Примерно в этот момент Бонхэм с туповатым выражением самодовольного сексуального приличия отвел Гранта в сторону, чтобы пояснить, зачем он надевал трусики Анне Рэчел: жена и четверо малышей в городе. К тому времени выпили они мало, и Грант не знал, что отвечать.

— Я полагаю, была бы масса сплетен, а? — наконец сказал он, когда они все обсудили.

— Конечно, но так, по крайней мере, они не узнают, а? — ответил Бонхэм.

— Ну, насколько я могу судить по тому, что я слышал об Анне Рэчел, можно весьма точно угадать. А?

— Ну, у них не будет доказательств, — сказал Бонхэм. — Все равно, я думаю, что поступил правильно, а ты как?

— Даже рискуя жизнью?

Бонхэм отмахнулся.

— Не так и опасно было.

— Могло быть.

— Ну, не было же. И я полагаю, что обязан был сделать это. Ты не думаешь, что я поступил правильно? — снова сказал он.

— Полагаю, да, Эл, — ответил Грант и заметил, что Бонхэму этого мало. Он притворился, что думает.

— Да. Да. Уверен, что ты поступил правильно, Эл, — добавил он.

Вернувшись к большому столу, куда уже принесли счет (оплатили его Грант и Дуг), Большой Эл предложил последний тост:

— За вашу поездку! Может, она будет такой же веселой для вас, какой была для нас встреча с вами! — Потом он улыбнулся Лаки любопытной улыбкой. — Должен признать, мне противно, что вы уезжаете. Этот парень был самым лучшим моим клиентом.

Он как будто угадал что-то об их новом знании. Мог ли он догадаться, что Летта расскажет Лаки обо всем этом? Конечно, нет, подумал Грант. Но казалось, что у него такое выражение лица, которое Грант замечал у него при неприятностях, расстроенный вид человека, идущего по длинной, длинной улице под проливным дождем, и надо идти, идти и идти и мокнуть под дождем.


Именно в аэропорту Грант хватился своей камеры, дорогой «Икзекты В», он не чувствовал себя достаточно богатым, чтобы заказать Уильяму подводный бокс для нее.

Он пошел к багажнику, где Орлоффски разгружал оборудование, он подумал, может, она там, хотя всегда носил ее с собой. Не было.

— Ты случайно не видел моей камеры, а? — спросил он у тупоголового поляка.

— Да. Она лежала в доме на вещах, не так ли? — коротко ответил тот. Он отвернулся и взял баллоны. Что-то в его позе неожиданно дало Гранту понять, что он ее украл.

У Бонхэма был смешной вид, когда он спрашивал у остальных. Без особых надежд Грант все-таки еще раз осмотрел всю машину. Нет. Объявили посадку на самолет. Бонхэм как-то сказал, что у Орлоффски любопытно липкие пальцы, «ищущие», — сказал он.

— Ну, может, я в доме ее забыл, — неубедительно сказал он. — Ты поищешь, Эл?

— Конечно. Если найду, пришлю в Кингстон, — кивнул Бонхэм. Вид у него был слегка пристыженный. Прекрасный финальный аккорд.

Дуг хлопнул Гранта по спине и поцеловал Лаки.

— Буду скучать по вас. Может, через неделю я прилечу на парочку дней. Если захотите, телеграфируйте.

Потом началась суматоха. Шум, хлопки, толчки, уходить-не-оглядываясь, шарканье ног и вздохи пассажиров.

Когда они взлетели, Грант и рассердился, и расслабился. Он рассказал Лаки о своих подозрениях и поцеловал ее.

21

Большие руки сжимали руль старого «Бьюика», большие ноги мягко нажимали три педали в различных сочетаниях, когда он вел старую машину по дороге из аэропорта, и Бонхэм сосредоточился на ощущениях от движений тела, пытаясь заглушить голос рассудка, который был в ярости.

Он, как и Грант, был убежден, что Орлоффски украл «Икзекту». Возможно, по лицу это было заметно, черт подери. И Грант это видел. У него не было доказательств, но он и раньше наблюдал нечто подобное еще в Джерси. Но даже если бы доказательства были, он не мог бы заговорить в машине при Дуге. И даже если бы доказательства были, что бы он с ними делал? Без Орлоффски не состоится сделка со шхуной, корпорации не будет, потому что без яхты Орлоффски и его денег Файнер не присоединится. Руки связаны. Он вынужден защищать Орлоффски.

Вот он и сидел молча, вел машину, а внутри все кипело. Рядом, тоже молча, сидела Летта, его жена, чувствовавшая его состояние. Сзади, тихо разговаривая, примостились остальные трое, и постоянно слышалось бульканье бутылки. Летта точно знала, что происходит, от нее не ускользнуло происшедшее. И она по-своему его поддерживала. Но это не успокаивало, напротив — раздражало. Черт подери, думал он, почему женщины не могут оставить проклятого мужчину хоть ненадолго наедине с собой, почему они всегда должны лезть тебе в душу, быть частью тебя, почему они не могут понять, что есть вещи, где мужчина все хочет сделать сам?

Такая глупая, идиотская штука. Глупая камера ценой в 200 долларов, не очень новая. Из-за этого Грант очень легко может отойти от них. Или от него вообще не будет пользы, ни со шхуной, ни в чем другом. И все из-за тупой камеры. Как-то в Кейп-Мей Орлоффски украл двадцатидолларовую медную ручку для двери в магазине, куда они зашли посмотреть принадлежности для катера. Когда они вышли, Орлоффски смеясь показал ее. Как и сейчас. Ни из-за чего, из-за дешевки он поставил себя под угрозу публичного разоблачения, естественной потери кредита, потери репутации. Бонхэм не так уж и против воровства, если красть что-то важное, по-настоящему нужное тебе, типа шхуны, да еще если уверен, что удастся уйти. Только это никогда не удается. Но так рисковать из-за вшивой камеры или медной ручки — не имеет смысла. Когда он доберется домой, избавившись от Дуга, он вычитает ему, а если камера у него, то заставит отдать. Если отправить ее Гранту, то еще есть надежда спасти ситуацию.

Но от этой черновой работы его спас сам Орлоффски. Наклонившись вперед, он проревел сзади в самое ухо:

— Я думаю, твой дружок Грант считает, что я украл вшивую камеру!

Бонхэм оглянулся и снова устремил взгляд на дорогу.

— Ну, — спросил он. — Это ты?

— Шутишь? — воинственно ответил Орлоффски. — Как я мог? Я все время был рядом с тобой. Едрена мать, ты хочешь меня обыскать? На здоровье.

Бонхэм очень хорошо помнил о Дуге, сидевшем позади.

— О, кончай. Ты не хуже меня понимаешь, что тот, кто украл, то второпях спрятал ее где-нибудь. Но я надеюсь, что она как-то отыщется. Я уверен, что никто из нас не крал бы ее.

Дуг сидел и молчал.

— Не хочешь нам помочь, Дуг? — спросил Бонхэм. — Когда вернемся домой.

— Конечно, — ответил Дуг.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Орлоффски. Он снова наклонился вперед, но говорил громко. — Я думаю, ее утащил кто-нибудь из этих проклятых ниггеров-носильщиков. Я точно видел ее вместе с барахлом на заднем сиденье, когда мы разгружались. А потом, когда я через минуту оглянулся, ее уже не было. Но я, черт подери, видел ее. Ты ее видел, Эл?

— Нет, — честно ответил Бонхэм, — но я тогда ее не искал.

— Ты видел, Дуг? — спросил Орлоффски.

— Нет, — ответил Дуг. — Не видел.

— А ты как, Ванда Лу?

— Нет, я ее там не видела, — ответила Ванда Лу. — Но я точно видела, как кто-то ее куда-то сунул, когда мы упаковывались дома.

— Ну, я думаю, так и случилось, — сказал Орлоффски. — Я точно видел ее, и я точно знаю, что ее стянул кто-то из этих вшивых черных ниггеров-носильщиков. Они жуткие воры, эти ниггеры-деревенщина. Разве не так, Летта?

— Да, — сказала Летта. — Многие ниггеры-деревенщина — большие воры. — Большая удача для него, подумал Бонхэм, спросить у Летты, которая так заботилась о своем буржуазном окружении. Да и правда, что очень многие полевые рабочие низших классов, невежественные и необразованные, были классными ворами и гордились этим.

— Я не думаю, что дома мы найдем камеру, — сказал Орлоффски.

Бонхэм пытался скрыть отчаяние в голосе. Вот, значит, какой линии он будет придерживаться.

— Ну, мы все равно хорошенько поищем, когда приедем, чтобы уж точно убедиться.

Но, конечно, они ее не найдут.

— И дайте мне глотнуть из бутылки, что у вас, что б там ни было, — с отчаянием сказал он и протянул руку назад.

— Это водка, — сказал Орлоффски и дал бутылку.

От большого глотка крепкой водки на глаза навернулись слезы, в желудке закипело, но все равно лучше не стало. Все шло не так. Все на него давило, сжимало со всех сторон, так что он и пошевельнуться не мог. Время вышло. Успех был под самым носом, как пресловутая морковка, но он не смог рвануться и достать ее. А теперь это!

Единственное, что не должно идти плохо, это сделка с Сэмом Файнером. Деньги пришли два дня тому назад. Он никому об этом не сказал. Он передал чек управляющему «Ройал Кэнедиэн Бэнк», который провел его через свой банк и теперь держит десять тысяч, не кладя их на счет. Когда здесь, в городе, они основали втроем корпорацию после поездки на Гранд-Бэнк, то избрание его президентом давало на это право. И он не хотел испытывать судьбу, рискуя этими деньгами.

На встрече Сэма Файнера, не желавшего получить пай, а предоставлявшего только долгосрочный заем на низких процентах, все-таки убедили взять 2 процента акций в качестве подарка, а не в уплату долга. Идея исходила от Бонхэма. Орлоффски поддержал. У Бонхэма осталось 49 процентов, 49 процентов — у Орлоффски, у Файнера же — решающие 2 процента. Бонхэм предпочел такой путь, поскольку был достаточно уверен, что в любом решении может рассчитывать на Файнера, а это лучше, чем разделить акции с Орлоффски по 50 процентов и столкнуться с ним лбами.

Когда деньги пришли, он позвонил морскому агенту, продававшему шхуну, и, подчеркнув, что платить будет наличными, выцыганил скидку с 11500 до 10200 долларов. Благодаря чеку, управляющий банком дал ему тысячу долларов, чтобы послать агенту в качестве задатка.

Бонхэм знал владельцев шхуны. Это была маленькая американская нефтяная корпорация, которая по каким-то причинам очень хотела быстро избавиться от недвижимого имущества, чтобы можно было ликвидировать корпорацию. И шхуна, которую использовали только для увеселительных прогулок по завершении сделок, оставалась практически последним недвижимым имуществом. И все же он сумел снизить цену только до 10200. Но он заставил их согласиться на ее доставку за их счет. Как только Орлоффски поедет на север за яхтой, он повезет деньги в Кингстон завершать сделку, покажет там наличные и попытается выторговать еще тысячу.