Коллис понял, что совершил крупную тактическую ошибку. Смерть отца должна была подкосить Джанну, тут-то и понадобилось бы надежное плечо супруга. Он сумел бы склонить ее к чему угодно, если бы она не поймала его с поличным. Надо было срочно искать выход.

– Прости. Я был страшным болваном. Ты же знаешь, что женщины сами на меня кидаются. – Он провел, ладонью по своей смазливой физиономии. – При такой внешности... Я долго был равнодушен, но она постоянно донимала меня, и в конце концов...

– Завтра утром я подаю на развод.

Он попытался ее обнять.

– Дорогая, не делай этого! Не решай ничего сгоряча.

Она отпрянула.

– Оставь свои нежности. Хватит мне быть дурой.

Коллис смотрел ей вслед. Да, он потерпел серьезное поражение, но считал его временным. Он знал, что с Джанной лучше не спорить, когда она в гневе. Ничего, он еще найдет способ заставить ее вернуться к нему. Так было всегда, повторится и теперь. Он не собирался так легко отказываться от состояния Атертонов.

3

Вечером на следующий день после похорон отца Уоррен сидел в библиотеке Лифорт-Холла. Полки из дерева грецкого ореха, занимавшие все стены от пола до потолка, были уставлены лучшими образчиками английской словесности, от первых изданий с золотым тиснением до переплетенных подшивок «Панча». Окна библиотеки выходили в сад, по другой стене красовался каменный камин с гербом Атертонов. Сполохи медленно тлеющего дубового полена освещали абиссинский ковер, утративший былую расцветку за столетия, на протяжении которых по нему подходили к письменному столу восемь графов Лифортов, каждый в свое время. В этой семье традиционно предпочитали библиотеку тесному кабинету. Девятый граф не отличался в этом от предыдущих.

Уоррен сидел в кожаном кресле, откинув голову.

Боже, час от часу не легче! Он полагал, что со страхами покончено, когда тетя Пиф уговорила доктора Осгуда обойтись простым вскрытием, чтобы бедняжка Одри не томилась в ожидании похорон; траурная церемония прошла без нареканий. Что еще важнее, Джиан Паоло не давал о себе знать. И вот теперь – ЭТО!

На столе зазвонил телефон. Судя по лампочке, Уоррена вызывали по внутренней связи. Он снял трубку, надеясь, что не услышит ничего неприятного.

– Сэр, – начал дворецкий, – пожаловала мисс Ханникатт. У нее дело к графине.

Уоррен сомневался, что мать способна сейчас принимать посетителей. Она перенесла траурную церемонию только благодаря лекарствам доктора Осгуда.

– Пригласите мисс Ханникатт ко мне.

Уоррен поправил галстук и убрал волосы за уши. Неплохо бы постричься! Дверь распахнулась. Перед ним предстала Шадоу. На ней были чересчур облегающие стираные джинсы, свитер под цвет волос и мужская жокейская куртка.

Он приветливо улыбнулся ей и сказал:

– Мать никого не принимает.

– У меня для нее подарок, полагаю, он будет кстати.

Шадоу вынула из-под куртки что-то белое, похожее на перьевую метелку для пыли, если бы не черные глаза и уши. Длинные пряди шерсти были завязаны на голове в узелок, напоминавший бархотку для пудры.

– Мальтийская собачка?

– Да. Твоей матери всегда хотелось такую.

Уоррен устыдился, что не вспомнил об этом сам.

Мать долгие годы твердила, что хочет завести собачку той же породы, что у тети Пиф, но отец презирал любых животных, если с их помощью нельзя было охотиться на лис.

– Давай отнесем ее наверх.

Они медленно поднялись к покоям матери. Уоррен постучал, ему отворила горничная. Мать возлежала на горе шелковых подушечек с лентами. Ее волосы длиной до подбородка были аккуратно причесаны «под пажа» – эту прическу она носила столько лет, сколько Уоррен себя помнил. На ней был шелковый халат с кружевами, подобранный под цвет ее глаз.

– Где доктор Осгуд? – осведомилась она слабым голосом.

Уоррен посмотрел на часы. Врач навещал Одри трижды на дню.

– Будет с минуты на минуту. Зато Шадоу, – он взял Шадоу за руку, – принесла тебе кое-что очень необычное. Взгляни.

Нежные пальцы Шадоу обвили его пальцы.

– Это Фон Роммель, – сказала она, передавая Одри собачонку.

Комок шерсти прижался к груди Одри и сонно зевнул, показав розовый язычок размером с ноготь.

Одри улыбнулась. После смерти отца Уоррен впервые видел ее улыбающейся.

– Какая прелесть! Огромное спасибо. – Она прижала собачонку к груди. – Только сегодня утром я попросила у Пиф щенка. Ее мальтийская сука принесла приплод. Но поскольку это произошло за пределами нашей страны, несчастному созданию пришлось бы провести на карантине шесть месяцев, прежде чем власти впустили бы его к нам!

– Я рада, что он вам понравился. Вам придется о нем заботиться. Без вас Фон Роммель не проживет.

– Не беспокойся, – заверила Одри Шадоу, – я стану сама его причесывать и выводить на прогулки. Когда я буду ходить за покупками в «Харродс», то буду оставлять Ромми там в специальном помещении с подушечкой и миской.

Раздались голоса горничной и доктора Осгуда. Уоррен взглянул краем глаза на Шадоу, которая ласково улыбалась его матери. Шадоу была самой чуткой женщиной из всех, кого он знал, умевшей без малейших усилий настраиваться на чужую волну.

– Взгляните, Эллис! – Мать показала Осгуду мирно спящую собачонку.

– О! Как я погляжу, вам стало лучше.

– Да, гораздо. – Мать покачивала Ромми у груди и целовала его в мохнатую головенку, поглядывая на врача.

Шадоу потянула Уоррена за руку, и они, выскользнув из спальни, спустились по лестнице к задней двери, где стоял ее видавший виды «Остин»-мини.

– Было очень мило с твоей стороны сделать матери такой подарок. Я тебе очень благодарен.

Она посмотрела на него светящимися в сгущающихся сумерках глазами. Ее взгляд был таким завораживающим, что он задрожат и поспешно сунул руки в карманы, чтобы тут же не заключить ее в объятия.

– Теперь ты нужен Джанне больше, чем когда-либо, – сказала она на прощание и села в машину.

Уоррен проводил взглядом автомобиль, растаявший в полутьме. Он полагался на феноменальную интуицию Шадоу: пускай сама догадается, что он чувствует по отношению к ней. Впрочем, надо признать, на него ее интуиция до сих пор не распространялась.

Он с горечью вспомнил новость, обрушившуюся на него как раз перед появлением Шадоу. Он по-прежнему отказывался ей верить. Однако Пейтон Джиффорд продемонстрировал ему неопровержимые вещественные доказательства. Последнее было совсем необязательно: Уоррен был готов поверить ему на слово. Еще с донаполеоновских времен представители семейства Джиффорд были юристами Атертонов. В отличие от большинства своих коллег, исходивших слюной при одной мысли о хорошей тяжбе, способной принести баснословный барыш, фирма «Джиффорд, Джиффорд энд Кевендиш» блюла чистоту. Она славилась своей честностью, преданностью и, главное, умением соблюдать конфиденциальность, что едва ли не важнее всего.

Уоррен поднялся наверх, в музыкальный салон, в котором провела весь день Джанна. Держась за полированную колонну винтовой лестницы, он задумался, не следует ли передоверить этот разговор тете Пиф. Он знал от Джиффорда, что тете не было равных, если требовалось уговорить его отца. Многие годы тетя Пиф оставалась становым хребтом семейства. Она металась с Мальты в Англию и назад, всегда оказываясь рядом, когда в этом возникала необходимость. Но это не будет продолжаться вечно...

Придется ему самому выложить все Джанне. Ведь он теперь глава семьи. Пора привыкать.

Уоррен распахнул дверь. Джанна слушала последний компакт-диск ансамбля «Ю-Ю-Ма». Звуки виолончели наполняли комнату, в которой на протяжении нескольких поколений наслаждались игрой клавесина и фортепьяно. Теперь эти инструменты пылились на чердаке. Им на смену пришло высококлассное оборудование «Макинтош». Уоррен взял со столика пульт дистанционного управления и нажал кнопку.

Музыка умолкла. Джанна вопросительно посмотрела на брата, усевшегося в кресло рядом с ней. Его красивое лицо было утомленным и бледным. Она почувствовала, что ее ждет неприятное известие.

– К тебе обратился тот... человек? – решила она прийти на помощь.

– Нет. – Шею Уоррена залила краска, как происходило всегда, когда он чувствовал смущение. Это было единственным изъяном в его патрицианских доспехах. – Пейтон Джиффорд уехал от меня час назад.

– Он что, уже успел приготовить для меня бумаги на развод? Я обратилась к нему только сегодня утром.

– Он говорил со мной о завещании. – Уоррен произнес это каким-то странным тоном. – Ему понадобилось посоветоваться со мной перед официальным зачтением документа.

– О! – Смерть отца и измена Коллиса оставили в душе Джанны зияющую пустоту. То и другое казалось леденящим кошмаром, а саму себя она ощущала угодившей в западню в каком-то чуждом ей мире. Какое значение имеет теперь завещание? Деньги не могут воскресить мертвого или купить любовь.

Слишком затянувшееся молчание брата было тревожнее любых слов. Джанна подумала, что речь пойдет о затруднительном финансовом положении семьи, но тотчас отбросила эту мысль. Недаром советником отца выступал Коллис.

– Ты знаешь, как я тебя люблю, – нарушил затянувшееся молчание Уоррен. – Я никогда ни с кем не был так близок, как с тобой.

Мысли о Коллисе отошли на задний план и сменились нешуточной тревогой. Брат никогда прежде не использовал слово «любовь». Они и вправду искренне любили друг друга, но признаться в этом вслух значило попытаться смягчить надвигающуюся беду.

– Что случилось? Прошу тебя, не молчи.

Он со страдальческим выражением свел на переносице брови.

– Отец отказал тебе в наследстве.

Прошло несколько секунд, прежде чем она осознала услышанное.

– Отказал?! То есть он мне ничего не оставил? Совсем ничего?

– Да. Но ты не волнуйся. Я немедленно займусь этим. Ему следовало оставить тебе по крайней мере акции нового отеля тети Пиф, – закончил он сердитой скороговоркой.