Кейт вздохнула:

– Мы подходим к концу, не так ли?

– Да. Дорогая, накинь мою рубашку, ты совсем замерзла. Я понимаю, не очень радостно слушать такую историю, особенно, если знаешь заранее ее финал.

– Да, радости мало, – сказала Кейт, закутываясь в рубашку Себастьяна. – Но все-таки это облегчение – узнать правду, особенно, после всего, что я слышала у Жюмо. Не знаю, есть ли что-то гаже, чем думать, что твой дед был отборным эсэсовцем. Даже теперь мысль об этом разбивает мое сердце.

– Могу представить, – сказал Себастьян сочувственно. – Но я продолжу, несмотря на трагический конец. Тут ты можешь гордиться своими предками. На чем мы остановились? Ах, да, Жизель под именем «Ласточка» взяла на себя руководство линией в Сен-Мутоне, прибегая к помощи семьи. Война дошла до критической точки. Эрхардера послали в Дордони для подавления резко активизировавшегося Сопротивления, это было после дня «Д».

– И там он натолкнулся на Жизель! – воскликнула Кейт, поднявшись в напряженном ожидании с кровати. Кутаясь в рубашку, она подошла к окну. Уличный фонарь отбрасывал узкую белесую полосу на ковер, где примостился Себастьян.

– Да, натолкнулся, – сказал Себастьян, внимательно следя за Кейт. – Вообрази его радость. Первым делом он устроил штаб-квартиру в Сен-Мутоне, неподалеку от этой гостиницы, и установил слежку. Затем его головорезы арестовали девушку. Но узнав историю об изнасиловании, он на радостях отпустил ее. Одно отравляло его радость – заклятый враг лишил гестаповца удовольствия быть первым. Видеть Жизель на сносях было для него, должно быть, непереносимой мукой.

Кейт прислонилась лбом к холодному окну. – О дальнейшем мы мало что знаем, Кейт. Последнее послание Эрнста из Сен-Мутона пришло утром двенадцатого июня. В нем сообщалось о рождении Элен и об ее отправке в Англию прямо к Джоку. Жизель ввиду большой опасности для жизни должна была отправиться вслед сразу после того, как семья будет в безопасности. Для Эрхардера была подготовлена версия о смерти ребенка. Тони, как и все, полагал, что ребенок родился на два месяца раньше срока, поскольку «изнасилование» имело место быть за семь месяцев до того. Эрнст также сообщал, что копии документов у него в Сен-Мутоне. Он собирался поместить их в безопасное место и затем сообщить полковнику, где они спрятаны, на случай, если с ним самим что-то произойдет. Но фон Фидлер был убит до того, как успел это сделать. Найти бумаги впоследствии так и не удалось.

Кейт зябко поёжилась и обхватила себя руками.

– И теперь, через столько лет, мы вынуждены вернуться к Эрхардеру и потерянным документам?

– Да, не подозревая, что будем иметь в союзниках внучку Эрнста и Жизель.

Кейт повернулась, чтобы взглянуть на Себастьяна.

– Тебе известно, что Жак присутствовал при рождении Элен?

Глаза Себастьяна блеснули.

– Но... я не знал. Как интересно! Какая бы ни была причина, это рука судьбы. Что ты еще знаешь?

– Только то, что он в тот день принес Жизель важное донесение. Узнав, что у нее начались схватки, он все-таки нашел способ быть рядом, хотя это было непросто – деревушка кишела гестаповцами, которые могли узнать его.

– Да, риск был большой.

Кейт улыбнулась.

– Такой большой, что, услышав от Жюмо эту историю, я подумала, что не удивилась бы, если бы Жак оказался настоящим отцом ребенка. Оказывается, я была не так уж далека от истины.

– Хм! Как ты думаешь, что за донесение он с собой принес? Черт! Тут что-то может быть.

– Я не знаю. Но полагаю, что Эрнст, узнав о пребывании в Сен-Мутоне Эрхардера, хотел вывезти Жизель как можно скорее. Не забрать ли ее он собирался, когда ехал туда? Но у нее уже начались схватки, и вывезти ее никак было нельзя.

– Интересная мысль, Кейт. Фактически мы имеем дело с логикой чувств. А что же эти проклятые документы? Он указал, что они в Сен-Мутоне. Кроме того, Харрингтону было известно, что фон Фидлер в ипостаси полковника СД ранним утром 13 июня выехал в Бордо по совершенно безотлагательному делу. Там был схвачен британский агент, и чтобы не провалить всю сеть, Эрнсту необходимо было добраться первым. Он успел. Агент был «повернут» и освобожден. Ранним вечером Эрнст должен был вернуться обратно в Сен-Мутон. По прибытии он был опознан гестаповцами, они зафиксировали его прибытие в восемь часов. Он, вероятно, успел узнать, что Жизель и ее семья арестованы, и через десять минут его не стало.

– Но как все происходило, Себастьян? Все считают, что его застрелила Жизель, но мы-то знаем, что этого не могло быть.

– Я бы хотел рассказать тебе все, но мы не имеем никакого представления о том, что было на самом деле. Бесспорно одно: Жизель не могла стрелять в Эрнста. Но любые другие предположения – гадание на кофейной гуще. Прости, если я сделал тебе больно. Это все, что я смог восстановить из того, что Эрнст сообщал полковнику Харрингтону.

Последние слова Себастьяна прозвучали в полной тишине; Кейт, отвернувшись к окну, смотрела на темную площадь. Трагедия разыгралась здесь, на этих самых улицах, напротив неровной каменной стены, где сейчас висит скромная памятная табличка, такая простая и неброская – живое воплощение невыразимого ужаса той далекой ночи. Время словно бы остановилось. Кейт могла видеть Жизель у стены, слышать свист пуль, наблюдать, как она упала на землю. Что она должна была чувствовать в этот момент, эта девушка, ее бабушка? Она и Эрнст принесли в жертву столь многое, и в конечном счете – ее. Кейт закрыла глаза, пытаясь унять судороги в горле. Руки Себастьяна обвили ее, возвращая в настоящее, он поцеловал слезы на ее щеках, прижимая ее голову к своей груди.

– Кейт, любовь моя, не надо так расстраиваться. Это история не о тебе, ты лишь дальний ее отголосок. Да, это горько слышать и знать, но мы должны быть благодарны Эрнсту и Жизель за отвагу и твердость. Война отобрала у нас этих людей, готовых на любые жертвы во имя своих убеждений, их и других, подобных им.

Она, дрожа всем телом, прижалась к нему, он уложил ее в постель и укутал одеялом.

– Все хорошо, любимая? – спросил он кротко.

– Боже, Себастьян, я такая идиотка. Сижу, плачу, хотя сама в безопасности, в тепле, цела-целехонька, – Кейт вытерла глаза и постаралась улыбнуться. – Они были так храбры перед лицом опасности, Себастьян. Не знаю, как бы я повела себя на их месте. Вероятнее всего, ты отыскал бы меня под кроватью.

– Что-то сомневаюсь.

– Нет, в самом деле. У меня никогда не хватало смелости иметь свои убеждения, даже в тех мелочах, которые касаются меня и только меня.

– Глупая девочка, ты недооцениваешь себя, – Себастьян поцеловал ее волосы. – Никто не может знать, на что он способен, пока не попадет в ситуацию. Как я понимаю, ты способна на многое. Возможно, ты сама в этом однажды убедишься, и можешь мне поверить, Жизель и Эрнст гордились бы своей внучкой. Прислушайся к моим словам и перестань заниматься самоуничижением.

– Ты очень добрый, Себастьян, но существует уйма вещей, в отношении которых я была малодушна. Взять хоть тебя: я больше тряслась за свою безопасность, чем думала о твоих переживаниях и чувствах ко мне.

Себастьян засмеялся.

– Однажды на пляже я, помнится, выслушал от тебя кучу таких жалоб, и уже тогда сказал, что ты судишь себя слишком строго. Твой отец шагу не давал тебе ступить самостоятельно, а когда ты пыталась что-то сделать по-своему, подвергал тебя обструкции. Он – твой бич божий, но я надеюсь, что ты не собираешься до конца жизни жить по его сценарию.

– Говоря по правде, я все это плохо понимаю.

– Представляю, какие адские усилия нужны, чтобы вырваться из-под его диктаторской пяты. Но я считаю, что так обращаться с кем-либо, как он с тобой, не имеет права никто. Разве это нормально, когда тебя топчут ногами? Ты действительно была игрушкой в его и Дэвида, руках, ведь это так? Господи, какой несчастной ты была на Ямайке!

– Точно. И глядя назад, я не могу поверить, что была такой глупой.

– Это не глупость. Уроки жизни усваиваются потом и кровью, и только тот будет хорошим учеником, кто не побоится встретить судьбу лицом к лицу. Ты прирожденный боец, Кейт, даже если иногда защищаешь не то, что нужно, – закончил Себастьян с улыбкой. – Но именно за это я тебя люблю больше всего.

– Ты удивительно великодушный человек.

– Вовсе нет. Все мы в пылу борьбы делаем ошибки, радость моя. Я был круглым дураком, если позволил прошлому, все равно, твоему или моему, встать на пути нашего будущего. Единственное, о чем хотел бы тебя просить – будь честной в наших с тобой отношениях.

Кейт обняла Себастьяна за шею и прижалась к нему.

– Я сделаю все, что в моих силах, обещаю. Ты знаешь, вчера в церкви я вдруг ощутила, как сильно люблю тебя, действительно люблю. Я думала, ты предатель и не рассчитывала когда-либо увидеть тебя вновь, и это было так больно, но теперь не имеет значения, я так виновата перед тобой и мне нет прощения. Но твердо могу сказать: я никогда не буду такой, как раньше. Благодаря тебе я изменилась, Себастьян, и, несмотря на мое предубеждение к твоим политическим взглядам, я даже не пыталась бороться с моими чувствами, понимаешь.

– Слишком хорошо, можешь мне поверить, и считай это своей собственной, особой разновидностью храбрости. А теперь спи, моя любовь, и ни о чем не беспокойся. Все остальное мы обсудим утром.

Он всем телом прижался к ней, и когда ее дыхание стало ровным и она сладко уснула, сам сомкнул веки в полном изнеможении.

13

На следующее утро Кейт проснулась в колыбели рук Себастьяна. Она сонно улыбнулась, вдыхая аромат его спящего тела. Чистый, целомудренный. Себастьян. Прижимаясь носом к твердой линии его подбородка, она потянулась поцеловать его уголок рта теплыми губами.

Его глаза приоткрылись, увидев ее, Себастьян улыбнулся.

– Кейт, – промурлыкал он, обнимая ее за талию, затем стал серьезным, обретя ясность сознания. – Кейт, любовь моя.