А еще Она упала ему на голову…Карим снова задумался о ней. Странно, но за последние часы его мысли то и дело возвращались к этой русской…–  было в ней что– то такое притягательное, засасывающее, что понять он пока не мог… Нет, это не только аристократизм и образованность. Она ничем не уступает его Малике. Малика… Разве может она сравниться с его Маликой…Ради нее он поссорился с одним из самых близких своих соратников …Завистники высмеивают его, что она старше, не носит платок и ведет себя слишком смело… И она действительно в последний свой приезд настолько его разозлила, что пока видеть он ее не желал, приказав сидеть в его тайном доме в ливанском Триполи. Его люди так и не смогли сломить наступление и перехватить инициативу… Просто удерживали занятые еще в первые месяцы успехов рубежи. Злость на происходящее почему– то распространилась и на Малику, которая с удовольствием подлила масло в огонь своим сварливым характером. Прошло уже больше месяца, но он все еще не хотел ее видеть, хотя все еще любил…Или не любил? Он сильно скучал, даже когда спал с другими…Эта тоска не покидала его…Но теперь эта русская…

Мысли Карима были прерваны появлением суетливой темной тени, деловито несущей таз с постиранным бельем. Он пригляделся– это была Мариям, Умм Валид (араб.– мать Валида) – русская мать его друга Валида, та, что была направлена к Владе.

– Умм Валид,– с уважением, но достаточно властно окликнул ее Карим,–  таалю (араб.– идите сюда).

Та быстро поставила таз на землю и, семеня, поспешила к мужчине.

– Кейфа (араб.– как она?)?– спросил он ее тихим голосом с достаточно сосредоточенным лицом.

Теребя свою абайю и смотря в пол, Мариям отрапортовала:

– Ну, она покушала, заснула…

– Хильв (араб.– хорошо),– еще тише произнес Карим, словно опасаясь, что его слова кто– то услышит.

Мариям почтительно наклонила голову и хотела было вернуться к своему белью, но он окликнул ее уже со спины

– Приготовьте ее. Завтра я буду ночевать в той комнате.

Та молча кивнула, не демонстрируя на своем лице никаких эмоций и засеменила прочь.

Оставшись один, Карим поднял голову на небо. В кромешной иссиня– черной тьме нежным слабым свечением горели звезды. Еще два года назад точно так же он смотрел на них с крыши своего дома в одной из окрестных деревень Хомра, мечтая о славе героя Сирии, подобно своему прославленному родственнику. Те же кувшины большой и маленькой медведицы…В детстве мать обещала ему, что если он будет хорошо себя вести, Аллах обязательно нальет ему из них самого вкусного молока на свете… Время шло, а молока все не было…Мать его обманула, а может, Аллах…– Карим думал обо всем этом и ему становилось все грустнее… Жизнь–  жестокая вещь. И он должен быть жестоким…

Глава 6

Сумбурные картины прошедшего дня и ночи смешались в блуждающем сознании Влады в кашу. Вот, она падает в яму, но эта яма– багажник автомобиля. Потом вдруг появляется яркий свет–  она пытается на него бежать, но к земле ее придавливает Карим. Он громко смеется, она смотрит на него и почему– то видит в нем черты Васеля. Еще секунда–  и черты ее любимого становятся все более отчетливыми. А потом картинка снова какая– то неясная и размытая. И вот, она сидит в опере и слушает какую– то протяжную песню в плохом исполнении певца. Он пытается петь нараспев, старается. Но выходит как– то комично и крайне бездарно. По телу Влады словно бегут мурашки, ей очень плохо от этого пения, неприятные ощущения от которого усиливаются заметным ознобом.

Влада проснулась. За окном протяжно тянул мулла. Он еще не начал читать свою призывную к утреннему намазу молитву, а словно распевался, беря те или иные аккорды. Его пение было каким– то страдальческим, измученным. Как будто это дело давалось ему с большим трудом или же он переживал какую– ту тяжкую душевную драму. Наверное, так и читают молитву, когда ты на войне. Слишком много боли вокруг, слишком много смертей… В комнате было очень холодно. Шуфаж почему– то затух, а ворочаясь во сне, Влада, видимо, раскрылась. Девушка прислушалась к звукам в доме–  было заметно тише, чем тогда, когда ее покинул Карим. Но она все же различала шаги людей, тихие разговоры…

Влада снова тяжело вздохнула, понимая, в каком ужасном положении оказалась. Все это не было сном… Сюрреалистичным кошмаром, который оставляет неприятный осадок на душе, не покидающий тебя в течение нескольких часов после сна… Слез, однако, уже не было. Да и вообще плакать как– то не хотелось. Надо было думать, как выбираться из этого положения. Как жить дальше. С той унизительно драмой, которая уже успела нанести столь глубокую рану, но отнюдь пока не заканчивалась… Заснуть она больше так и не смогла. Светало– так она поняла, что проспала больше десяти часов– легла еще днем, а теперь был рассвет. Ее ждал новый день, исход которого предугадать было невозможно. И только одно она знала точно–  этот амбициозный мудак, старше ее всего на пару лет, не сможет ее сломать… Никогда…

***

Солнце в то утро так и не постучало в их окна. – Бывает оно здесь вообще,–  пронеслось у Влады в голове, когда она, наконец, разлепила глаза. На улице было немного сумрачно, словно все было покрыто дымкой или пылью. Свинцово– серое небо, тяжело нависающее над этим унылым местом, словно прижимало этот пессимистичный пейзаж к земле. В отдалении слышалась какая– то стрельба. Однако расстояние, судя по всему, было неблизкое. Такие выстрелы можно было услышать и в центре Дамаска, когда в каком– нибудь из пригородов проводили спецоперацию. В комнате было очень холодно, а когда Влада высунула из– под одеяла ноги и коснулась ими пола, ее словно обдали ледяной водой из крана. Собравшись с духом, она, наконец, встала, одев свои туфли, так несуразно смотревшиеся в этой обстановке, и укутавшись в одеяло, пошла в ванную. Лампада еле– еле светилась, доживая свои последние минуты, чем поспешила воспользоваться девушка, посмотрев на свое отражение в висевшем на стене зеркале. Картина, представшая ее взору, мягко говоря, была мало привлекательна. Под слабым тусклым светом она смогла разглядеть свои огромные синяки под глазами, от растекшейся туши и переживаемого стресса, доходящие почти до середины щек, спутавшиеся волосы, распухшее от слез лицо. –Вряд ли я понравлюсь ему в таком виде,–  с сарказмом подумала она.

В этот момент в двери послышались повороты ключа. Влада не была к этому готова, поэтому быстро кинулась обратно на кровать, укутавшись с головой в одеяло,– меньше всего она хотела сейчас встретиться лоб в лоб со своим пленителем.

Но это оказался не он. С деловитым видом, внося поднос в комнату, зашла и поспешно захлопнула за собой дверь ее вчерашняя русская знакомая.

Все с тем же суетливым опекунским выговором она завела свою трель:

– Доброе утро, дорогая. Хороший день сегодня. Тихо. Никто не стреляет, значит, никто не гибнет. Значит, всем хорошо.

Влада раздражено вздохнула,– говорите за себя! Мне, например, очень плохо, я хочу вырваться из этого чертового места!

Женщина только махнула на нее рукой, словно поспешила избавиться от назойливой мысли, и невозмутимо продолжала:

– И тебе станет хорошо сейчас, милая. Вот, поешь, подкрепись. Мне велено было тебя хорошо кормить, чтоб не отощала. А мы с девочками тебе сейчас ванную организуем, искупаем тебя, причешем, и будешь ты у нас красавицей.

– Что? –  продолжала Влада все с более растущим негодованием. Оказалось, что сегодня сил противостоять этой даме у нее стало больше, чем вчера. –  Как это вы меня искупаете? Что за бред? Тут даже воды нет– она отключена! И вообще, оставьте меня в покое, если ничем нормальным мне помочь не можете!

– Ах ты, дурочка– дурочка, вместо того, чтобы ругаться, лучше бы попокладистей стала, поприветливее. Что ж ты такая бука– то? Как сыч, ей богу.

– Оставьте меня в покое! –  прокричала на нее Влада и сложила руки на груди, явно демонстрируя, что не хочет ни есть, ни вступать в дальнейшие дискуссии.

Лицо Марии Павловны стало серьезным, она нахмурилась и пробурчала:

– Не хочешь по– хорошему, будет тебе по– плохому. Велено тебя, чумазую, отмыть–  отмоем. Ничего, придут сейчас девочки, посмотрим, как ты запоешь…Они– то свое дело знают…И она проворно повернула ключ в двери и вышла..

Влада с удивлением слушала все, что говорит эта русская женщина, имя которой она вчера вечером не запомнила –  и никак не могла понять, как это все возможно. Как возможно тут, посреди окопавшегося района Хомра, где давно отключили электричество и водоснабжение, говорить о каких– то ванных? И вообще, зачем это все?

Мысли ее, однако, снова вернулись к реальности, когда ключ в двери опять повернулся. На этот раз вместе с Марией Павловной в комнату вошли еще три женщины–  две молодые и худые, вернее такие, жилистые, а замыкала эту процессию отвратительная толстая женщина– китиха, с которой накануне Влада имела «счастье» познакомиться…

Женщины не спеша зашли внутрь, закрыли за собой дверь и одновременно обратили свои взоры на Владу. Мария Павловна что– то умело и тихо нашептывала им на мало понятной местной аммие (араб.– диалект), кивая в сторону бедной распластанной на кровати девушки. При этом китиха одобрительно кивала, присвистывая и причмокивая, в то время как молодые смотрели на пленницу враждебно и с нескрываемой противоречивой смесью зависти, презрения, недоверия и любопытства. С настороженным вниманием, полусидя на кровати, обмотанная, как в кокон, на эту процессию взирала Влада. Семеня ногами, в ее направлении медленно поплыла китиха, при этом ее огромный живот двигался по своей собственной, хаотичной траектории.

Вдруг она вытащила из кармана веревку–  еще секунду–  и от ее нелепых медленных движений не осталось и следа, китиха проворно закрепила веревку у изголовья кровати, обмотав о перекладину, служащую единственным украшением этой кровати. Не успела Влада начать сопротивляться, как к ней подскочили две другие женщины помоложе, оперативно схватили ее за руки, при том, с силой, о существовании которой вряд ли можно было догадаться по их субтильной комплекции. Они быстро и эффективно помогли старухе умело примотать руки брыкающейся девушки к кровати. Всего за какие– то считанные секунды Влада оказалась прикованной к изголовью кровати, и, несмотря на все отчаянные попытки вырваться, не могла справиться с умело завязанными узлами, больно врезающимися в ее руки. На ее запястьях и так остались синяки от вчерашней бечевки…