Девушка попыталась снова заговорить, но слова застряли в горле. Отца и мать она видела словно в тумане, ее взгляд был прикован к майору Мейеру. Его белокурые волосы поблескивали золотом в отсветах пламени камина. Лизетт заметила, что у майора волевое лицо, широкие плечи и крупные руки прекрасной формы. От него исходило ощущение властности и уверенности в себе. И туг Лизетт осознала, что с ней происходит. Прозрение было настолько мучительным, что она вздрогнула. Лизетт поняла, что питает к майору вовсе не ненависть, а физическое влечение.

— Лизетт, ты нездорова? — Встревоженный граф шагнул к дочери.

Бледная как мел девушка поднялась с кресла.

— Нет… прошу… простить меня. — Лизетт отстранила предложенную отцом руку. Сейчас она знала только одно: надо немедленно покинуть комнату и убежать от майора Мейера. Открывшаяся девушке правда была такой чудовищной, что она не могла примириться с ней.

Глава 3

Дитер с трудом подавил в себе желание броситься вслед за Лизетт. Его сильное, мускулистое тело напряглось. Пальцы стиснули бокал с коньяком.

Графиня, склонившаяся над вышиванием, заметила внезапный уход дочери, выронила пяльцы и устремила встревоженный взгляд на мужа.

Граф нахмурился:

— Боюсь, головная боль у Лизетт так и не прошла. Прошу извинить ее за внезапный уход, господин майор.

Дитер молча кивнул. Язык не повиновался ему, и майору казалось, будто он коснулся оголенного электрического провода. Он еще сильнее стиснул ножку бокала.

— У меня в комнате есть аспирин, — наконец вымолвил Дитер, напуганный силой захлестнувшего его желания.

— Благодарю вас, майор, — графиня поднялась с кресла, — у меня тоже есть лекарства. Простите, но я должна найти аспирин и отнести Лизетт.

— Да-да, конечно, — холодно отозвался Дитер, крайне недовольный собой. Прежде он всегда гордился тем, что умеет контролировать свои эмоции. Теперь же негодовал на себя за то, что хоть и временно, но утратил эту способность.

— Поскольку вы учились в «Ле Рози», неудивительно, что свободно владеете французским, — заметил граф, пытаясь вернуть беседе прежнюю непринужденность.

— Французский я знаю так же хорошо, как немецкий, — ответил Дитер и внезапно почувствовал, что устал. Стремление графа угодить ему раздражало майора.

Граф тоже ощущал неловкость. Взаимопонимание, установившееся было между ним и майором, внезапно исчезло. Если ему не удастся теперь справиться со своей задачей, то виновата в этом Лизетт, а не он. Граф откашлялся.

— Видите ли, господин майор, у моей жены довольно слабое здоровье. До войны в замке был большой штат слуг, но сейчас настали трудные времена. Лизетт очень помогает матери, но все же жена крайне устает. Племянница Мари готова взять на себя основную часть забот по кухне… если вы позволите, разумеется.

— Племянница Мари живет в деревне? — осведомился Дитер, стараясь не выдать беспокойства.

— Нет, она из Кана… хорошая девушка… надежная.

Майор внимательно посмотрел на графа:

— А документы у нее в порядке?

— Конечно, — поспешно ответил граф. Слишком поспешно.

Майор ощутил разочарование, поняв, что Анри де Вальми лжет. Граф делал это совсем неумело. Допив коньяк, Дитер поставил бокал на столик.

— Передайте ей, чтобы приступала к работе немедленно, — равнодушно проговорил он.

Граф едва сдержал вздох облегчения. Получилось! Девушка поселится в замке. Первый этап своей миссии он выполнил.

— Площадка для поло в Довиле была до войны лучшей в Европе. — Граф решил побеседовать о том, что было интересно и майору. — Я тоже играл в поло, пока не повредил кисть. Такие неприятности случаются с игроками часто, но после травмы я уже не восстановил форму.

В голосе Анри де Вальми прозвучало искреннее огорчение. Глаза Дитера потемнели. Черт бы побрал этого графа! Ему, Дитеру, нельзя проявлять к хозяину замка ни малейшего сочувствия. Ведь они враги. Победитель и побежденный. К тому же несколько секунд назад этот человек солгал ему, и причина этой лжи слишком очевидна. А теперь он пытается разжалобить его.

Дитер посмотрел на часы и поднялся.

— Уже одиннадцать, а мне еще нужно поработать. Спокойной ночи, граф де Вальми.

Майор стремительно вышел из гостиной, жалея о том, что принял приглашение поужинать. Сначала Дитера смутила Лизетт де Вальми, повергнув его в полную растерянность. Потом ложь Анри де Вальми укрепила в майоре сомнения и подозрения насчет Лизетт. Дитеру хотелось, чтобы все участники Сопротивления на побережье были арестованы и допрошены. Ему необходима любая информация, которая поможет разгадать планы противника. Однако Дитеру было бы невыносимо видеть, как Лизетт и ее отца повезут под охраной в штаб-квартиру гестапо в Кане. Никогда еще, даже воюя на Восточном фронте, он так не мечтал о том, чтобы война поскорее закончилась.

Дитер мрачно разглядывал разложенную на столе крупномасштабную карту департамента Кальвадос. В восточной его части находился тот самый курорт Довиль, где Анри де Вальми играл в поло. Господи, как было бы прекрасно, если бы там до сих пор играли в поло… не было мин, уродующих пляжи, дотов, ощетинившихся стволами к набережной! Дитер с тоской подумал, что ему уже никогда не играть там в поло… а Лизетт де Вальми, в большой летней шляпе и красивом шелковом платье, облегающем стройную фигуру, никогда не будет радостными криками подбадривать его с трибуны. Майор сдавленно выругался. Он должен создать надежную оборону, обеспечивающую долговременную оккупацию Довиля. А поло — совсем из другого мира, в который ему вряд ли суждено вернуться.

* * *

Лизетт бросилась в свою комнату. Презрение и ненависть к себе душили ее. Задыхаясь от рыданий, она захлопнула за собой дверь спальни, прислонилась к ней спиной, медленно сползла на пол и обхватила себя руками, стараясь унять дрожь.

Да, Лизетт желала майора, мечтала прикоснуться к его крепкому, стройному телу, погладить белокурые волосы, услышать приятный низкий голос, произносящий ее имя. Девушка закрыла лицо ладонями. Господи, да она сошла с ума! Если бы ей удалось овладеть собой и побыть в гостиной еще немного, это безумие наверняка прошло бы. Она поняла бы, как отвратительна одна мысль о том, чтобы допустить близость с этим немцем.

Постепенно дрожь, сотрясавшая Лизетт, улеглась, дыхание успокоилось. Прислонившись головой к дверному косяку, она даже подумала, что вот-вот рассмеется над своей глупостью. Однако ей не было весело. Ужасная правда продолжала терзать Лизетт. Невероятная, неприемлемая, невыносимая.

Она не помнила, сколько просидела на полу. Когда мать постучала в дверь и спросила, не нужен ли ей аспирин, Лизетт ответила «нет», но дверь не открыла. Графиня удалилась.

Лизетт еще ни разу не влюблялась, но все же понимала, что терзающее ее чувство не любовь. Как же это произошло с ней? Ведь она обменялась с майором не более чем десятком слов да и то злобных и язвительных.

Лизетт подтянула колени к груди. Наверное, это то, что в Библии называется греховной похотью. Девушка вздрогнула. Она много слышала всего, много читала и все же была не готова к этому. Казалось, ее тело и разум разделились. Логика и здравый смысл убеждали Лизетт в том, что она никогда не позволит прикоснуться к себе человеку, захватившему ее страну и занявшему ее дом. Но стоило девушке закрыть глаза и подумать о майоре, как ее бросало в жар от желания вдохнуть мужской запах, увидеть, как темнеют от страсти суровые серые глаза.

Наконец Лизетт поднялась на ноги. Эта постыдная тайна известна ей одной. Никто больше не знает об этом и никогда не узнает. И она будет жить и вести себя так, словно не ведает о правде. Майор — враг и останется врагом. А к своей физической слабости нужно относиться как к болезни, то есть бороться с ней и стараться излечиться от нее. Лизетт разделась и легла в постель. Глядя во тьму, она с болью осознала, что в ней появилось что-то новое, прежде неизвестное и чуждое. Лишь когда забрезжил рассвет, она забылась тревожным сном.

* * *

— Племянница Мари готовит необыкновенно вкусный омлет, — заметил граф за завтраком два дня спустя и внимательно посмотрел на дочь. Последнее время она выглядела болезненно бледной. — Лизетт, ты не хочешь попробовать омлет?

Девушка кивнула. Она прихлебывала цикорий, будто не замечая, что на ее тарелке лежит теплый рогалик.

Графа тревожили ее вид и поведение.

— Как ты себя чувствуешь, Лизетт? Все еще болит голова?

— Нет, папа. Прошу тебя, не волнуйся.

— Но ты очень плохо ешь, Лизетт, а это только ухудшает самочувствие. Может, тебе хочется чего-то другого?

Поняв, что отец взволнован, она через силу улыбнулась.

— Я бы выпила натурального кофе вместо этого жуткого цикория.

Граф печально усмехнулся:

— Боюсь, это не под силу даже Элизе.

— Значит, ее зовут Элиза? Я еще не видела новую служанку. Какая она?

«Молодая, — хотел ответить граф. — Слишком молодая для той задачи, которую возложили на нее». Появление Элизы в доме наполнило его сомнениями и страхом.

— Хорошенькая, — сказал граф и отодвинул свою тарелку. У него тоже пропал аппетит.

Отец и дочь сидели молча. Им хотелось поговорить о новой служанке, однако они опасались, как бы их не подслушали.

— Пожалуй, прокачусь на велосипеде в деревню, — тихо промолвила Лизетт. — В лесу зацвели нарциссы, очень красивые.

Их взгляды встретились. Тайный смысл слов Лизетт заключался в том, что она надеялась встретиться с Полем Жильесом и сообщить ему о благополучном прибытии Элизы, не вызвавшей ничьих подозрений.

— Поезжай, — отозвался граф, удрученный собственным бессилием. — Форсайтия тоже рано расцвела в этом году. Наверное, и я прогуляюсь. Яркие краски всегда поднимают настроение.

* * *

Липы вдоль подъездной дорожки уже начали распускаться. Плотные зеленые почки проклюнулись, и сразу запахло весной. Выйдя во двор, Лизетт с облегчением вздохнула. К тому же теперь ей не грозила встреча с майором.