Приняв душ, она голой легла на большую широкую кровать и позвала его. Грант ощущал, что не может отказать. Это было бы слишком ужасно. Когда он шел к ней, его снова поразил ужас собственного хладнокровия. Тело ее было чужим для него, как будто он никогда к нему и не прикасался. Она, должно быть, ощутила это. Но если и так, то все равно ничего не сказала.

После этого он спал с ней только однажды, и это было как раз в ночь после первого погружения в море вместе с Бонхэмом, в тот день, когда они входили в большую пещеру.

Конечно, он тогда и понятия не имел, в тот первый день в пляжном домике Эвелин, что ровно через двадцать один день он будет отчаянно просить Лаки приехать из Нью-Йорка.

Но многое должно было произойти, прежде чем это случилось.

7

Во время второго погружения в море с Бонхэмом он убил первую свою рыбу. Бонхэм продал ему арбалет с двойной резиной, включив его стоимость в растущий счет, и предупредил, что до тех пор, пока не попадется настоящая большая рыба, он должен взводить только одну резинку. Они были примерно в трех милях западнее побережья, где, как говорил Бонхэм, была настоящая рыба. «Охотиться с ружьем намного веселее, чем просто болтаться у мелких рифов», — сказал он с кровожадной ухмылкой.

В миле от берега был глубокий риф, слишком глубокий для местных ребятишек, чтобы охотиться с ружьем, а поскольку глубина была от 75 до 100 футов, то ни один из двух других учителей подводного плавания в Ганадо-Бей не вывозил сюда клиентов. Обычно и Бонхэм не возил, но поскольку дела у Гранта шли хорошо, он не видел причин не взять его туда. «Счастливчик, что так быстро все сечешь», — громыхнул он.

Грант помнил, как Бонхэм говорил, что на «мелком рифе» тоже было много рыбы, но ничего не сказал. Бонхэм, кажется, все делал по-своему, чтобы убедиться, что богатый драматург все еще заинтересован в нем. Только гораздо позднее, когда Грант знал намного больше, он сообразил, что Бонхэм мог передвинуть фактор безопасности до опасной грани, беря его на второй же день на такую глубину. Но тогда это было неважно.

Он так и не понял, когда же именно начал свободно чувствовать себя под водой. Это случилось как-то совершенно неожиданно: возникло доверие. Но точно, что это произошло не на второй день, когда он нервничал так же, как и в первый раз.

Одевание теперь стало более привычным. Таким же стал и выброс в воду. Повернув голову ко дну, за коралловым холмиком он увидел большого окуня (оказалось, он весил всего лишь шесть футов), спокойно смотревшего на него. Медленно выдвинув вперед ружье, пока оно едва не коснулось рыбы, которая нежно и лишь слегка озабоченно глядела на него жидкими глазами, он спустил крючок, и стрела пронзила ее как раз по боковой линии вблизи головы и сломала ей хребет. Рыба резко дернулась, но стрела и зазубрины на ней крепко ее удерживали, она закатила глаза, открыла и закрыла рот в безмолвной рыбьей агонии. Держа ружье на длине вытянутой руки и вытаскивая рыбу на конце стрелы и двойной длины линя (на случай появления акул или других хищников), Грант всплыл, ощущая себя скотиной и убийцей.

А Бонхэм убийцей себя не чувствовал. Он буксировал маленькую пластиковую лодку для рыбы («Старайся попадать в голову и как можно быстрее выбрасывай ее из воды, — ухмыльнулся он, — иначе она рвется и разбрызгивает кровь, а это привлекает акул»), и в лодке к тому времени, когда Грант убил окуня, уже было пять рыбин большего размера. Наблюдать с поверхности, как большой человек злобно преследовал еще одного, большого окуня, было все равно, как если бы он видел хищного первобытного недочеловека, преследующего оленя. Это как-то волновало, но все равно было жутковато.

Когда большой человек всплыл с новой рыбой (пятнадцатифунтовой, как выяснилось), он улыбался своей мрачной кровожадной ухмылкой. И немедленно снова нырнул.

Грант в тот день не думал, что это так уж легко, и по-своему был из-за этого счастлив. Он не мог выбросить из памяти жидкоглазую рыбу, бьющуюся в агонии. А глубже этого он обнаружил и дикую радость. Однако дикая радость не помогала. Он еще раз шесть стрелял в рыб и мазал. Рыбы, кажется, обладали способностью исчезать с невероятной скоростью при спуске крючка, если это не было на короткой дистанции. Бонхэм, кажется, предвидел это и стрелял на мгновение раньше.

Когда они закончили охоту, возвращались домой с помощником Али у руля и вытащили бутылку джина, Бонхэм выглядел особенно утомленным и даже угнетенным.

— Господи, люблю охоту! — сказал он с обычной ухмылкой, приложившись к бутылке и откинувшись к планширу. — Я не имею в виду возможность сбежать и оставить тебя одного, как сейчас. — Он подумал. — Но ты все сам хорошо делал, а?

— У меня одна, — сказал Грант. — Мне нравится. Но как-то постыдно, как-то неспортивно так стрелять в них в акваланге, когда они так беззащитны.

— Шутишь? — мрачно глянул на него Бонхэм, как будто его оскорбили. — Без акваланга мы бы туда, на восемьдесят пять футов, и не попали бы. Именно потому они неиспорчены и их легко бить. Но они быстро умнеют. Они как-то узнают, что на рифе появился хищник, и убегают. Они общаются, так что не волнуйся. И все равно, если не мы, то другие. Такова жизнь моря. Почище любых «джунглей».

— Конечно. Но я думал, что некоторые ныряльщики могут погружаться на такую глубину и без ничего, — заметил Грант.

— Конечно. И даже больше. Ты имеешь в виду таких, как братья Пиндар? Но на то они и специалисты. Как раз в этом. Я могу на шестьдесят футов, но не уверен, что смогу восемьдесят пять.

Он, кажется, вообще не интересовался рыбой, которую тащил за собой в лодочке, и спросил, нужна ли она Гранту. По праву они принадлежали ему, поскольку он оплачивал поездку.

— Иисусе, мы не съедим столько, — запротестовал Грант. — Но пару-тройку я бы взял.

— Они твои, — сказал Бонхэм.

На вилле вечером будет пир, и не с купленной рыбой, а с убитой охотником Грантом.

— Я бы хотел взять ту, что сам застрелил, — смущенно улыбнувшись, сказал он. Она была самой маленькой.

Бонхэм неожиданно ухмыльнулся и продемонстрировал удивительную чувствительность, которую так часто замечал в нем Грант:

— Черт, бери три больших и скажи, что убил всех трех. Какая разница? — Или просто сказывался большой опыт?

Грант смущенно пожал плечами.

— А что ты будешь делать с остальными?

Глаза Бонхэма слегка сверкнули.

— Продам. На рынке. Если тебе не нужны. Но пойми, они твои, если хочешь. Частенько клиентам не нужно столько рыбы, и тогда я ее продаю. Не выбрасывать же. Подзаработаю.

— Я ведь только одну застрелил, — скромно сказал Грант.

— Неважно. Они твои. Потому что ты платишь мне за поездку, оборудование и инструктаж.

Грант вежливо покачал головой. Он все же не понимал этого большого человека. Пока. Бонхэм пожал плечами. О'кей, тогда он их продаст. Ему не стыдно.

Как выяснилось, у Бонхэма были свои заботы. И когда вопрос о рыбе был решен, он обсуждал их всю обратную дорогу.

В отличие от Гранта, эти заботы не были связаны с женщинами. Бокс для камеры, который он вчера испытывал (съемки Гранта еще не были проявлены), сконструировал и сделал его друг здесь, в Ганадо-Бей, американец, который был лучшим мастером по боксам в Карибском бассейне. Бонхэм продавал их в своем магазине. Но изготовление их стоило очень дорого, потому что он работал с наилучшими материалами и все делал вручную. Так много не сделаешь, только по заказу, а это уменьшало шансы Бонхэма продать их. Большинство начинающих ныряльщиков не могло столько выложить за бокс, особенно, если это было связано с покупкой новой камеры. У большинства отдыхающих уже были свои камеры, обычно — те модели, для которых Уильям еще не сконструировал бокса; а отдыхающие, как правило, жили здесь слишком недолго, чтобы дождаться нового бокса, так что Бонхэм на этом терял.

Так вот, через четыре-пять дней он с Уильямом полетит на остров Гранд-Бэнк испытывать новый бокс, который Уильям сделал для немецкого «Минокса». Грант может поехать с ними, если оплатит свои расходы. Бокс для «Минокса» был идеей Бонхэма. Он обнаружил, что у большинства туристов, по крайней мере, у тех, кто начинал с Бонхэмом, были «Миноксы» или сами по себе, или как дополнение к их тридцатипятимиллиметровой камере. И, конечно, камера и бокс намного дешевле.

— Но зачем лететь на Гранд-Бэнк? — спросил Грант.

Бонхэм ухмыльнулся.

— Потому что там остановился знакомый богач. И если бокс работает, он купит сразу же. И этот бокс, и камеру. — Он сделал скорее паузу, чем закончил.

Остров Гранд-Бэнк — маленький атолл из коралла песка на южной оконечности Багамских островов, на полпути между Грейтс-Инагуа и Каикос, в сотне миль на юго-восток. Это всего в сотне миль от Мушуар-Бэнк и Силвер-Шоулз. На вытянутом в форме восклицательного знака острове был один город на более широкой стороне и глубокая лагуна на другом конце, где, как считалось, затонуло несколько древних галеонов, но так далеко, что следов их не находили. Он был три мили длиной, покрыт кустарником и редкими соснами и пальмами, там было жарче, чем в аду, на всем острове была одна дорога — от города, точнее, от привольно раскинувшегося порта под управлением Багамских островов, до роскошного отеля у лагуны. Взлетной полосы не было, и прилететь туда можно было только на гидросамолете. Грант никогда там не был, хотя и читал о нем в книгах по нырянию или поискам сокровищ.

— Но это не единственная причина, — продолжил все же Бонхэм. Он снова остановился и под сушащим ветром легко провел огромной ладонью по обширной поверхности волосатого живота. — Слушай, там шхуна, которую несколько месяцев тому назад выставили на продажу в Кингстоне. Шесть спальных мест плюс два для команды, длина шестьдесят восемь футов. Называется «Наяда». — Он снова остановился и сменил курс. — Слушай, я учил этого богача, его зовут Сэм Файнер, в прошлом году, когда он жил в большом отеле в Ганадо-Бей. Ему безумно понравилось ныряние. Так понравилось, что он подумывает вложить деньги в мой бизнес, просто чтобы было судно, на котором он мог бы плавать, когда захочет понырять.