***

Карим вошел в комнату, в которой со вчерашнего дня поселилась Влада. Освещенная несколькими свечами и лампадами, отопленная шуфажем, она показалась для него каким– то волшебным островом наслаждений. Его пленница лежала на кровати со связанными руками и накрытая одной лишь простыней, отчего по его телу пробежала сладострастная волна предвкушения удовольствия. Она спала. Мужчина не стал ее сразу будить, решив сначала принять приготовленную для него банщицами ванную. Выйдя через 15 минут из душа в одном белом полотенце на бедрах, он тихо подошел ко все еще спящей девушке и присел на край кровати. Банные процедуры подействовали на нее явно положительно, от увлажненной кожи исходило бархатное сияние, аккуратно расчесанные прямые длинные волосы блестели, вся она словно стала еще моложе, чем когда он ее увидел. Карим удивился тому, что ей 23 года. На вид ей нельзя было дать больше 18. Сквозь мягкие очертания простыни он без труда угадал ее стройные ноги, узкую талию, миниатюрные бедра и красиво очерченную женственную грудь. Внезапно его сознание осветило картину из прошлого–  и он вдруг понял, почему его так тянет к ней. Он почти торжествовал, разгадав, как он решил, наконец, эту загадку. Торжествовал и печалился одновременно.

В детстве, когда ему был 6– 7 лет, он гостил у дяди Надима в Дамаске. На самом деле, Надим приходился ему двоюродным братом, но по возрасту был ровесником отца Карима. Дети Надима же были погодкам с Каримом. В отличие от его семьи, живущей в деревенской местности, хотя и в достатке и уважении, «городские» Дибы, как их называли в большом клане, вели олигархическую жизнь, входя в правящую элиту страны. Еще бы, отец Надима– Анвар Диб–  был одним из самых верных соратников президента, по сути помог ему прийти к власти. И хотя блага от такого родства ощущала вся семья Дибов, в настоящей роскоши купались, конечно же, непосредственно отпрыски самого Анвара Диба. Они все время путешествовали по миру, многое видели и, естественно, были большими снобами. И если на уровне взрослых этот момент в силу ряда обстоятельств деликатно замалчивался, то дети Надима не скупились на колкие замечания и поддразнивания в адрес Карима, его сестры и братьев. Особенно его недолюбливала старшая дочь Надима, его ровесница Ранья. Ранья с детства говорила по– французски, потому что имела гувернантку из Марселя, нанятую дедом– дипломатом, отцом жены Надима. Она увлекалась танцами и живописью и при каждой встрече с Каримом дразнила его навозником и неотесанным крестьянином, что, естественно, постоянно его злило. Как– то в очередное посещение их дамасской виллы в районе Меззе с отцом и матерью Ранья не разрешила ему покататься на своем новом велосипеде, сказав, что его место на ишаке. При том, сделала она это в присутствии своей подруги, которая нравилась Кариму. В то время, как вредные девчонки весело смеялись над своей грубой шуткой, Карим в гневе кинулся в комнату Раньи, ослепленный желанием отомстить. Он хотел сломать самую любимую ее игрушку, таким сильным был его гнев. Войдя в шикарную комнату, похожую скорее на замок принцессы, первое, что он увидел, была белоснежная статуэтка балерины, совершающая па. Она стояла на трюмо, словно говоря «я тут самая любимая, я тут самая главная». Конечно, он должен был ее разбить вдребезги, но завораживающий вид этой фигурки почему– то останавливал его от варварской выходки… Балерина была столь прекрасной в своем изяществе, а ее задранная ножка открывала взору неискушенного мальчишки сокровенное женское место, столь притягательное и неизвестное… Карим страстно хотел получить эту балерину, поэтому… сломал ее. Когда Ранья увидела преступление братца, со слезами кинулась жаловаться родителям. Те вызвали мальчишку и строго его отчитали, но на это он и рассчитывал–  мальчик стал искренне извиняться и пообещал, что починит балерину. Удивленные таким раскаянием и охотливостью родители торжественно отдали ему сломанную игрушку на починку–  и тут же забыли о ней, как и сама Ранья. Карим увез свой трофей в деревню. Еще несколько лет эта балерина служила объектом его первых сексуальных фантазий, пока внимание не переключилось на более реальные персонажи. С годами жизнь заиграла новыми красками–  Карим подрос, и в его воспитание вмешался участливый дед– дядя. Старшие классы в международной школе Дамаска, учеба в университете в Дубае, а с ней– красивые девушки, вечеринки, вкус взрослой жизни. Он совсем забыл об этой статуэтке, так и оставшейся валяться где– то в чуланах отцовской фермы. Но вот сейчас, в образе этой хрупкой девушки, лежащей перед ним на кровати, мечты прошлого обрели материальную силу. Перед ним было живое воплощение той, кого он так хотел, той, из– за которой ему пришлось унизиться перед ненавистной девчонкой, наврать родителям, пойти на обман… Той, кто была в его мечтах еще до того, как он познал испорченный вкус жизни, до того, как стал Каримом Дибом–  и эти мечты были чистыми и страстными одновременно, какими только бывают мечты мальчика, только встающего на путь поиска себя как мужчины… Она лежала перед ним, спящая, связанная, приготовленная специально для него…Его дыхание участилось, он прикоснулся тыльной стороной свей руки к ее лицу и почувствовал, как его мужское достоинство поднимается все выше и выше.

Не в силах противостоять соблазну, он аккуратно откинул простынь, чтобы не разбудить девушку. Тяжело выдохнув, увидев мраморно прекрасную молочную кожу, нежно провел от шеи к ключице, обогнул полушария грудей, проследовал от них вниз, вдоль живота. Его рука нежно погрузилась в горячее лоно девушки. Умело коснувшись клитора, он стал нежно его растирать, параллельно другой рукой лаская грудь. Дыхание Влады, все еще пребывающей в сне, участилось. И вот, Карим самодовольно почувствовал соки на своих пальцах. Его движения стали более активными. Его мужское естество ликовало тому, какой отзывчивой была женская натура девушки. Она, словно идеальный инструмент в руках умелого виртуоза, была готова в любой момент исполнить музыкальный шедевр. Ее дыхание участилось, глаза все еще были закрыты, но быстрое моргание век говорило о том, что Влада выходит из состояния глубокого сна. Она выгнулась дугой, явно охваченная приближающимся экстазом…

***

– Васель,– на грани сна и сознания прошептала Влада,– и в этот момент проснулась от того, что кто– то сильно сжал ее горло. От неожиданности она начала хрипеть– дыхание сперло. Над ней нависал ее пленитель с горящими, как угли, полными ярости глазами,–

– Забудь о нем!

Владу охватил смертельный страх.

– Прошу, пусти меня,– взмолились ее губы.

Карим с нескрываемой злостью смотрел на девушку, не выпуская ее лица из своих рук.

Жестким тоном он, наконец, обратился к ней на арабском:

– Забудь о Васеле, с этого дня ты моя, слышишь?! Ты принадлежишь мне и будешь делать то, что я тебе сказал! Твоя жизнь зависит только от меня! И в ней будет имя только одного мужчины– мое!

Какой– то бес вселился в нее. Вместо того, чтобы послушно ему кивнуть, она стала вырывать лицо из его сильного захвата, но только сильнее распаляла его гнев. Он с легкостью преодолевал ее усилия, сжимая за подбородок одной ладонью, в то время, как вторая его рука по– хозяйски стала снова блуждать по ее телу. Влада только сейчас поняла, что полностью обнажена, почувствовала, как ее обдает очередная горячая волна стыда и унижения. Ее тонкое тело было умаслено и приготовлено специально для него, этого грубого солдафона, не церемонящегося с ней.

– Пусти меня, отвяжи! Только трусы поступают так, как ты! Я беззащитная девушка! Что я могу тебе сделать? И ты еще и связал меня!

Карим, как показалось, немного опешил от этих слов. Они одновременно и задели его, и удивили. Он с секунду глотал воздух, думая, что ответить, а потом вдруг протянул руку к изголовью кровати и отвязал Владу.

Девушка почувствовала, как веревка ослабевает. Руки освобождаются от сдавливающего гнета. Она воспользовалась свободой и все еще лежа, сгруппировала свое тело, быстро закрывшись простыней. Он все так же сидел на краю кровати, не отрывая от нее тяжелого взгляда.

– Ты ненавидишь меня… И знаешь что самое смешное? Это я должен тебя ненавидеть, а в итоге ненавижу сам себя за то, что сделал вчера с тобой…

Влада бросила на него удивленный взгляд.

– А как ты думал?! Ты изнасиловал меня! Унизил! Оскорбил! Я у тебя в плену!

Карим встал с кровати и усмехнулся, немного отойдя в сторону.

– Почему ты сразу не сказала, что журналистка?– спросил он вдруг, не глядя на нее,–  я ведь узнал это не от тебя, только когда Валид принес твои документы…

– А что бы это изменило?

– Возможно, многое.

– Хорошо, я говорю сейчас, я журналистка. Ты отпустишь меня теперь?

– Нет. –категорично ответил Карим.– теперь уже нет…

Девушка лишь печально скривила губы в подобии усмешки.

– О том я и говорю…Если ты сделал это со мной только потому, что меня любит Васель, а я люблю его, чтобы хотя бы через меня причинить ему боль, хотя он скорее всего не узнает о том, что тут произошло, учитывая, что я вряд ли останусь живой, как и вы все, то это вовсе не характеризует тебя как героя– освободителя…

– Я сделал это потому, что захотел тебя,– ответил Карим, сверкнув на нее уже знакомым ей горячим взглядом.– Я не хочу отпускать тебя, потому что испытываю к тебе…тягу…понимаешь?…

– Ты делаешь так со всеми женщинами, которых хочешь?– Влада почувствовала миллиметр свободы выражения, и попыталась воспользоваться им с лихвой.

– Обычно это желание бывает взаимным,– ответил он уверенно. Снова задержал на ней свой взгляд, после чего начал приближаться к кровати. На ходу Карим сорвал с себя полотенце, открыв ее взору свою наготу.

– Не ври мне, что я некрасив. Твои коллеги– журналистки любят меня… Этот ваш западный бред про равенство между мужчинами и женщинами… Все твои феминистки, приезжающие сюда со всего света за сенсациями, стонали подо мной, потому что я настоящий мужчина, с мозолистыми руками, шрамами, мускулами и потом…