Они с Ромой столько бессонных ночей просидели в темноте, разговаривая, а иногда и просто молча. Но рядом. Темнота прятала их от кошмаров. Видимо и Шрайману теперь нужно это своеобразное спасение.

Дима подтянула ноги к груди, освободила больше места на кровати.

— Садись, — похлопала рукой по одеялу, — Садись Шрайман, не ломайся, не целка.

Мужчину покоробил ее тон и слова, но, вздохнув, он сел.

Молчал минут пять, Дима уже и дремать начала, решила, что ему просто нужно с кем-то побыть, главное, чтоб не одному.

Ошиблась.

— Никогда не видел, как люди умирают. Мертвых видел, но КАК умирают, — никогда, — признался Шрайман, голос у него был хриплый, взволнованный, — Это… это так ужасно, Дим. Я не думал, что все дойдет до этого.

— Шрайман, я не твой личный психотерапевт. С моей психикой, повернутой, не жди от меня утешительной беседы.

— Я и не жду. Просто, — он снова вздохнул, мотнул головой, — Боже, как ты с этим живешь? Как справляешься? Это же не животное, а человек живой. Я не обвиняю, не подумай, ты мне жизнь спасла. Но я не готов к такой цене.

Эти слова ее разозлили. Но кричать, нервно вскакивать с постели не стала.

— А вот сейчас ты лицемеришь. Не нужно бояться сказать правду и прикидываться лучше, чем ты есть на самом деле, Игорь, не передо мной уж точно. Ты не готов к такой цене? Отлично, давай разорвем контракт, и мы с Ромкой уедем, а ты живи дальше. У меня только один вопрос: как долго ты проживешь? Ставлю не больше двух недель.

Шрайман молчал, обдумывал ее слова. Дима о сказанном не сожалела, у нее вообще привычки сожалеть, не было. Да, жестоко говорить ему таки вещи и таким равнодушным тоном. Но он должен примириться, что такова жизнь: либо ты, либо тебя. В бизнесе он это усвоил, а вот так, когда это личное… Ну ничего, скоро прозреет.

— А ты? Как ты с этим живешь? — вдруг, прерывая молчание начал он, не обвинял, просто спрашивал, — Ты женщина, ты по натуре должна быть другой. Не знаю, беречь жизнь, давать жизни новое начало. Женщина, значит, мать. А ты жизни отбираешь, — и такая уверенность в тонне, будто по-другому и быть не может.

Диме на секунду показалось, что у нее мозги взорвались, а душу разнесло С4[1] на миллиарды, кровоточащих болью осколков.

Эту боль она не пережила. Не отпустила. Этой болью она жила. И Шрайман, сам того не зная, пальцем тыкнул в открытую незаживающую рану.

— У меня руки по локоть в крови, я не раз спускала курок и видела, как люди умирают. Ты хочешь знать, как я с этим живу? А нормально. Никаких эмоций по поводу этих смертей. Меня такой вырастили, лишенной лишних угрызений совести по поводу ценности жизней чужих. И своему отцу я за это благодарна. Так что, не ищи во мне понимающего твои переживания человека, Игорь. Я не понимаю твои метания и попытки усовестить самого себя же. Я вижу ситуацию так: тот мудак сдох, а ты нет. Или ты думаешь, по поводу твоей смерти он бы слезы лил?! Очень в этом сомневаюсь. Смирись и живи дальше. Радуйся, что эта жизнь у тебя вообще есть.

Не сдержалась. Слезы в глазах заблестели, пусть в темноте и не видно, но это слабость. А они ни к чему хорошему привести не могут.

И вообще, из-за ранения она стала раскисать, размякла. Зря.

— Кому ты мстишь, Дима? Дрозду?

— Не уверена, что ему, — спокойно ответила, подтянула одеяло к груди. Когда ж ты свалишь то уже, а?

— Не уверена, — тихо повторил Игорь ее слова, снова качнул головой будто подтверждая его собственные мысли, — Ладно, я тебя услышал. Спасибо, что не выгнала. Спокойной ночи.

Свалил-таки, да неужели?!

А она осталась в кровати, вся взбудораженная и заведенная его словами.

Ведь не знает нихрена, а бьет точно в цель.

Ее скрутило от боли, не физической, если бы так, то было бы гораздо легче все пережить и отпустить.

Ее ломало морально и эмоционально. Душа так и оставалась раскуроченной, не зажившей. Вся в кровавых рытвинах и бороздах. И не затянулось там ничего. Заморозилось на время, но все осталось на своих местах.

Она каждый день сгорала в огне. Каждый божий день. Каждую минуту. Этот огонь, смешанный из боли, ненависти и мести, давал жить. Просыпаться по утрам. Дышать. Двигаться.

Ничего другого внутри уже, кажется, не осталось. Сгорело давно. Пеплом стало. Прахом осыпалась любовь к мужчине, без которого жизнь вроде и не нужна. Желание осталось. Воспоминания остались. А чувства сгорели.

Ее самой давно в живых не было. Она ходячий труп. Живой мертвец. Гонимый одной целью — отомстить и, наконец, уйти туда, где ее возможно ждут. Надеялась, что ждут…

А ночка перестает быть томной.

Только сон накатил, как дверь ее комнаты снова тихо открылась. Но зашел уже не Игорь, а Данила.

— Вы сговорились, что ли?! — она зло уставилась на парня, — Тебе вот какого хрена надо от меня в три часа ночи?

— Прости, — парень застыл на пороге, потоптался на месте, что на него совсем не похоже. Куда, прости господи, делся тот самоуверенный мучачос?

— Ладно, — буркнула недовольно, — Ты или заходи, или дверь с той стороны закрой.

— Я хотел… ты брату жизнь спасла, и я… — он снова замялся.

— Благодарности засунь себе в задницу, они мне не нужны.

— Ты его собой прикрыла! — нервно заявил он, и в голосе послышалось восхищение?!

Твою то маааать! Этого еще не хватало. Чтоб этот молокосос ею восхищался и подставился в самый ненужный момент.

— Так, — произнесла решительно, встала с кровати и подошла к Даниле, — Слушай внимательно, парень, и запоминай. Я наемник, а не какой-то там супергерой. Твой брат платит мне деньги, чтобы остаться живым, я просто хорошо делаю свою работу, ясно?!

— Зачем ты…я же поблагодарить хотел.

— Данила, не нужно меня идеализировать, людей вообще идеализировать не нужно. Разочарований будет много, а оно тебе не надо.

— Ладно-ладно, — парень прошелся по комнате, подышал, — Научи меня.

Вот это номер. Она не ослышалась?

— Чего?

— Научи меня драться, видел, как ты парней гоняешь.

— Э-э-э, ну они как бы не с нуля начали, все служили, у каждого техника боя давно отработана, я просто вношу некоторые изменения. И вообще… оно тебе надо?

— Я злюсь, Дима. Я постоянно так зол, что иногда страшно. Не хочу кому-то навредить.

— И поэтому позволяешь другим вредить тебе? — пальцем в небо, но это могло объяснить его странные пристрастия, — Ладно, можешь не отвечать.

— Научишь? — и столько надежды в голосе, мольбы.

Боже, похоже и в этой семье не все в порядке было.

— Почему ты злишься?

— Я не знаю. Просто злюсь. Закипаю мгновенно.

Похоже, все же роль психотерапевта сегодня за ней.

Дима подошла к нему. Стала совсем близко.

— Ты можешь сбросить агрессию, начав тренировки, но твоя проблема не здесь, — она тронула его сжатые в кулаки руки, а затем поднесла свои пальцы к его лбу и мягко ткнула, — А здесь, Данила. И пока ты не разберешься, что творится в башке, рады телу не дашь.

Больше ничего говорить и не нужно было. Все и так стало ясно.

— Но, если захочешь тренировок, приходи утром в зал.

— Так ты же ранена.

— Мне и одной руки хватит, чтоб тебя уделать, парень.

Данила вспыхнул, но и слова ей не сказал. Просто вышел.

Наконец-то можно лечь в кровать и не думать ни о чем. Пялиться в потолок и дышать. Успокаиваться.

От ее собранности многое зависит, в том числе возможность здраво мыслить.

Но дверь в ее комнату снова открылась.

— Что, бл*дь, за паломничество к святым мощам? Вы все спятили? Не спальня, а проходной двор!

Ромашка заржал, да так, что чуть не уронил открытый ноутбук.

— Задолбали они тебя, да? Ничего, я ща продолжу эстафету.

— Рома, иди…

— Я там уже был, ничего интересного там не увидел. Так что, иди сама, вдруг понравится, — и опять зашелся хохотом.

— Дебил, блин, — беззлобно ругнулась, — Что нарыл?

— Мы как — то из внимания его счета упустили.

— Меня они не сильно волнуют.

— Зря. Кубышка, у нашего Ивана, полна золотых монет. Он начал вкладываться в «Алрос» задолго до перехода к ним на работу. И ему принадлежит пять процентов пакета акций. Немного, но учитывая масштабы корпорации, достаточно.

— И как ты это узнал за пару часов?

— А кто сказал, что за пару? У меня были целые сутки без твоего надзора. Там пара подставных счетов и компаний, но вышел я в итоге на Дрозда.

— Ты что, хакнул базу данных какого-то банка?

— Эмм, ну вообще-то нескольких, и они за рубежом, так что не парься.

— Ромашка, мать твою, ты совсем, что ли? Нам проблем мало? Не хватало, чтоб заявились эти парни в костюмах и загребли тебя в пожизненное рабство.

— «Не ссы, Маруся, я сам боюся». Да нормально там все, — легкомысленно отмахнулся Ромка, — Слушай дальше. Короче, за несколько месяцев до рождения Шраймана-старшего, Дроздов был во Владике, оттуда же родом мать Игоря. Сечешь? Не знаю уж как они познакомились, но спустя два месяца, Дрозда переводят в Иркутск. А спустя еще семь месяцев родился наш босс, перед этим, за месяц в районом ЗАГСе Владика расписались теперь уже чета Шрайман, после родов в родной город они не возвращались. Так что, Дрозд и Шрайман-старший вполне могут оказаться папуля и сынуля.

— Ну, это все за уши притянуто, но чую, что правда.

— Можно экспертизу ДНК сделать, — Ромка пожал плечами, — Стопроцентный вариант.

— И как ты себе это представляешь? Ладно, Дрозду я могу и по роже съездить, нос расквашу, материал есть. А Шрайман? Предлагаешь поохотиться за его расческой?

Она говорила, а Ромка продолжал по-идиотски самодовольно скалить очаровательно ровные зубки. Гад!