— Мне очень жаль, мэм. Наверное, мне бы следовало сказать вам что-нибудь утешительное, ободряющее. Я не привык обсуждать подобные вещи с дамами.

— Все в порядке, капитан. Уверяю вас, дамы предпочитают знать правду, а не оставаться в неведении.

А может, и нет.

Пока оставалась надежда, что помощь вот-вот придет, Брайони еще удавалось притворяться, что ее глупая ошибка обойдется им с Лео не слишком дорого. Но теперь, когда малакандский гарнизон сам оказался в осаде, и поддержки ждать было неоткуда… «Когда я стану старым, убеленным сединами профессором в Кембридже и не смогу больше взбираться на кафедру, чтобы прочесть лекцию, я буду вспоминать пограничную провинцию Индии и странные пути, что привели меня сюда, ведь именно здесь подошли к концу мои странствия».

Лео не суждено стать старым, убеленным сединами профессором в Кембридже, он никогда не покинет пограничную провинцию Индии. А странствия его молодости, да и сама его молодость, окончатся здесь, когда форт падет. Потому что Брайони Аскуит поступила бездумно и безрассудно. Раздираемая желанием бежать от Лео как можно скорее, она пренебрегла опасностью.

Глупость и сумасбродство заставили ее поверить, что неделя сердечных терзаний в мирном, тихом уголке может быть хуже самой смерти. Это она во всем виновата.

Хотя индийские равнины с их покоем и безмятежностью казались бесконечно далекими, географически они лежали не столь уж далеко от Чакдарры. Весь день в форту царила та же иссушающая жара, защитники крепости жестоко страдали от зноя. Патаны продолжали атаковать. Казалось, повстанцы обладают безграничными людскими резервами и неистощимыми запасами храбрости. Воины падали как домино у стен форта, но на смену им вставали новые и новые ряды, словно смерть товарищей лишь укрепляла решимость мятежников биться до конца. Как только огонь стихал, сипаи бросались укреплять стены форта, чтобы защититься от обстрела со склонов гор.

В девять часов вечера капитан Бартлетт отыскал Лео.

— У меня к вам сообщение от миссис Марзден. Она заявила, что если вы, сэр, не придете сменить бинты и не поспите несколько часов, она откажется извлекать пули из моих солдат.

Лео покачал головой:

— Ох уж эти женщины с их хитростями и уловками.

— Я тоже так думаю, сэр. Но я не могу себе позволить лишиться хирурга в такую минуту, поэтому вам лучше сделать, как она говорит.

Прежде чем идти в операционную, Лео зашел помыться в апартаменты гарнизонного врача, ставшие его временным жильем. Ему не хотелось показываться Брайони на глаза грязным, издающим зловоние. Здоровой рукой он щедро натерся мылом капитана Гиббза, а потом долго ополаскивался, израсходовав куда больше воды, чем требовалось, чтобы смыть с себя мыльную пену. Лео провел весь день под палящим солнцем, обливаясь потом от жары и страха. После бесконечных изнурительных часов прохладная вода казалась блаженством. Когда он вышел из ванной, Брайони уже ждала его. Несколько мгновений они стояли молча, глядя друг на друга. Брайони, бледная и дрожащая, выглядела не лучше, чем после первого столкновения с восставшими патанами. Только теперь Лео тоже сотрясала дрожь: его страшило будущее, неизбежное скорое поражение.

— Брайони, — тихо прошептал он.

— Вы намочили бинты, — произнесла она. — Хорошо, что мы можем сменить перевязку.

Вымыв руки, она усадила Лео на край письменного стола и сняла с него повязки. Опустившись на колени, Брайони отогнула край полотенца, обернутого вокруг его бедер, и промыла рану у него на ноге. От прохладного раствора карболовой кислоты бедро обожгло огнем, Лео с шумом втянул в себя воздух.

Он смертельно устал: ему пришлось обходиться без сна более сорока часов. Действие анестезии закончилось, и раны болели так, словно стая бешеных собак вгрызалась в его плоть. Голова гудела как колокол — сказывались бесчисленные кружки кофе и недостаток пищи. Но когда Брайони опустилась перед ним на колени и ее пальцы осторожно коснулись его бедра, а легкое теплое дыхание пощекотало кожу, боль притупилась, свернувшись в тяжелый ком, и Лео вдруг пронзила острая радость. Брайони была рядом.

Он залюбовался ее черными как ночь волосами с белоснежной прожилкой, гладко уложенными в аккуратную прическу. Маленькими изящными мочками ее ушей. Воротником блузки, смявшимся из-за жары.

Брайони поднялась на ноги, чтобы перевязать ему бок, и склонила голову набок, рассматривая швы. В свете лампы ее шея, скрытая высоким воротом строгой блузки, застегнутой до самого подбородка, казалась особенно тонкой и хрупкой. Лео захотелось расстегнуть несколько пуговок, хотя бы из одного человеколюбия: в комнате стояла страшная духота. Ставни держали закрытыми, опасаясь отлетающих рикошетом пуль, а стены продолжали отдавать скопленное за день тепло.

— Вы хоть немного поспали за все время, что мы здесь? — спросила Брайони.

— Никто не спал, так что я не чувствую себя обделенным. А как вы? Вам удалось отдохнуть минувшей ночью?

Внезапно стены вздрогнули от грома боевых барабанов. Орудийный огонь, еще недавно беспорядочный и обрывистый, сменился мощным грозным ревом. Патаны с громкими криками атаковали форт. В их голосах звучала непреклонная решимость и ярость.

Брайони замерла, прислушалась, а затем, стиснув зубы, вернулась к своему занятию. Закончив перевязку, она принялась собирать грязные бинты. Только тогда Лео заметил, что она дрожит. Слабо, едва заметно, и все же пальцы ее дрожали.

Лео взял ее руки в свои. Страх Брайони терзал его сердце, словно острый кинжал.

— Брайони.

— Поспите, — отозвалась она, не глядя на него. — Вам нужно поспать.

Он притянул ее к себе.

— Брайони, выслушайте меня. Для нас еще не все потеряно. В форту много продовольствия и боеприпасов. Наши люди превосходят повстанцев в дисциплине и выучке. Мы продержимся, пока не подоспеет подкрепление.

Если бы только слова Лео не казались фальшивыми даже ему самому.

Он не лгал, просто пытался ободрить Брайони и смягчить краски. Он не хотел рассказывать ей о безбрежном, как море, воинстве патанов, явившемся к стенам крепости на рассвете, об отчаянии изможденных защитников форта и о непреклонной, почти фанатичной решимости атакующих идти до конца. Жители долины Сват и их соседи жаждали прогнать британцев и готовы были отдать за это жизнь.

Ресницы Брайони затрепетали, темно-зеленые глаза сверкнули, как два отточенных клинка.

— Если вы хотите меня успокоить, это легко сделать. Позвольте мне извиниться. Я готова ползать у вас в ногах и рвать на себе волосы, вымаливая прощение. Мне мучительно стыдно. Прошу вас, позвольте мне заверить вас, что я бесконечно, несказанно сожалею. Пожалуйста. И разрешите мне сделать это сейчас, пока… пока еще не поздно.

— Хорошо, — кивнул Лео. — Начинайте.

Брайони нерешительно нахмурилась:

— Начинать?

— Да, начинайте.

— Мне очень жаль, — прошептала она. — Я вела себя глупо и безответственно. Простите меня.

Лео ласково поцеловал ее в ухо:

— Уже простил.

«Простил». Едва ли в английском языке есть слово прекраснее. Обхватив ладонями лицо Лео, Брайони принялась покрывать поцелуями его щеки, глаза, подбородок. Потом ее губы нежно прижались к его губам. Она почувствовала вкус жареных семян фенхеля, которые индийцы жуют после еды, чтобы освежить дыхание. Ей хотелось целовать его медленно, как смакуют драгоценное вино, но ее обуревала жажда, с которой горький пьяница жадно тянется к первой долгожданной рюмке.

Ее руки скользнули по плечам Лео. После ванны его кожа была прохладной и гладкой на ощупь. Крепкое мускулистое тело казалось восхитительно упругим и сильным. От него исходил чудесный запах мыла из запасов капитана Гиббза.

Брайони неохотно отстранилась:

— Давайте я уложу вас в постель. У вас так мало времени на сон, всего несколько часов.

Обняв Лео за талию, она помогла ему пересечь комнату и присесть на край кровати. Но стоило ей выпрямиться, как Лео схватил ее за блузку. Брайони неподвижно застыла. Гром орудий и свист пуль стали еще громче, но она слышала лишь свое прерывистое дыхание и бешеные удары сердца.

Лео поцеловал ее в краешек подбородка, в кончик носа и в уголки глаз. Потом его зубы легонько сдавили мочку ее уха. Брайони затрепетала.

Лео выпустил ее:

— Хочешь еще?

Она кивнула.

Он откинулся назад, опершись спиной о стену.

— Тогда иди сюда.

— А как же твои швы?

— С ними ничего не случится, мы будем осторожны.

Брайони опустилась на кровать рядом с Лео, прислонившись спиной к стене. Рассмеявшись, Лео обнял ее раненой рукой за талию и прижал к себе. Она пронзительно взвизгнула, испугавшись, что может задеть раны, и встала на колени, повернувшись к Лео лицом.

Потом она снова поцеловала его в губы, дерзко, настойчиво. И Лео, казалось, ничего не имел против. У него вырвался сдавленный возглас. Рука его скользнула по плечу Брайони вниз, к талии, обхватила бедро, взялась за юбки и, сминая, рванула их вверх. Потом настала очередь белья.

Медленно, очень медленно его пальцы легли на ее лоно.

Брайони тихо вскрикнула. Робкие, почти невинные прикосновения стали смелее, дерзостнее. Наслаждение обрушилось на нее, подобно муссонному ливню, жаркое и яростное. Брайони хотела бы вцепиться в Лео, но осмелилась лишь прижаться ладонями к шершавой поверхности стены и расставить пальцы, отчаянно ища, за что бы ухватиться.

Потом она замерла. По телу ее пробежала дрожь блаженства, из горла вырвался хрип. Бедра затрепетали — ей стоило неимоверного усилия не упасть.

Лео целовал ее, словно она была для него воздухом, водой, пламенем — всем, без чего он не мыслил себе жизни. Будто губы ее были сладкими, как первый снег высоко в Гималаях. Казалось, он долгие годы мечтал об этом поцелуе и теперь, после вечности томительного ожидания, с жадностью ловил каждое драгоценное мгновение близости.