В ответ Брайони сделала ход ладейной пешкой:

— Пожалуйста, милости прошу. Берите все, что захотите.

Лео не подозревал, что Брайони может быть кокетливой, она и сама об этом не догадывалась. Ее неотступные настойчивые взгляды придавали словам двусмысленность, полную соблазна, приводя Лео в смятение. Желание захлестывало его, сметая слабое сопротивление.

— А что еще у вас есть? — спросил он, снимая с доски ее ладейную пешку.

Брайони взялась за королевскую ладью, однако, передумав, вернула ее на место и схватилась за пешку, потом тронула ферзя, но так и не решилась сделать ход. Наконец она подняла голову от доски. В глазах ее читалось странное волнение.

— Вы хотели бы, чтобы я осталась в Лондоне, так вы сказали?

— Мне кажется, вам пора осесть, обрести дом, — осторожно отозвался Лео.

— Вы готовы предложить мне что-нибудь заманчивое?

«Готов ли он?»

— Что, например?

— От Кембриджа до Лондона всего час езды. Мы могли бы найти какой-нибудь шахматный клуб, куда принимают и мужчин, и женщин, и время от времени встречались бы там за партией.

— Не думаю, — поспешно возразил Лео.

Казалось, его ответ изумил Брайони. Должно быть, она полагала, что он с радостью примет ее предложение.

— А как насчет шахмат по переписке? — нерешительно продолжила Брайони. — Это избавило бы нас от неудобной необходимости встречаться лично, и вдобавок мы могли бы вести хоть дюжину партий одновременно.

Шахматы по переписке — всего лишь крошечная уступка. Несколько писем, приходящих время от времени. Невинные листки бумаги с записями шахматных ходов, только и всего.

Но если отныне их будут связывать только шахматы… нет, это невозможно.

Лео тотчас представил, как протягивает руку за почтой и отбрасывает все, кроме записки от Брайони. Потом относит письмо в кабинет, где на досках расставлены шахматы, и закрывает за собой дверь. В полном уединении он переходит от одной доски к другой, благоговейно переставляя фигуры (ведь это она сделала ход), а затем весь вечер планирует контратаку: мягкий натиск, неожиданный ход конем, смелый выпад ладьей или коварный удар слоном. И вот наступает миг торжества: все фигуры на своих местах, ходы записаны, его ответ готов. А потом приходит горькое отчаяние, ведь абсурдная попытка заменить шахматами любовь заранее обречена.

— Нет.

Брайони заметно смутилась:

— Почему?

— Я не могу.

— Не можете отослать письмо?

— Не могу быть вашим другом.

Брайони резко вскочила.

Лео тоже поднялся:

— Простите меня.

Брайони покачала головой, закусив губу.

— Это моя ошибка. Я подумала… я подумала, что, вы, возможно, захотите попробовать начать все заново.

Но она не даст ему второго шанса. По сути, она сама сказала об этом днем. Сейчас в ней говорило лишь плотское желание, а стоит ей утолить страсть, она снова уйдет в себя, замкнувшись в своей раковине.

— Я пытался, пока мы были женаты.

Если бы он только знал, в чем причина их разлада, он ползал бы у ее ног, вымаливая прощение. Он сумел бы загладить свою вину и сам подал бы ей скальпель, пожелай она в наказание сделать его кастратом.

— Не лучше ли поздно, чем никогда?

— Есть вещи, которым лучше не случаться. Нам не суждено быть вместе.

Брайони шагнула к Лео и, протянув руку, коснулась его волос. Лео словно окаменел. Ее пальцы погладили его ухо и щеку, нежно скользнули по губам:

— Возможно, когда-то так и было, но с возрастом люди меняются.

Если их предыдущий разговор чему-то научил Лео, так это тому, что Брайони ничуть не изменилась. Она осталась такой же непреклонной, суровой, не умеющей прощать, как и раньше.

Набравшись мужества, он отвел ее руку.

Тогда Брайони потянулась, чтобы поцеловать его. Смущенная и трепещущая, она почти коснулась пылающими губами его губ. Господь всемогущий! По телу Лео прокатилась обжигающая волна желания. Он жаждал Брайони. Ему хотелось погрузиться в нее, забыв обо всем.

Он резко отшатнулся:

— Нет, Брайони, пожалуйста.

Возможно, если бы минувшей ночью она не искала близости с ним, Лео уступил бы, веря, что Брайони не стала бы предлагать ему свое тело, не простив его. Но теперь он знал, что надежды нет. Обида жила в ее душе словно болезнь, как коварная малярия, которая годами не дает о себе знать, а после вспыхивает с новой силой, грозя свести человека в могилу.

Лицо Брайони мучительно исказилось.

— Значит, все эти разговоры о любви ко мне лишь пустые слова?

Лео показалось, что ему в сердце вонзили нож и повернули.

— Иногда любви недостаточно, — глухо произнес он. — Вспомните себя и своего отца.

Всех, кроме Тодди, кого Брайони когда-то любила, рано или поздно она гнала от себя.

— При чем тут мой отец?

— Если вы не в силах простить ему невнимание, как вы сможете забыть о ране, которую я когда-то нанес?

Брайони отвернулась к стене. Минута прошла в молчании.

— Вы не могли бы выразиться яснее?

— Нам не удастся построить вместе новую жизнь. Вам нужен святой, Брайони. Такой человек, который никогда не причинит вам боль, не вызовет у вас гнев или отвращение, в ком вы никогда не разочаруетесь.

Брайони остановила на Лео мрачный ледяной взгляд:

— Вы хотите сказать, что я не способна любить?

Он вовсе не собирался этого говорить, однако в долгой беседе неизбежно открываются самые потаенные мысли.

— Я не верю, что ваша любовь способна выдержать груз, который мы оба несем на своих плечах.

Говоря откровенно, Лео не верил и в прочность своей любви.

— И вы не желаете дать нам возможность доказать обратное?

— Вы сели бы в поезд, зная, что рельсы обрываются за ближайшим утесом? Или на пароход, уже давший течь?

— Понимаю, — произнесла Брайони безжизненным голосом. — Простите, что отняла у вас время. Может, закончим партию?

Почти сразу же разразилась гроза, пробушевавшая всю ночь. К рассвету ветер утих, но дождь не унимался.

Брайони никогда не отличалась суетливостью, но в то утро она не находила себе места. Она металась по комнате, как тигр в клетке, открывая и захлопывая ставни с яростью, чем наверняка привлекла бы внимание врачей, будь она обитательницей лечебницы для душевнобольных. Убедившись, что никто ее не слышит, она исступленно билась головой о стену — отчаяние и боль терзали ее сердце.

Какая горькая ирония! Если бы ливень застиг отряд днем раньше, она втайне радовалась бы, что вмешательство природы затянуло их поход, позволив ей побыть с Лео подольше. Но сейчас ей хотелось, чтобы путешествие закончилось как можно скорее, сейчас же, немедленно. Ей доставляла нестерпимую муку каждая минута, проведенная в обществе человека, который пожелай изгнать ее из своей жизни, как преданный дворецкий, ожесточенно стирающий малейшее темное пятнышко с доверенного ему столового серебра.

Ближе к вечеру дождь наконец прекратился. Брайони готова была тотчас же продолжить путь, однако Лео настоял, чтобы проводники отправились первыми и проверили состояние дороги.

— На склоне почти нет деревьев. После такой грозы на дороге могут быть огромные завалы, — объяснил он.

Брайони кивнула и направилась к двери.

— Брайони, — окликнул ее Лео.

Она остановилась, но не повернула головы.

— Да?

Лео нерешительно помолчал:

— Нет, ничего. Не обращайте на меня внимания, пожалуйста.

Облака рассеялись, и на небе засияло солнце. От земли поднимались тонкие струйки пара. Проводники вернулись намного раньше, чем ожидал Лео, приведя с собой группу путешественников, не дирских сборщиков пошлин, а сипаев-посыльных из гарнизона в Малаканде — они несли мешки с письмами и депешами для читральского гарнизона. Лео предложил им чаю и спросил о новостях.

Малакандский гарнизон, расположенный в восьми милях к югу от Чакдарры и насчитывавший три тысячи человек, охранял Малакандский перевал и мост через реку Сват близ Чакдарры.

В последние дни базар в Малаканде бурлил слухами. Поскольку большинство сипаев составляли сикхи, традиционно считавшиеся противниками мусульман. Безумный Факир и его приверженцы вызывали у них скорее презрение, чем восторг.

— Пусть только суатские смутьяны сунутся в Малаканд, — сказал старший из сипаев. — Индийская армия их сокрушит, и наступит долгое затишье, так что поколение наших детей будет жить в мире.

— А командование знает о беспорядках? — уточнил Лео.

— Да, — подтвердили сипаи.

Начальник гарнизона в Малаканде предупредил войска о возможной опасности два дня назад, двадцать третьего июля. Теперь там проходят учения на случай атаки мятежников. Однако никто не верит в реальность угрозы, даже в заявлении командующего говорилось, что нападение возможно, но маловероятно.

Жители Свата приглашают англичан улаживать их споры. К удовольствию населения, в Чакдарре работает небольшой гражданский госпиталь. Долина процветает благодаря гарнизону — поставки продовольствия и иных товаров приносят местным жителям немалый доход. Так зачем же им восставать? Было бы великой глупостью лишиться всех этих благ, поддавшись на уговоры какого-то безумца.

Лео довольно кивнул: несмотря на тревожные слухи, доводы сипаев звучали убедительно и веско. Даже если рассуждения сикхов во многом предвзяты, они основаны на сведениях, полученных из достоверных источников.

И тут сипаи принялись описывать настроения, царившие в гарнизонах. В возможность восстания там никто не верил и никаких видимых мер предосторожности не принимал. Если не считать тренировочных учений, привычный распорядок солдатской жизни ничуть не изменился. Офицеры малакандского гарнизона и форта Чакдарра каждый вечер играли в поло на открытых полях, вдали от своих казарм, вооруженные лишь незаряженными пистолетами.