Паскаль вздохнул и положил хлебную крошку на тарелку.

– Ты спрашиваешь, что тебе следует делать со строптивой дочкой герцога, а сам понятия не имеешь, куда тебе податься и чем зарабатывать на жизнь. И при этом у тебя – ни гроша за душой! К тому же ты еще заявляешь, что не можешь тут остаться! Только дурак может так говорить.

– Да, я знаю, – кивнул Паскаль. – И в этом – корень всех моих проблем. Я и впрямь дурак, но, возможно, не настолько, как тебе кажется. Потому что за моим решением стоят кое-какие соображения. Ведь если у Элизабет – да и у меня тоже – еще не все потеряно, то мы ради собственного же спасения должны бежать как можно дальше от светских салонов и ото всей английской аристократии.

– И куда же ты надумал ее увезти? В Тибет? Или, может быть, в Сибирь?

– Да нет… Туда я ее, пожалуй, не довезу. Мне надо найти место, где мы могли бы жить просто, но не бесцельно, где деньги и титул не так уж много стоят.

– Нелегкая у тебя задача… – в задумчивости пробормотал Бинкли. – Но, пожалуй… Кажется, я начинаю тебя понимать.

– Думаю, я рассудил правильно, – подавшись вперед, продолжал Паскаль. – Видишь ли, Бинкли, если я воспользуюсь деньгами Элизабет, то она лишь утвердится в мысли, что я женился на ней из-за денег. Поэтому я должен работать. А Элизабет должна убедиться, что я и без ее денег в состоянии содержать семью. – Паскаль немного подумал и добавил: – Пожалуй, я еще хочу, чтобы Элизабет прочувствовала, что такое настоящая жизнь. Понимаешь, о чем я?…

– А ты сам понимаешь, о чем говоришь? Ты только что вернулся из монастыря, мальчик мой. Ты же не можешь назвать тамошнюю жизнь настоящей, верно?

Паскаль улыбнулся.

– Умеешь ты все разложить по полочкам, Бинкли. Хотя едва ли ты настолько хорошо знаком с монастырской жизнью, чтобы судить о том, настоящая она или нет.

Невнятное ворчание старика Паскаль воспринял как признание дворецким своей некомпетентности в вопросе монастырского быта.

– Я хотел сказать, – продолжил Паскаль, – что Элизабет еще многое предстоит узнать о людях. Об обычных людях, которые не живут в замках и роскошных особняках. Она не узнает истинную цену вещам и пребывает в полной уверенности, что нет на свете ничего важнее ее самой – дочки герцога. Ты можешь считать Чарли и прочих детей проказниками, но никто из них никогда не станет пользоваться своим аристократическим происхождением, чтобы унизить тех, кто не принадлежит привилегированному сословию. И в этом Элизабет на них совсем не похожа. Ох, не знаю, как смогу я прожить жизнь бок о бок с этой женщиной, если она такой и останется. – Паскаль со вздохом поднялся из-за стола и принялся убирать посуду на поднос.

– Оставь, пожалуйста, эту работу мне, – проворчал Бинкли. – Ты сейчас так зол, что непременно что-нибудь разобьешь. Что именно ты имел в виду? Твоя жена попрекает тебя тем, что она более знатная, чем ты?

– О господи, Бинкли! Она меня обзывает такими словами, каких ты, может, и не слышал никогда. Она думает, что я… Нет, не буду повторять.

– И ты чувствуешь себя в каком-то смысле ниже своей жены?

– Конечно, нет! Я ни на кого не смотрю снизу вверх. Кроме Господа, разумеется. Но я не думаю, что Его интересуют титулы, что бы там некоторые господа ни думали по этому поводу, – язвительно добавил Паскаль. – Нет, это Элизабет считает себя выше меня. Может, я и упрям, но гордецом себя никогда не считал. И все же должен признаться, что она задевает меня за живое…

– В самом деле? – спросил Бинкли. – Как же так?…

– Я с трудом держу себя в руках, – со вздохом продолжал Паскаль. – Меня хватает минуты на две, не больше. И чем дольше я с ней общаюсь, тем мне тяжелее сдерживать себя. Я презираю себя за гневливость, но ничего не могу с собой поделать. Хотя это меня, конечно же, не оправдывает, – добавил Паскаль, потупившись, но тотчас же вновь поднял глаза на старого дворецкого.

А Бинкли вдруг радостно улыбнулся. Помолчав, заявил:

– Верно, не оправдывает. Но, с другой стороны, никто из смертных в таких случаях не нуждается в оправдании, ибо ничто человеческое им не чуждо.


– Я не понимаю, почему вы поймали две рыбины, а я ни одной, – сказала Лили. Она сидела на суку, куда забралась, чтобы лучше было видно, как Чарли управлялся с удочкой. – Но, наверное, вы все делаете правильно, а я – нет. – Лили всматривалась в темные глубины реки, стараясь понять, как Чарли угадывает, куда именно надо забрасывать удочку.

– Вы никогда ничего не поймаете, если будете все время размахивать удочкой, Элизабет.

– Зовите меня Лили, ладно? Мне было бы приятно думать, что мы с вами на дружеской ноге. Увы, кроме вас, у меня тут друзей нет.

– А Паскаль не в счет? – улыбнулся Чарли.

– О нем и речи быть не может, – пробурчала Лили.

Чарли взглянул на нее с удивлением.

– Что вы хотите этим сказать?

– Он называет меня Элизабет, и произносит мое имя так, словно от него его тошнит, словно само мое имя пропитано ядом. Но я считаю, что на него и яд тратить жалко…

– Мы точно говорим об одном и том же человеке? – спросил Чарли, с живейшим интересом глядя на собеседницу.

Лили безмятежно мотала босыми ногами.

– А много ли Паскалей Ламартинов вы знаете?

– Только одного. И этот Паскаль Ламартин – прекраснейший человек, уверяю вас.

– Выходит, вы его совсем не знаете, – со вздохом сообщила Лили.

– Не знаю?… Что-то не похоже, что ваш брак вершился на небесах, – с озабоченным видом произнес Чарли.

– Уж точно не на небесах. Скорее, в аду, – судорожно сглотнув, ответила Лили.

Чарли подошел к дереву и протянул ей руку.

– Давайте мне свою удочку и спускайтесь. Осторожнее, вот здесь… Похоже, вам действительно очень нужен друг.

И эти простые слова участия пробили словно плотину – слезы потоками хлынули из глаз Лили. У нее ведь никогда не было друзей, если не считать Жан-Жака и Коффи. Отец не позволял ей заводить друзей. Герцог любил повторять, что дружеские отношения – миф, что дружба может быть основана лишь на взаимной выгоде, а она, его дочь, не нуждается в чьих-либо услугах, зато титул и богатство делали ее лакомым кусочком для всякого рода проходимцев. Именно так говорил отец Лили, и поэтому ей приходилось обходиться совсем без подруг – Коффи не в счет. И вот сейчас, – когда она чувствовала себя особенно одинокой, потому что даже Коффи с ней не было, – ей предложил дружбу тот, кто совершенно в ней не нуждался. И это растрогало Лили до слез.

Тихонько всхлипывая, она осторожно спустилась с сука, на котором сидела. Чарли же, улыбнувшись ей, поднял с земли рыболовные снасти и ведерко с двумя пойманными им рыбинами, после чего сказал:

– Нам пора возвращаться. Я бы сейчас не отказался от плотного завтрака. Не могу говорить о серьезных вещах на голодный желудок.

– Но я не знаю, есть ли в доме хоть что-нибудь из еды, – сказала Лили. Мокрые туфли и чулки она прихватила с собой. – И прислуги у нас нет. Так что кто будет готовить, – понятия не имею…

Чарли приподнял повыше ведерко с рыбой.

– Вот вам и еда. И если моя догадка верна, то сейчас уже многие в округе знают, что Паскаль вернулся. Уверен, у вашей кухонной двери уже лежат подношения.

– О боже!.. – воскликнула Лили, потому что не знала, как еще реагировать на слова Чарли. Все в округе знали, что ее муж нищенствовал, и потому приносили ему еду, чтобы он не умер от голода? Но как же так?… Ведь если Паскаль – и впрямь приемный сын графа Рейвена, то у него должны иметься средства, разве не так? Но тогда почему ему пришлось работать садовником? У Лили голова раскалывалась от всех этих вопросов. Следуя за Чарли – он явно направлялся в Роуэнз-клоуз, – она ужасно переживала из-за того, что ей придется готовить пойманную рыбу. Ах, она ведь не имела ни малейшего представления о том, как это делается!

– Ну вот… – сказал Чарли, выложив свой улов на кухонный стол. – Вы пока начинайте чистить рыбу, а я разведу огонь в плите.

– Что вы имели в виду, предлагая мне ее почистить? – спросила Лили, брезгливо глядя на двух форелей. – Они жили в воде, и потому они не могут быть грязными.

Чарли расхохотался.

– Вы и впрямь словно с Луны. Вам следует взять нож, разрезать каждой рыбе брюхо и вынуть внутренности. – Чарли ухмылялся, наблюдая, как Лили бледнела от ужаса.

– Я… Боюсь, я не смогу, – пробормотала она.

– А огонь развести вы сможете?

– Я… Боюсь, я не умею разводить огонь. Я видела, как это делала горничная, но я не следила за ее действиями и ничего не запомнила.

– Тогда садитесь и смотрите внимательно. И попытайтесь все хорошенько запомнить. Раз уж вы умудрились выйти за моего брата, вам придется кое-чему научиться. Паскаль любит забираться в какую-нибудь глушь, так что вам лучше подготовиться ко всему заранее.

Чарли развел огонь, затем подошел к двери, ведущей из кухни в сад, и, распахнув ее, радостно воскликнул:

– Я же говорил!..

Лили увидела под дверью корзинку с яйцами, кувшин молока и буханку хлеба. Кроме того, там оказалось завернутое в холщовую тряпицу охлажденное сливочное масло.

– Да, все именно так, как я предсказывал, – продолжал Чарли. – Сегодня у нас будет настоящий пир. Хлеб-то вы в состоянии нарезать, а? – Он положил перед Лили буханку хлеба и нож, найденный в выдвижном ящике стола.

– Вы и в самом деле умеете готовить? – спросила Лили, наблюдая, как Чарли кладет в сковородку масло.

– Само собой, – ответил молодой человек. – Моя мама отлично готовит. Она научилась этому у своей матери, француженки. Вот, смотрите… Масло сначала должно растаять, а потом надо класть рыбу.

Лили с любопытством смотрела на Чарли, ловко потрошившего рыбу. Затем обе выпотрошенные рыбины отправились на сковороду и затрещали в горячем масле. Чарли тотчас посолил и поперчил рыбу, после чего взял еще одну сковороду и занялся яйцами.

– Вы аккуратно раскалываете скорлупу посередине и выливаете содержимое на горячую сковороду с кипящим маслом, – комментировал свои действия молодой человек. – А теперь вам остается лишь смотреть, как белок из жидкого и прозрачного превращается в твердый и белый. Желток остается мягким. Вот и все. Хлеб нарезали? – Чарли обернулся. – Что, скажите на милость… Этот хлеб выглядит так, словно его рубили саблей на поле боя. Впрочем, не важно. Просто подержите его немного над огнем, положив на эту решетку. Чтобы он подрумянился, понимаете?