– Разговор, сами понимаете, нешуточный. У меня, как у многих других, есть свои причины ненавидеть майора Эрхардера. Он приказал убить моего брата, храброго партизана-маки, без малого за три месяца до окончания войны, и три дня держал тело на улице для устрашения, пока не разрешил нам забрать его и похоронить по-человечески. Я бы с радостью взглянул на труп боша, но об Эрхардере не было ни слуху, ни духу все эти годы. Так чем я могу помочь?

Себастьян кратко изложил суть дела и приготовился ждать. Этот степенный сельский люд, чьи суждения были столь же глубоки, как и его корни, привык тщательно взвешивать каждое слово.

Мсье Вийе долго молчал, затем покачал головой.

– Надо же, сколько лет прошло, а я не знал.

– До сих пор ничего не происходило, мсье, так что и причин для беспокойства не было.

– Я не про это. Видите ли, я видел Жизель в последний раз за два дня до ее смерти. Это было двенадцатого июня. Она пришла ко мне с новорожденным младенцем, чтобы переправить его. По ее словам, это был еврейский сирота, его родителей забрали, но мать ухитрилась спрятать младенца в погребе. Случай был не такой уж и редкий – через нас прошло несколько таких детей. Но Жизель была настойчива в отношении одной вещи. Она сунула мне в руку часы и сказала, что они должны оставаться при ребенке во что бы то ни стало, и мне пришлось обещать это.

– Она сказала что-нибудь о часах или о чем-то еще? – Лицо Себастьяна ожило от волнения. – Что-то, что могло бы навести нас на подсказку.

– Нет, мсье, не припомню. Мне и в голову не приходило искать в этом смысл. Сообщение о смерти малышки Элен пришло одновременно с известием о мученической смерти ее матери. Бедная Жизель, она была отважной девушкой. Они все такие были, эти Жюмо. Гестапо так и не смогло ничего выведать об оставшихся связных.

– Взгляните на эту фотографию, мсье. Это единственная вещь, от которой мы можем отталкиваться. Нет ли в ней чего-нибудь, что вы можете узнать, что дало бы ключ к разрешению загадки?

Потускневшие глаза столяра наполнились слезами при взгляде на лицо юной Жизель, не дожившей до старости вместе с ними, уцелевшими.

– Я ничего не вижу, – сказал он осевшим от волнения голосом.

– Что же, не удивительно, – тихо сказал Себастьян. – Вы можете еще что-то рассказать?..

– Ничего, мсье, разве только, .. В тот самый раз она подготовила группу из четырех человек для переправки через швейцарскую границу возле Лиона. Я отправил связного к Вертейану ночью тринадцатого, но люди так и не появились. Он ждал их с десяти до двух утра, а затем ушел, оставаться дальше было опасно. Это все, мсье.

– Понятно. Это мне мало что говорит. Полагаю, вам неизвестны те люди, которым Жизель могла доверять, кроме вас, разумеется.

– Не знаю таких, мсье, Я могу понять, почему она ничего не рассказала о ребенке, тогда ни на кого нельзя было полностью положиться, и сведения, такого рода важны для ребенка в будущем. Конечно, полковник Фидлер вряд ли был столь беспечен, что спрятал документы, не оставив ключ к их поиску.

– Один к одному – мои мысли, мсье. Вопрос в том, знала ли Жизель о судьбе документов.

– Представления не имею. Вообще-то, я бы скорее дал отрицательный ответ, у нас не было принято обмениваться информацией. Это была железное правило, мы все жили вод угрозой провала, но в данном случае...

– Ведь понимала же Жизель важность того, что часы оставались при ребенке?

– Да, она настаивала, чтобы я твердо выполнил: это условие.

– Вы не знаете еще кого-нибудь, с кем Жизель вступала в контакт в это время?

– Я передал ей важное сообщение, которое следовало переправить агенту в Шарру. Она собиралась прямо от меня отправиться туда. После войны я узнал, что этим агентом была Элиза Мориак. Большинство из нас не знали друг друга. Жизель тоже была лишь промежуточным связным.

Такая предосторожность должна была защитить вас. Но я не помню, чтобы мадам Мориак говорила что-то, что могло дать подсказку.

– Ни за что не поверю, что фон Фидлер не оставил никакой подсказки. Не сомневаюсь, она где-то у нас под носом, но где именно, не знаю. Проклятье, я чувствую, что стою в двух шагах от разгадки, но не вижу ее.

Себастьян судорожно запустил пальцы в волосы.

– Мы поедем в Шарру. Если мадам Мориак услышит эту историю, она, возможно, вспомнит, что говорила Жизель, и что в то время осталось непонятым.

Стефания постучала в дверь Кейт.

– Я пойду куплю открыток, но не для того, чтобы общаться с тобой посредством них, а просто так. Тебе что-нибудь купить?

– Нет, но в любом случае спасибо, Стефи, – откликнулась Кейт. – Все что мне надо было, я отправила почтой на прошлой неделе. Зайди за мной, когда соберешься на обед. Я пока успею принять ванну.

– Отличная мысль. Пока!

Стефания сбежала по ступенькам и через площадь прошла к магазинчику, торговавшему газетами и всякой всячиной. Отобрав в ворохе открыток с нарисованными на них гусями и рыночными торговками несколько штук, она зашагала назад. Свет солнца, становясь все интенсивнее, проливался на фасады каменных стен и горел на листьях, высвечивая тончайшие прожилки.

– Стефания! Черт возьми, вот это сюрприз!

К ней шел Дэвид с широкой, чуть кривой, очень молодившей его улыбкой.

– Привет! Чего не ожидала, так это увидеть тебя здесь. Как поживаешь?

– По-прежнему теми двумя несведёнными обедами. Я приобрел путеводитель, и это в самом деле принесло пользу, но я решил, что пора отыскать еще одну англоговорящую особу. Я здесь с визитом к подруге, и мне пришлось потратить немало времени, набираясь храбрости.

– Ваша подруга живет в Сен-Мутоне? Шутите!

– Ну, скажем, не живет. Она здесь проездом. Ну, а вы, что вы здесь делаете?

– Я сняла номер вон в той гостинице в конце улицы.

Глаза Дэвида внезапно сузились, и он пристально взглянул на нее, а затем рассмеялся.

– Нет, не может быть, это слишком нелепо!

– О чем вы?

– Вы, случаем, не Стефания Мэтиссон?

Она остолбенела, озаренная невероятной догадкой.

– А вы Дэвид Рассел. О, господи, что вы здесь делаете? Просто невероятно!

Стефания упала на ближайшую скамейку, ощутив приступ тревоги.

– Стефания, простите, если я испугал вас. Для меня это тоже потрясение, но дело действительно важное, и вы могли бы мне помочь. Речь идет о Кейт. Я проделал весь этот путь, чтобы повидаться с ней, просто повидаться. Разве вы говорили вчера вечером не о ее разбитом сердце?

Его лицо горело нетерпением.

– Что вам сказать, Дэвид! Можете вы, в конце концов, подождать одну минуту?!

Она встала и нервно зашагала вперед.

– Ну, конечно, я понимаю, что это непросто... – глаза Дэвида, следившие за ней, были недобрыми. Она резко развернулась.

– Это невероятно тяжело, Дэвид. Вы решились поехать к черту на кулички, проделали такой путь, а я даже не знаю, как Кейт воспримет все это. Послушайте, думаю, лучше мне сообщить ей об этом. Потом, если она захочет увидеть вас, вы сможете встретиться где-нибудь в ресторанчике. Что скажете?

Дэвид убрал прядь волос со лба.

– Что же, если вы думаете, что так лучше... Мне казалось, что элемент неожиданности сыграл бы мне на руку...

– Нет, Дэвид, вот это как раз было бы ошибкой. Она слишком хрупка для таких сюрпризов. Так что позвольте мне сперва поговорить с ней. Я ей расскажу, что и как. Почему бы вам не быть в баре отеля в восемь часов? Если она пожелает видеть вас, там вы и встретитесь, а нет, вместо нее приду я и все передам. Идет?

– Да, согласен. Чертовски хочется верить, что вы ей все объясните как надо. Понимаю, я наделал кучу ошибок по отношению к ней, и теперь хочу расставить точки над «i». Мне самому себе хочется надавать по морде за то, что был таким кретином.

– Не надо бередить прошлое, подумайте, как загладить вину. И не травите раны, эта привычка и довела вас до беды.

Стефания еще раз оглянулась и торопливо ушла.

– Кейт, можно войти? – Стефания, взлетев по двум маршам лестницы, сильно запыхалась.

– Входи, – Кейт открыла дверь, свободной рукой вытирая влажные волосы, но при виде выражения лица подруги опустила руку.

– Стефи! Что стряслось?

– Не знаю, как сказать, ты ни за что не поверишь, что такое может быть.

–Во что я должна поверить, ну же, умоляю тебя! – Кейт похолодела от дурного предчувствия.

– Помнишь американца, с которым я вчера ужинала?

– Да. С ним что-то произошло?

– Это был Дэвид! Твой Дэвид! Как я могла быть подобной идиоткой и сразу этого не сообразить. Но если честно, я меньше всего ожидала подобного. Как бы там ни было, я только что натолкнулась на него на улице, и он приехал, чтобы повидаться с тобой.

– Боже всемилостивый! – сказала Кейт, медленно садясь. – Что ты сказала ему?

– Что сообщу обо всем тебе, и если ты согласишься увидеть его, в восемь часов вы встретитесь в баре. Надеюсь, он не обманет. Я не знала, что еще сказать, но не могла допустить, чтобы он неожиданно возник на твоем пороге.

Кейт молчала.

– Что ты собираешься делать? – Стефания уселась рядом и озабоченно посмотрела на подругу.

– Не знаю. Надо подумать.

– Нет ничего страшного в том, чтобы увидеться с ним, правда? Особенно с учетом того, что ты говорила мне днем. Он выглядит таким несчастным, Кейт, и он проделал такой путь.

– Да, ты, кажется, права. Конечно, мне нужно с ним встретиться. Но мне нужно знать, что ты наговорила ему обо мне за эти две встречи? Он спрашивал что-нибудь обо мне или почему мы здесь?

– Я чувствую себя совершенной дурой. Вчера я сказала ему, что нахожусь здесь с подругой, у которой разбито сердце, но ни разу не упомянула твое имя, он – тоже. Разумеется, сопоставив обстоятельства, он вполне может предположить, что сердце разбито по его вине.

– Хвала небесам! А насчет моего пребывания здесь он интересовался?

—Да, постольку поскольку. Его интересовало, почему мы выбрали для своего тура такое захолустье. Я сказала, что ты забавляешься, восстанавливая какую-то побочную ветвь своего генеалогического древа. Мы немного попикировались на предмет генеалогии, и это было все.