— Прожевал бы сначала, — усмехнулась мама, накрыла сковороду крышкой и, убавив огонь, присела напротив меня.

А я чуть сырником не подавился.

Вот это да. Взял кружку с кофе и двумя большими глотками осушил её. Хорошо, что бодрящий напиток уже достаточно остыл.

— Ром, — нахмурилась мама, — ты чего?

— Ма-а-ам, — довольно протянул я, отойдя от первого шока, — представляешь, что…

— Что?

— Ты безумно похожа на мою будущую жену, — мама приоткрыла пухлые губы, — точнее, она на тебя, а я, дурак, только сейчас это понял.

Мама продолжала молчать, хлопала пушистыми черными ресницами и смотрела на меня глубокими голубыми глазами, которые сейчас казались еще больше. Ну Ворон, один в один, особенно когда так четко можно распознать каждую эмоцию, проскользнувшую на лице.

Такой же тонкий нос, пухлые губы и четко очерченные скулы, большие голубые глаза и черные волосы. Конечно, скорое мамино пятидесятилетие давало о себе знать, но я этого не видел, просто не замечал морщинок в уголках глаз и у рта. Моя мама всегда была и есть для меня самой красивой женщиной на свете. А теперь вот так…

Глава 20.2

— Хорошая шутка, — отмерев, подскочила мама и побежала к плите. Последняя партия сырников не поддавалась реанимации и была с грустью выброшена в мусорное ведро.

— Вот теперь ешь то, что осталось, — проворчала мама, помыв руки, — и ходи голодный, пока я суп к обеду не сварю.

— Да я же серьезно, — картинно надул губы, — а ты не веришь, и я как бы уже наелся. И да! Точно!

Поднялся со стула и сбегал в коридор, из кармана пуховика достал телефон, на котором оставалось три процента от зарядки, и быстро нашел совместные фотографии с принцессой и её серым котом, которых мы за позавчера успели наделать целый миллион.

— Вот, Елизавета Алексеевна, знакомьтесь, — повернул смартфон к ней экраном, а мама ойкнула и прижала полотенце, которым вытирала руки, к груди.

— Ромочка, ты что, серьезно? Ты правда нашел себе невесту и молчал? — защебетала мама, напомнив мне сейчас скоростью своей речи Вику. Проведя ладонью по лбу, она потянулась за телефоном. — Тьфу, — возмутилась она, вспомнив о полотенце, и швырнула то на столешницу, потом с маниакальным блеском в глазах отобрала мой айфон и с улыбкой настоящей блаженной листала фотографии, пока телефон не сел. — Рома!

— Давай заряжу. — Забрал смартфон и опять притянул маму к себе. Поцеловал в макушку и втянул запах волос: пахло сладкой выпечкой.

Как же я любил свою маму и родной дом.

— Милый, девочка очень красивая, но не так уж сильно и похожа на меня. Просто мы с ней одного типажа. Я бы даже сказала, что вы с ней сами очень похожи. У вас получатся красивые детки. Темненькие. Голубоглазенькие. Ромочка, ты только представь этих пухлощеких малышей.

— Ма-а-ам, ну какие дети могут быть, пока мы служим на заставе, и вообще, мы вместе всего несколько дней.

— Роман, — мама отстранилась от меня, и грозно заглянула в глаза, — ты же сказал будущая жена. Я думала, ты настроен серьезно.

— Так и есть, но дети… — Я пожевал губу. — Рано пока об этом, лучше дай мне свой телефон и найди сразу номер узла связи, по которому ты до меня дозванивалась.

— А как зовут ту девочку и откуда она вообще взялась на заставе?

— Мама, стоп! Я сейчас позвоню Насте — да, ее зовут Настя — и все тебе подробно расскажу.

Елизавета Алексеевна сдержанно кивнула и пошла в спальню за своим телефоном.

И если второй пункт своего плана у меня получилось исполнить идеально — я с удовольствием рассказывал маме целых три часа о Насте, то с первым случилась беда. Я не мог дозвониться, от слова совсем, телефон стоял на автонаборе и каждый раз попадал на короткие гудки.

— Сыночка, я, бывает, тоже не могла дозвониться тебе по сорок минут.

— Мам, но то сорок минут, а не три часа, и вечер, когда все звонят на заставы своим родным, а не утро, как сейчас.

Мама пожала плечами:

— Попробуй позвонить дедушке.

— Так, наверное, и сделаю. Спасибо, мам. — Я ушел в свою комнату, чтобы переписать номер. Снял телефон с зарядки, и экран сразу же замигал, говоря о входящем вызове с неизвестного мне номера.

— Слушаю.

— Калинин Роман? — грубо спросили на том конце телефонной трубки.

— Да.

— Отлично, значит, так.

— А вы не желаете представиться? — Я присел и закрыл глаза, чтобы успокоиться и не вспылить раньше времени от наглости своего собеседника. Номер был другого региона, и сейчас почти не оставалось никаких сомнений, кто это мог быть. Я открыл глаза и уставился на настенные часы: если у нас сейчас полдвенадцатого, то в Москве половина шестого. И не спится же ему.

— А ты борзый. Генерал Ворон говорит… — мужчина начал говорить что-то дальше, но я перебил его, абсолютно не вслушиваясь в слова.

— Если вы звоните мне сейчас именно как генерал, то я смею вас разочаровать: у меня отпуск, и любые возникшие служебные вопросы я буду решать лишь со своим непосредственным руководством. Поэтому не вижу смысла в дальнейшем продолжении диалога. — Потер переносицу: ни к чему хорошему это не приведет.

— Да ты не только борзый, но и отчаянный. Хорошо, будь по-твоему. Я тебе звоню сейчас по гражданскому, личному вопросу, касающемуся моей дочери, и только попробуй положить трубку.

— Я вас слушаю.

— Ты должен с ней расстаться.

Ага, счаз.

— Кому это я должен?

— Не перебивай. Насте еще рано вступать в какие-либо отношения. Давай по-хорошему. Я тебя переведу, куда хочешь. Хочешь — звезды внеочередные и сразу на обучение, для дальнейшего роста. Должность хорошую подберу. Только не морочь девочке голову.

— Анатолий Макарович, я в первый и последний раз сделаю вид, что не слышал ничего подобного. И не скажу ничего Анастасии лишь из-за того, что не хочу травмировать её еще больше. А не потому, что боюсь каких-то карательных мер с вашей стороны. Я хочу, чтобы вы это четко понимали.

— Это ты ничего не понимаешь, капитан.

— Повторяю еще раз: званиями не здесь и не со мной меряйтесь. Ваша девочка, как вы сказали, давно уже выросла, если вы не заметили. Двадцать один год. И если вы хотели добиться того, чтобы с нее слетели розовые очки, когда отправили её в эту глушь, то я вас уверяю: у вас почти получилось. Только вот теперь настоятельно вас прошу: прекратите свое воспитание. Оно, как бы вам помягче сказать, запоздало.

— Да как ты…

— Что я? Как я смею? Смею, — я держался из последних сил, чтобы не закричать и не высказать этому самодуру все, что о нем думаю. Прижал телефон плотнее к лицу и почувствовал, как тот накалился. Весьма символично, словно дело было не в недавней зарядке, а волнах злости, исходящих от обоих говорящих.

— Надеюсь, ты хорошо подумал, — полушепотом проговорил мужчина, но мне даже напрягаться не пришлось, чтобы его услышать, настолько сильно я был сосредоточен на звонке.

— Лучше, чем когда-либо, — коротко бросил и нажал на отбой.

Самодур генеральский. Мне нужно было в город. Срочно надо было что-то решать. Написал Вике смску, чтобы она была готова через пятнадцать минут и ждала меня во дворе, а сам пошел умываться и переодеваться. Помощь рыжей одноклассницы сейчас была как нельзя кстати.

Глава 21

— Товарищ, лейтенант, разрешите? — прокричал Праздников, появившийся на пороге.

— Да, Саша, чего кричишь-то так? — произнесла обессиленно, приложив пальцы к вискам. Голова болела с самого утра.

А все почему?

Потому что по ночам надо спать, а не думать о том, где же шарится твой мужчина, твой будущий муж, и почему он не звонит. Сегодня шел третий день, как Калинин уехал в отпуск. Я пыталась убедить себя, что если Роман до сих пор не позвонил, значит на то была веская причина.

Но тогда становилось еще страшнее: а вдруг с ним что-то случилось? Он же в ночь должен был ехать по трассе больше чем пятьсот километров. В дороге случается всякое. На таких мыслях я пыталась заткнуть собственные идиотские домыслы куда подальше и успокоиться. Если бы что-то произошло, то мы бы на заставе узнали. Нам бы пришла хотя бы как минимум телеграмма. В очередной раз отогнав тревожные мысли, я с силой зажмурила глаза и, открыв их, перевела взгляд на Александра, по-прежнему стоящего в дверях.

— Там это, — замялся прапорщик, — вам телеграмма пришла.

Что?

Нет, нет — это все причуды моего воображения.

— П-про… — начала говорить, и голос пропал, мне показалось, что я закашлялась собственным дыханием. Разве такое возможно? — Что?

— На вас пришла телеграмма.

Не показалось? Что, что он?..

Стоп, Настя, дыши!

Телеграмма пришла на тебя, значит, ты опять все надумала. И как только я осознала, о чем говорил Праздников, меня прошибло холодным потом. А сердце, как у трусливого зайчонка, убежало в пятки.

Нет, только не это. Я закрыла глаза и часто-часто задышала. Схватила подлокотник стула и с силой его сжала. Мне нужна опора, хотя бы стул. Лишь бы не упасть, не провалиться в бездонную пропасть отчаяния.

Нет. Нет. Нет.

В моей голове взрывались петарды протеста, сердце стучало как сумасшедшее, а я сама, еле разлепив губы, с ледяным спокойствием произнесла:

— Перевод?

Иначе просто сорвусь, упаду в этот омут, черную дыру, которая уже оплела мои руки и ноги и тянула к себе. Оставался лишь подлокотник стула — как последняя надежда, как глоток чистого воздуха в помещении, отравленном ядовитым газом. Всего лишь пластмасса, которую я отчаянно сжимала, надеясь на спасение.

— Да, причем, ну…

— Что? — рыкнула на мужчину, сама того не заметив.