* * *

Когда Анри де Вальми вернулся с доктором Оже, ребенок был уже закутан в шаль и Лизетт, надевшая ночную рубашку, прижимала его к груди.

— Господи! — Доктор Оже остановился в дверном проеме. — А мне тут какая-нибудь работа осталась?

Люк усмехнулся:

— Я не перевязал пуповину, доктор, подумал, что вы предпочтете сделать это сами.

Доктор поспешил к кровати.

— Удивительно, а я думал, что роды будут трудными. — Он взял ребенка у Лизетт и положил его на кровать.

Младенец снова начал кричать. Доктор Оже развернул шаль и удовлетворенно осмотрел его.

— Примите мои поздравления, мадам Диринг. У вас прекрасный сын. Возможно, несколько худощав, но в нашей жизни, полной лишений, этого и следовало ожидать. Есть здесь какие-нибудь весы? — спросил он, полагая, что всех интересует вес ребенка. — Два килограмма триста пятьдесят граммов, — сообщил доктор через пять минут. — Ему потребуется тщательный уход, но малыш вполне здоров, судя по крику. Дайте ему грудь, мадам. Завтра я снова зайду. До свидания, господин граф, до свидания, мадам, до свидания, мсье.

Доктор поспешил во двор, размышляя, кто этот англичанин и не он ли отец ребенка. Англичанин темноволос и голубоглаз, а у ребенка волосы золотистые и, похоже, такими и останутся. Нет, англичанин не отец ребенка. Но и муж мадам Диринг тоже не его отец.

Доктор нахмурился, укладывая саквояж на заднее сиденье потрепанного автомобиля. У него мелькнула одна догадка, но слишком уж невероятная и нелепая, чтобы ее стоило рассматривать всерьез.

* * *

— Как ты назовешь его? — спросил Люк присаживаясь на край кровати. Лизетт баюкала ребенка, и лицо ее светилось радостью.

— Я бы хотела назвать его Люк, в честь тебя.

— Не надо, это все осложнит. Не забывай, Грег считает, что ты была влюблена в меня.

— Думаешь, он очень огорчится? — насторожилась Лизетт. — Грег ведь спокойно отнесся к тому, что я якобы была влюблена в тебя. А когда выяснится, что это был Дитер…

— Не знаю. — Люк отвернулся, чтобы Лизетт не видела его лица. В душе он надеялся, что Грег Диринг придет в бешенство, узнав правду, бросит Лизетт и никогда не вернется к ней. Справившись со своими чувствами, Люк посмотрел на Лизетт: — А что, если он откажется признать ребенка и бросит тебя? Ты очень огорчишься?

Люку очень хотелось услышать, что Лизетт не любит Диринга и никогда не любила, что сейчас она счастлива с ним, с Люком, и с ребенком.

— Да. — Лизетт побледнела, в глазах ее застыло страдание. — Это будет для меня невыносимо.

Люк стиснул зубы. Зря он задал этот вопрос. Лизетт предана мужчине, которого едва знает. Но когда Диринг вернется, ее наверняка постигнет разочарование. А до тех пор он, Люк, будет заботиться о ней, любить ее. И ждать.

* * *

Лизетт назвала сына Доминик. Это французское имя не показалось бы странным в Калифорнии. Начиналось оно с той же буквы, что и Дитер, однако на этом ассоциации заканчивались.

Спокойный ребенок совсем не походил по характеру на темпераментного Дитера. Однако в нем безошибочно угадывались черты отца: твердо очерченный подбородок, черные ресницы, золотистые волосы.

Через неделю после рождения ребенка Лизетт уже вовсю занималась хозяйством: готовила и убирала. Малыш постоянно находился рядом с ней в самодельной кроватке, сооруженной графом.

В марте Лизетт получила короткое, написанное наспех письмо от Грега, который сообщал, что его батальон движется к Рейну. В конце месяца пришло известие о том, что войска союзников форсировали Рейн. Люк заверил Лизетт, что война перешла в заключительную стадию и немцам остается только капитулировать.

В апреле Грег написал, что американские и русские солдаты встретились на берегах Эльбы. Из сообщений по радио, позаимствованного у старика Блериота, они узнали, что русские войска штурмуют Берлин, а 1-я французская армия вышла к Констанцскому озеру.

— Капитуляция произойдет со дня на день, — сказала, просияв, Лизетт. — И вскоре после этого Грег вернется. Возможно, через несколько дней, а максимум через несколько недель.

— А где сейчас Грег? — спросил Люк, не желая, чтобы подполковник вернулся. Ему было бы больно видеть счастливую встречу влюбленных. К тому же он опасался, что может произойти невероятное — Диринг признает сына Мейера своим ребенком.

Лизетт просмотрела последнее письмо от мужа.

— Они продвигаются на юг, к Мюнхену. Грег пишет, что через день они будут в местечке под названием Дахау. Не знаю, где это. Никогда раньше не слышала о нем, его нет ни на одной карте.

Люк тоже не слышал о Дахау, но если американцы продвигаются на юг так стремительно, а русские уже в Берлине, то окончание войны — это вопрос нескольких дней.

Война закончилась через неделю. Они услышали по радио сообщение о капитуляции Германии, и почти в тот же момент в деревенской церкви зазвонил колокол.

Люк подхватил Лизетт и, ликуя, закружил по комнате. Граф был вне себя от радости. Расцеловав Лизетт, Люка, ребенка, он вывесил в окно трехцветный флаг. Все позади! Кошмар закончился. Германия поставлена на колени, а Европа снова свободна.

* * *

Грег вернулся в Вальми через месяц. Люк и граф в это время навещали в деревне старика Блериота, который упал в пьяном виде и сломал ногу. Лизетт пересаживала розу в горшок, стоя у открытого окна, а ребенок лежал рядом в кроватке. Заслышав шум двигателя приближающейся машины, Лизетт оцепенела. Это был джип, армейский джип.

Она спустилась вниз по лестнице и выбежала во двор. Грег был в военной форме: крепкий, ладно скроенный и невероятно обаятельный.

Лизетт замерла. Увидев ее, Грег громко вскрикнул и, сияя, устремился к ней. Лизетт бросилась в его объятия и, только прижавшись к мощной груди Грега, осознала, как боялась того, что он никогда не вернется… и она больше не увидит его.

— О, как я счастлива, что ты вернулся! — радостно воскликнула Лизетт, крепко обнимая мужа. — Я так скучала без тебя, Грег! О, как же я скучала!

Грег испытал огромное облегчение. С тех пор как они расстались, прошло десять месяцев. За это время Лизетт могла изменить отношение к скоропалительному замужеству, к которому он склонил ее. Но по тому, как она прижалась к нему, Грег понял: Лизетт ждала и не забыла его. Наверное, она, как и он, все эти месяцы черпала силы в воспоминаниях об их брачной ночи.

— Больше мы никогда не расстанемся, — сказал Грег. — Теперь ты уедешь со мной. — Он жадно впился в губы Лизетт.

Подхватив жену на руки, Грег понес ее по лестнице в гостиную, где лежал в кроватке Доминик. Но, не заметив ребенка, он проследовал с Лизетт на руках в другую комнату и опустил ее на кровать. Она пыталась заговорить, рассказать ему о ребенке, но Грег ничего не слушал.

— Потом, — бормотал он, — поговорим потом. Сейчас мне хочется одного — любить тебя. Как же это было давно! Очень давно!

Пальцы Грега расстегивали пуговицы на блузке Лизетт, губы ласкали ее лицо, шею. Она уже и не помышляла о том, чтобы поговорить с мужем, ошеломленная его напором и своим желанием.

Быстро раздевшись, он не стал ждать, пока Лизетт снимет подвязки и чулки. Увидев черный треугольник курчавых волос внизу живота, Грег застонал и уткнулся в него лицом, вдыхая аромат Лизетт. Ощутив горячий, жадный, ищущий язык Грега, Лизетт изогнулась от наслаждения.

— Я люблю тебя… люблю… люблю, — задыхаясь, шептала она и с радостью сознавала, что это правда. И когда Грег накрыл собою Лизетт и вошел в нее, она задрожала в экстазе и обхватила мужа ногами, желая, чтобы это блаженство длилось вечно.

Одновременный оргазм сотряс их тела. Лизетт казалось, что она умирает. Взглянув на Грега, она увидела, что глаза его плотно закрыты, а на лице застыло выражение сладостной муки. Грег, ее муж. Ничто не омрачит их любовь, не затмит обретенного ими счастья.

Грег положил ладонь на грудь Лизетт, но в это время тихо захныкал, а потом громко заплакал малыш, не привыкший подолгу оставаться без внимания.

Грег вскинул голову:

— Черт побери, что это?

— Ребенок, — ответила Лизетт, и в висках у нее запульсировала кровь. — Мой ребенок.

Пораженный, Грег поднялся с кровати и пошел в гостиную. Поспешно надев юбку и блузку, Лизетт последовала за ним.

— Я не писала тебе, думала, ты разозлишься.

— Разозлюсь? — Нагой Грег стоял посреди залитой солнцем комнаты, подняв ребенка над головой. — Да он же чудесный! Потрясающий!

Лизетт прерывисто вздохнула.

— Когда же он родился? Сколько ему?

— Пять месяцев. Доминик родился в феврале.

Грег радостно рассмеялся:

— Фантастика! Изумительный ребенок. Сколько же он весил?

К горлу Лизетт подступил комок. Грег ничего не понял!

— Два килограмма триста пятьдесят граммов. Грег, он не…

— Очень неплохо для недоношенного ребенка. — Грег с восхищением оглядел Доминика. — Моя сестра родила семимесячного, но он весил всего кило восемьсот. Мама не верила, что он выживет. А с этим парнем все в порядке. Ты только посмотри, как он уцепился за мой палец!

Доминик, расплывшись в беззубой улыбке, ухватился за палец Грега и радостно повизгивал.

— Грег, ты не понял. Выслушай меня…

В этот момент во двор конюшни въехал «ситроен».

— А с тобой, малыш, мы поговорим попозже. — Грег осторожно уложил Доминика в кроватку и оделся.

— С папой приехал Люк Брендон, — поспешно сказала Лизетт. — Представь себе, он не погиб, ему удалось спастись. Люк живет здесь с января.

Пальцы Грега замерли на пряжке ремня.

— Брендон живет здесь?

Заметив, как насторожился муж, Лизетт схватила его за руку.

— Грег! Я никогда не любила Люка! Никогда! Ты заблуждаешься! Он живет здесь как друг…

На лестнице послышались шаги мужчин.

— Это правда? — угрожающим тоном спросил Грег. — Ты действительно никогда не любила его?

— Нет. Я люблю тебя!