– Это не налеты сделали, это сделали вы! Вы допустили, чтобы мирные граждане продолжали жить на войне! На бойне!!! Это вы!

– И что ты предлагаешь?

– Отдайте раненых, выведите мирных граждан! Проведите переговоры с правительством! Привлеките гуманитарные организации!

Он лишь усмехнулся.

– Я не могу забыть это проклятое место! Эту девочку, Халу.. Я обещала прийти к ней, навестить…

– Это исключено,–  осек ее Карим, – больше я не позволю тебе так рисковать.

– Вот именно! Мне ты не позволяешь рисковать, потому что еще хочешь поразвлекаться со мной, а им можно рисковать?! Они и так уже все потеряли! И так искалечены! Отпустите их! Я знаю, что такие опыты замирения уже были, и не раз. Карим! Ты ведь не подонок, не радикал, ты достойный человек! Останови этот кошмар! Начни переговоры с правительством!

– Ты зарываешься, Влада, я дал тебе слишком много свободы в разговорах. Остановись,–  его взгляд теперь был жестким и предупреждающим,–  эти люди клянут режим за то, что он отнял у них нормальную жизнь…

– Карим, в этом виноват не только режим, ты же понимаешь…Поверь мне, я никого не оправдываю. Не правы обе стороны. Понимаешь, ведь бомбят не просто так…Бомбят те районы, где есть террористы…А они прикрываются мирными людьми как живым щитом…Понимаешь, это жернова, которые перетирают в муку всех…И вы не найдете в этом правды…Я знаю многих из тех, кого ты ненавидишь, называя деспотами, но узнала и вас…Поверь, все вы простые сирийцы, желающие лучшей жизни…Стабильность лучше хаоса…Построить сложнее, чем разрушить…Возможно, есть шанс примириться, сохранить то, что осталось…

– Влада, ускути (араб.– замолчи)– яростно сказал он ей. – В прошлый раз твои слова уже вывели меня из себя,– намекнул он ей на свою жесткую реакцию на ее отзывы в адрес их армии,– при этом он с силой сжал ее руку.

Влада с силой вырвала запястье из его захвата, отбежала в сторону и не смогла сдержать слез. Карим закатил глаза и подошел к ней, нежно обнял и прошептал на ухо:

– Ладно, асфура, не плачь… Это пустой разговор… Мы ничего не докажем и не изменим им…

– Я уже не знаю, что мне делать, я с ума схожу тут, пойми, я не из этого мира, мне страшно, одиноко и больно! Ты сказал, что на своем месте, но я– НЕТ! Я чужая тут и мне не хочется больше тут быть! И это не связано с тобой, просто я не могу больше…– говорила она взахлеб, сама уже не осознавая, что делает это на диалекте, автоматически и бегло, словно сирийка.

– Посмотри на меня, Влада– встряхнул вдруг ее за плечи Карим. Влада подняла на него свое заплаканное лицо. –Слушай!– приказал он, прикладывая ее руку к своему сердцу.– Мне все равно, кто ты, Влада, кто был у тебя до меня, я люблю тебя, неужели ты этого не видишь, люблю! Бихиббик мут (араб.– люблю до смерти), Влада! И ты тут потому, что я хочу, чтобы ты была моей женщиной, была со мной…Знаешь, у нас не так, как у Вас…Женщина должна следовать за мужчиной,– он почти молил ее, пытаясь отыскать в ее красных заплаканных глазах хоть толику взаимности.

Увидев лишь пустоту и боль, Карим отскочил от нее, как ошпаренный, нервно обхватил руками голову и громко выдохнул.

– Я знаю, что мое отношение к тебе не самый верный способ добиться победы. Мои солдаты это понимают, и если вначале они лишь ухмылялись тому, что я с тобой развлекаюсь, теперь мое отлучение в эту комнату встречается ухмылками уже в мой адрес. Это угрожает моей репутации.

Он замолчал на несколько секунд, а потом продолжал.

– Знаешь, сначала я просто хотел тебя. Думал, поимею– и пройдет….Но потом моя тяга стала только сильнее…Я хочу слушать тебя, хочу разговаривать с тобой…Ты мне интересна как человек…Не знаю, может, ты меня и ненавидишь, но верь мне, мои чувства очень сильны к тебе, Влада. Я люблю тебя, слышишь, люблю. Желание быть с тобой почти так же сильно, как и мое желание победить. Я получу вас обоих – он буквально пронзал ее взглядом – и тебя, и победу. Ты будешь моей, не надейся на то, что сможешь уйти от меня....Не будет никакого обмена или выкупа,– последние слова он снова почти прокричал, и в нотках его голоса читалось отчаяние и страсть, мольба и озлобленность…

– Я люблю другого,– сухо сказала она, не глядя на него,–  ты знаешь это. Мне нечего добавить. Ничего не изменилось и не изменится. Сердцу не прикажешь…

– Наивная девчонка,–  он смотрел на нее грустным взглядом, даже сочувствующим, что сразу насторожило,–  ты даже не можешь представить, какое чудовище ты полюбила… Он яд, который травит мозги таким дурам, как ты…

– Ты ничего о нем не знаешь!– истерично закричала она.

Карим лишь печально усмехнулся и вышел из комнаты.

Глава 19

Он снова пропал, снова не было слышно никаких телодвижений в той комнате. Ее спасением снова стал Мустафа. Погода была прекрасной. Он все еще не мог передвигаться без палочки, поэтому на фронт его не пускали. Так и сидели они часами вместе в саду, делая вид, что войны рядом нет…

Мустафа любил поэзию Джибрана, как и все образованные жители Сирии и Ливана. Влада всегда с удовольствием его слушала, но впадала в состояние глубокой печали всякий раз, когда Мустафа читал знакомые ей строки…Строки, открытые ей Васелем. Любопытно, но девушка заметила, что от чтения стихотворений Джибрана Карим тоже мрачнел… Он все еще пытался демонстрировать свое равнодушие к поэзии, но пару раз, попав на разговор ребят о «Пророке» и других произведений поэта, резко и насильно переводил тему.

В тот день Влада вышла на улицу, держа в руках старенький томик стихов, взятый у Карима. Она уже совсем забыла о нем, но наткнулась на него глазами и решила прихватить на прогулку. Было несколько фраз и выражений на арабском, которые она не совсем понимала, как раз был повод спросить у Мустафы…

Мустафа с интересом взял книгу из ее рук, и в этот момент оттуда выпала знакомая фотокарточка. Он поднял ее и молча задумчиво на нее смотрел.

– Откуда это у тебя?– спросил он девушку.

– Это книга Карима… Кто это? Он сказал, его сестра… Что– то случилось? Это из– за нее он так меняется в лице, когда мы обсуждаем Джибрана? Что за тайна за этим всем?

– Не ищи секретов там, где их нет, Влада. Он солдат, какая с него поэзия…–  попытался отболтаться Мустафа.

– Фото обрезано… Почему, ты знаешь?…

Мустафа молчал. Было видно, он колебался, беспокоился, и в то же время, эта информация жгла его изнутри, он хотел ею поделиться.

– Твоя беда в том, Влада, что ты видишь многие вещи не в реальном свете. Это неизбежно–  ты попала в этот искусственный, изуродованный, исковерканный мир, но хоть он и такой, люди в нем нормальные, добрые, искренние, пусть и в грязном камуфляже… Я скажу тебе это, только потому, что верю, что эта информация может изменить твое отношение к Кариму. Он достоин любви, он ее заслуживает…– парень снова задумался–  колебался, внутри его раздирали сомнения.

– На той фото старшая сестра Карима, Амаль. Это действительно ее книга, любимая книга. Она с ума сходила по поэзии. Училась в Дамасском университете на литературоведа. И ты права, фото обрезано. Оно было сделано давно, лет десять назад на ферме у родителей Карима, как сейчас помню то лето, хоть был тринадцатилетним юнцом. Ребята съехались на каникулы из Дамаска. Амаль только окончила первый курс… Фото делал я, хотя мне было и не место в той компании. Я был младше, а главное, ниже по статусу, но Карим и слушать не хотел о том, чтобы разделять людей по такому признаку. Он так и говорил–  это мой младший братишка и он будет тусоваться с нами.

– Так что такого на этом фото? Кто тот самый третий?

Влада снова вглядывалась в лица– такой веселый и юный Карим, очень породистая девушка. Только сейчас она увидела, как они похожи– та же статность, тот же дерзкий горячий взгляд. Эта Амаль была красавицей, при этом очень натуральной…

– На том фото,–  он невольно сглотнул,–  третий человек на том фото–  это бывший друг Карима. Очень близкий друг когда– то. Тот был на пару классов старше, но Карим всегда притягивал к себе людей не по возрасту. Карим закончил тогда девятый класс, его друг перешел в одиннадцатый. Они тоже приехали из Дамаска. Для Карима это был непростой год–  его перевезли в столицу, перевели в столичную школу. Дядя сказал, что нужно получить достойное образование. Так вот, этот друг сильно его обидел. Вернее не так, он его не обижал. Он оторвал у него часть его души, вырвал часть сердца. Он влюбил в себя сестру Карима, поиграл с ней, обесчестил и уехал восвояси. А девушка с поруганной честью в нашей среде–  живой труп, клеймо на всей семье. Амаль не стала с этим жить. Повесилась в конюшне. История наделала немало шума, должен я сказать. Уж не знаю, вылилось ли это в публичное пространство, но сил было приложено немало, чтобы все это загасить. Мы живем в косном, консервативном обществе, поэтому обе семьи решили, что единственное верное решение–  придать тему забвению. Хотя взаимная ненависть, конечно, и осталась. Приличия на то и приличия, чтобы прикрывать истинные чувства. Этого урода отправили на учебу за границу, да он и не парился особо, я думаю. А Карим остался со своей болью. Он и сейчас с ней живет. Этот человек–  Васель Увейдат… Слышал, что у тебя что– то с ним было… Не тот это мужчина, с кем можно верить в хорошее будущее, уж поверь мне…

Влада уже не слышала его последних наставнических слов. В памяти яркими всполохами оживал их разговор с Васелем еще на заре отношений:

«Была замечательная девушка, отношения с которой вопреки воле и желанию обеих наших семей, развивались быстро и стремительно, но ни к чему не привели. Я быстро вернулся на землю, поняв, что это детское увлечение. А она так и осталась витать в облаках… Поверь мне, ничего хорошего из этих отношений не вышло. Она восприняла все слишком серьезно, наломала дров, как вы говорите в России. Я жалею о тех отношениях. Единственное хорошее, что они мне дали–  это любовь к поэту Джибрану Халилю Джибрану. Она его любила. Пожалуй, это единственное, в чем наши вкусы оставались неизменны.»