – предложила Лили.

– Право же, Элизабет, вы ко мне несправедливы, – обиделся Паскаль. То есть сделал вид, что обиделся.

– Что ж, возможно. Но не ошибусь, если скажу, что вы изображаете из себя бессребреника. Падре Меллит называет это грехом ложного смирения.

– Хм… Возможно, так и есть. В этом вопросе нетрудно запутаться. Но я подумаю над вашими словами. Видите ли, я никогда не могу точно определить, то ли я и впрямь строю из себя скромника, то ли просто глуповат.

Лили подавилась смешком. Падре Меллита хватил бы удар, если бы он услышал подобное.

– А как со сквернословием? – с ухмылкой спросила Лили.

– О, такое вполне возможно. Дом Бенетард действительно время от времени поднимал вопрос о моем словарном запасе, но что я мог поделать? Я обучился некоторым выражениям, когда был Николасу по колено, ну, может, по грудь. Как бы там ни было, Николас оказал на меня существенное влияние. Боюсь, что кое-кто из монашеской братии мог бы обвинить меня и в святотатстве, но Дом Бенетард проявил куда больше понимания. Лишь иногда меня отправляли в мою келью на целый день в качестве наказания.

– А как вы встретились? – спросила Лили.

– С Домом Бенетардом? В отличие от вас, я вошел в монастырь через парадный вход, – с улыбкой ответил Паскаль.

– Нет, я имела в виду графа. То есть Николаса.

Улыбка Паскаля мгновенно исчезла, и он со вздохом проговорил:

– Это долгая история, и она не для этого вечера. Достаточно сказать, что я обязан ему жизнью.

Лили почувствовала себя так, словно ее строго отчитали. Щеки ее вспыхнули, и она тихо сказала:

– Прошу прощения… Я не хотела ни о чем допытываться и…

– Вы ничего дурного не сделали, – перебил Паскаль. – Просто есть темы, на которые трудно говорить. Возможно, когда-нибудь, когда мы лучше друг друга узнаем и между нами установится доверие, я смогу поговорить с вами об этом. Но пока такое время не пришло.

Сердце Лили как-то странно екнуло. Ей сделалось неловко из-за того, что она невольно затронула больную для мужа тему. И к этой неловкости примешался стыд; ведь Паскаль не стал притворяться, он был с ней предельно честен.

– Простите, – прошептала Лили, и на сей раз она нисколько не притворялась. – Я больше не буду об этом спрашивать.

– Знаете что, Элизабет?… – Паскаль быстро подошел к ней и, взяв ее лицо в ладони, заглянул ей в глаза. – Никогда не бойтесь о чем-либо у меня спрашивать. Я лишь прошу вас запомнить: иногда я не смогу дать вам ответ или же мой ответ окажется не очень-то для вас приятным. Но меня куда больше устроила бы абсолютная честность между нами, чем глупые игры, которые никуда не ведут. – Отступив на шаг, Паскаль добавил: – Я собираюсь прогуляться с Фасолинкой перед сном. Нам завтра надо выехать рано утром, если мы хотим доехать до Сен-Симона до заката. Доброй ночи и сладких снов.

Покинув гостиную, Паскаль осторожно прикрыл за собой дверь. Лили же почувствовала себя так, словно в ее душе вновь произошел какой-то перелом, но как это произошло и почему, она не понимала. Однако сомнений быть не могло: впервые с тех самых пор, как ее передали Паскалю Ламартину, она не чувствовала ни гнева, ни обиды, ни страха. Более того, впервые в жизни в душе ее пробудилась надежда. Надежда на то, что все у нее сложится. Прикоснувшись к лицу, Лили вдруг обнаружила, что по щекам ее текут слезы. И это тоже было непонятно. В этот момент она не могла сообразить, что впервые в жизни к ней отнеслись с участием.

Глава 9

А утром муж пригласил ее занять место рядом с ним на козлах, хотя прежде никогда подобного не предлагал. В первый момент Лили растерялась, но после непродолжительных колебаний быстро забралась на сиденье. Место кучера имело ряд преимуществ по сравнению с пассажирским – здесь и обзор получше, и свежий воздух. Кроме того… Лили скорее проглотила бы язык, чем в этом призналась, – но она была рада обществу мужа. И она никогда еще не сидела рядом с кучером, а новые впечатления – это всегда интересно.

Обсаженная с обеих сторон серебристыми тополями, дорога петляла среди живописных зеленых холмов и плодородных долин. И повсюду были разбросаны небольшие деревеньки; некоторые из них взбирались на вершины холмов, другие же, напротив, затаились в ложбинах между холмами. Но все они так естественно вписывались в ландшафт, что казались творением природы, а не делом рук человеческих.

Какое-то время они ехали через лес с густыми дубовыми и каштановыми зарослями, и Лили с наслаждением вдыхала терпкий запах влажной земли и молодой листвы. А потом, когда лес остался позади и повозка покатила мимо обширных полей со всевозможными злаками, Лили заметила, что весенние ароматы уступили место летним. Солнце припекало все сильнее, но Лили это нравилось. Нравился ей и теплый ветерок, ерошивший волосы. Фасолинка же то и дело прижималась к ней, и это тоже было приятно. Лили знала, что грешно получать удовольствие от чувственных ощущений, но ей было все равно.

Паскаль говорил мало, и взгляд его был устремлен на дорогу, но Лили это вполне устраивало. Она все еще чувствовала себя не вполне уверенно после того странного приступа, что случился с ней вчерашним вечером. Но что же именно с ней случилось? Наверное, ее состояние можно было описать двумя словами: смятение чувств. Лили долго и упорно убеждала себя в том, что ее муж – редкостный негодяй и ничтожество. И ведь этот человек мог, оказывается, улыбаться, смеяться и даже шутить! Более того, он испытывал душевную боль…

Лили украдкой взглянула на мужа. Ветер слегка шевелил его шелковистые волосы. С темными волосами, карими глазами и бронзовым загаром он вполне мог бы сойти за цыгана. И разве цыгане живут не так, как сейчас живет она, Лили? Живет, не связывая себя никакими условностями, и колесит по бесконечным дорогам со своим верным псом. Как замечательно, когда между тобой и солнцем нет ничего, кроме неба! Впереди же у тебя ничего, кроме дороги, и позади тебя ничего, кроме последней стоянки…

Паскаль перед отъездом из гостиницы купил хлеба, сыра и бутылку вина, и Лили предстояло порезать хлеб и сыр. Она взялась за дело – и цыганская жизнь потеряла свою привлекательность. Лили кое-как смогла порезать хлеб, но ломти получились еще более уродливые, чем за завтраком с Чарли. А что касается сыра, то мышь справилась бы с этой задачей лучше нее – всякий раз, как Лили пыталась отрезать кусочек, сыр крошился под ножом, и в конце концов вместо целого куска остались лишь крошки.