– Я искренне удивлена, что ты читаешь книги. Можно?

Не дожидаясь его ответа, она отворила створку шкафа и провела рукой по ряду книг, некоторые из них были покрыты пылью, другие напротив, судя по всему, постоянно извлекались из шкафа.

История Сирии, конституции арабских стран, «Государство» Макиавелли, стихи Джибрана Халиля Джибрана… На секунду рука Влады дрогнула… Она поддела тоненькую книгу пальцем и поняла, что та не пыльная, а, напротив, зачитанная почти до дыр… Она вытащила ее и удивилась еще больше, когда увидела, как между книжных страниц торчали заломанные и немного пожелтевшие тетрадные листочки с рукописными чернильными записями на арабском, которые она не могла разобрать.

– Это тоже твое?– спросила она, не пытаясь скрыть удивления в своем тоне.

Карим задумался, медля с ответом, словно удаляясь в какую– то давнюю историю..

– Меня приучил к стихам один близкий человек… Эта книга осталась от него…

Влада отложила томик в сторону и внимательно посмотрела на Карима.

– И что бы сказал Джибран, узнав, что ты силой удерживаешь меня тут?

Он посмотрел на нее внимательно.

– Я не ищу ответов в поэзии, Влада. Это глупо. Поэты– те же люди, им свойственно ошибаться и заблуждаться. Они не истина, они лишь те, кто облек свои страдания в красивую форму. Читая стихотворение, я просто наслаждаюсь мелодией стиха, как наслаждаюсь мелодией инструмента.

Влада задумалась над его словами. Никогда еще такое возвеличивание формы над содержанием не приходило ей в голову… Вместе с тем, было бы интересно узнать, что это за такой близкий человек, который, судя по всему, имеет на этого каменного с первого взгляда мужчину влияние…

– Я голоден, – резко перевел на более тривиальную и насущную тему разговор Карим.–  Очень устал за сегодня. Много общался с новобранцами. Давай поедим.

Только сейчас Влада увидела, что в другом конце комнаты был накрыт небольшой стол. Арабская еда, шиш таук (шашлык из курицы), кебабы, зелень, хуммус (паста из нута).

Они сели напротив друг друга. Почему– то Влада чувствовала себя крайне нервозно и не притрагивалась к еде, Карим этого тоже не делал, предпочитая со свойственной ему высокомерной улыбкой разглядывать ее.

– Смотрю, тебе очень приглянулась абайя,– подколол он ее по поводу внешнего вида.

– Чувствую себя в ней защищенной,– парировала девушка. – Кстати, благодарю тебя за абайю и новые наряды, более подходящие для местного кабаре, чем для жизни в доме с опасными революционерами, но хотелось бы также обзавестись и новой, более удобной парой обуви, а то как– то волнительно мне постоянно передвигаться на своих шпильках…

– Согласен, волнительно… Для меня….– ответил с улыбкой Карим,–  конечно, завтра же тебе принесут несколько более удобных пар обуви. А по поводу чувства защищенности–  осторожнее, оно бывает крайне хрупко.

– Иллюзорно,– поправила его Влада.

– Не понял?– переспросил он, они общались на смеси английского с арабским, хорошо понимали друг друга.

– Правильно говорить иллюзорно. Иллюзия, шибх по– арабски.

Это слово происходило от того же корня, от которого знаменитое «хиял»? Ах, да, тебе это слово должно быть очень знакомо…

– Почему ты так ненавидишь людей с побережья? Они ведь просто люди. Среди них есть обычные бедные крестьяне…

– Мы еще поговорим с тобой о революции, о них, обо всем этом. Но сегодня давай поговорим о нас как о людях. Расскажи мне о себе, Влада.

– О, моя жизнь мелка и тривиальна, Карим. Кто я на фоне тебя, прославленного героя революционеров. Это ты темная лошадка, это про тебя было бы крайне интересно узнать….

Он удивленно вскинул бровь.

– Я понятен, как белый лист бумаги. Простой парень из деревни, взявший оружие…

– Не смеши меня, Карим… Для кого эти сказки? Для этих недалеких мальчишек, которые воюют с тобой–  возможно, да и они должны были уже понять, что ты не так прост, и дело ведь не только в твоем родстве с влиятельными людьми…

– Хорошо, асфура, готов послушать твою историю обо мне. Крайне интересно, чем же я так загадочен…

– Ты родился в богатой консервативной семье, Карим. Это не секрет. Про твое родство с Анваром Дибом знают все, это только плюс к твоему имиджу, потому что на Востоке все– таки больше любят преемственность и породу. Но в то же время, во всеуслышание заявляется, что ты деревенский парень… Думаю, ты сын кого– то из его братьев, тех, кто не стал переезжать из деревни вслед за выбившимся в люди родственником, остался на родине, но в то же время, забыт и брошен не был. Ты вырос в достатке, с деньгами, но без нужного уровня вкуса и стиля. В тебе нет утонченности. Зато есть присущая всем богатым сирийцам уверенность и чувство безнаказанности. Думаю, ты гордился своими прославленными родственниками из Дамаска в своей деревне, но на самом деле ненавидишь их, потому что они считают тебя неотесанным крестьянином. А вот дальше картинка не складывается… Ты кадровый военный, но твое образование и кругозор явно шире, чем у среднестатистического сирийского лейтенанта… Ты хорошо говоришь на английском, но не блестяще, чтобы считать, что ты учился в Европе… Странно это все, конечно… И знаешь, что еще интересно… Тебя с твоими связями могли устроить в самую лучшую, элитную дивизию, но ты же пошел другим путем. Ты захотел быть как все, словно ты из народа, словно ты ничем не отличаешься от среднестатистического сирийского парня–  армия, служба где– то на отшибе страны, в пустыне. По крайней мере, такова официальная легенда… За эти качества «простака» тебя принимают за героя. В тебя верят, за тобой идут. Но на самом деле это не героизм. Лично я понимаю, что это план, ты хорошо продуманный и профинансированный проект. Но чей? Лично твой? Родни? Твоих кураторов и спонсоров, как ты говоришь, из– за рубежа? Что бы это ни было, это обман, Карим, потому что ты с народом не ради народа, а только из– за непреодолимого желания получить власть, руководить, управлять…Для чего тебе это нужно? Разве мало той власти, которую ты бы получил, просто используя связи, не устраивая этого кровопролития? Ты все время хочешь кому– то что– то доказать, отомстить… Но кому… Анвару Дибу? Глупо конкурировать с легендой… Отцу? Уровень амбиций не тот… И не брату… Нет, мне кажется, у тебя нет братьев, ты слишком эгоистичен… Уж тем более не сестрам. На сестер тебе вообще наплевать. Ты не ценишь женщину как личность…Видимо, есть кто– то еще, кому ты не можешь простить успеха…

Влада видела, как губы Карима белеют у нее на глазах… Она перегибала палку… Знала это, но продолжала строить свою теорию… Или она нащупала верный путь к его тайнам?

– Это все?– спросил он ее сухо.

Влада молча кивнула, наконец, положив в рот кусок хлеба. Внезапно ей страшно захотелось начать есть. Его тарелка все еще была пуста…

– Салату?– обратилась Влада к Кариму, протягивая ему блюдо с таббули.

Она сама не понимала, что этим хотела показать ему. Сбавить напряженность, осознавая, что опять влипла, или же наоборот, раздразнить его, продемонстрировав свое спокойствие.

Карим молча взял с ее руки салатницу. Они ели в полной тишине, даже не глядя друг на друга. Аппетит Влады как рукой сдуло, когда она поняла, что он так просто не спустит ей ее тираду…

– Извини, – вдруг, выпалила она, чувствуя, как загораются ее щеки,– я мало что знаю о тебе… Это лишь мои журналистские догадки…

Карим молчал, дожевывая очередной кусок мяса. Он поднял на нее тяжелый взгляд, налил себе воды, осушил стакан полностью, после чего встал из– за стола. Влада не двигалась. Она боялась любого его действия, любого его шага… От него можно было ожидать всего на свете.

Сейчас Карим стоял у нее за спиной, она чувствовала это затылком, но не решалась совершить даже малейшее движение.

Его руки легли на ее шею, погладив кожу, поднялись по волосам. Влада почувствовала, как собранные ею в пучок волосы распадаются по плечам волнами.

– Светлые волосы словно магнит для арабских мужчин,– нежно произнес он, поглаживая их и перебирая между своими пальцами, – твои имеют янтарно– золотой свет. Как мед. Он натуральный?– опять этот спокойный невозмутимый тон. Именно этот тон пугал ее больше всего.

– Да,–  немного хрипло ответила она.

– Но твое лицо не совсем славянское. Твоя мать или отец не русские? Кто они?

Влада вздохнула.

– Я не знаю ни мать, ни отца.– призналась она искренне.

– Что с ними? Они умерли?

– Да…

– Кто же тебя воспитывал? Дядя, тетя?

– У меня только тетка.

– Ты жила с ней?

– Нет, я жила в специальной школе– интернате для богатых детей.

– Как это?

– А вот так. Я не знаю, что такое дом родных. Моя родня– это школа и мои учителя, которые сменялись каждый год. Таковой была политика в учреждении, чтобы мы, ученики, ни к кому не привязывались…

– Как же ты так жила?– он резко поставил стул напротив нее и сел почти вплотную. Так, что Влада чувствовала его дыхание…

– Нормально жила,– она как можно более непринужденно пожала плечами, хотя к горлу подступал ком. Тяжело было открывать старую, зарубцевавшуюся рану,– у меня были лучшие вещи, каждое лето я ездила за границу в различные образовательные лагеря. Я поступила в престижный институт, и тетка сняла мне хорошую квартиру. После получения диплома меня пристроили в информационное агентство. И вот, я здесь…

Он смотрел на нее со смешанным чувством непонимания и сострадания. Было видно, как сковывавший его еще несколько минут назад гнев постепенно отступает…

– А потом ты встретила Васеля Увейдата…

– Да… Я полюбила его…– тихо прошептала Влада,– впервые полюбила.

Карим глубоко вздохнул, взяв ее холодные и немного влажные руки в сухое тепло своих ладоней.

– Еще десять минут назад после всей твоей нелепой и подчас обидной болтовни я был готов наказать тебя так, что ты бы запомнила надолго… Но сейчас… Асфура, мне правда жаль… Ты так смело рассуждала о моей семье, хотя у тебя ее никогда не было… Ты ничего не знаешь о родственных узах, о семейном очаге… И вместо того, чтобы, наконец, встретить нужного человека, познать все это и начать взрослую жизнь, судьба подкидывает тебе его… Того, которому в принципе чуждо понятие семьи и родства….