Не страшись урагана любви

ПОСВЯЩЕНИЕ

Эта книга посвящается моей дочери Кейли. Причина, по которой ее отец раньше не пытался написать о великой любви, в том, что он ее не знал, пока не встретил ее мать.

БЛАГОДАРНОСТЬ

Большое спасибо Клему Вуду и Карлтону Митчелу за серьезную помощь в описании моря.

Моей чудесной секретарше Кэтрин Вейссбергер за ее преданность этому замыслу и большую помощь по всех мирских делах.

И мсье Филиппу Диоле, которого я никогда не видел, но чье замечание о том, что «больше наших серьезных писателей должно заглянуть в этот новый подводный мир», дало мне, в первую очередь, толчок ко всему замыслу.

И, конечно, моей дорогой жене Глории, которая помогала, и ее вера помогла мне пройти через довольно трудные времена.

СПЕЦИАЛЬНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ

Это вымышленный роман, и любое совпадение с реальными людьми, живущими или мертвыми, абсолютно случайно и совершенно не входило в намерения автора. Герои — придуманные люди; они полностью принадлежат автору, который создавал их постепенно и в течение долгого времени, с сильной болью и родительской заботой и любовью. На Ямайке нет города Ганадо-Бей. Нет острова Гранд-Бэнк. Нет группы островов Нельсона. Нет Гранд Отеля Краунт и, насколько я знаю, на обращенной к морю стороне косы Палисадоуз вообще нет отеля. Я, однако, думаю, что он там должен быть, и, может быть, я хочу вложить деньги вместе с некоторыми дальновидными согражданами, чтобы построить его там. Конечно, на Ямайке есть город Монтего-Бей, я с удовольствием прожил там год и храню теплые воспоминания как о проведенном времени, так и о многих друзьях. Но все остальное: герои, действия, случаи и внутренние размышления героев — только мои, я один за них отвечаю.


Море. Борт пакетбота «С.С.Антиллы»

26 июня 1966 г.

Редьярд Киплинг

Заунывная песня датчанок

Что же я за женщина, если ты покидаешь меня,

И огонь очага, и домашнюю землю,

Чтобы уйти со старой серой Создательницей вдов?

У нее нет дома уложить гостя —

Лишь одна ледяная купель, в которой вы все отдохнете,

Там, где светят бледные солнца и гнездятся заблудшие

айсберги.

И не белые сильные руки мои обнимут тебя,

А десятипалая сорная трава задержит тебя,

Там, на скалах, куда прикатит тебя прилив.

И все же, когда признаки лета становятся явью,

Когда ломается лед, и лопаются березовые почки,

Каждый год ты отворачиваешься от нас и заболеваешь —

Снова тоскуешь по яростным крикам и кровавой бойне.

Ты бежишь к плещущимся волнам

И глядишь на свой корабль в зимней гавани.

Ты забываешь наше веселье и застольные разговоры,

И коров в сарае, и лошадь в конюшне —

Ради того, чтоб смолить свой корабль и менять снасти.

Зачем ты уходишь туда, где клубятся штормовые тучи?

Звук лезвий — твоих весел, — падающих глухо, —

Вот и все, что нам остается на долгое время.

1

Ганадо-Бей на острове Ямайка в Карибском море. Горячим февральским днем два белых американца стояли у края старого, полуразрушенного гостиничного бассейна с морской водой. Один из них, среднего роста, из-за мускулистой фигуры выглядел малышом. На нем были малюсенькие плавки, и, хотя жаркое тропическое солнце нещадно палило кожу, он сильно дрожал. Едва он расслаблял челюсти, как зубы начинали стучать. Он пританцовывал, резко опускаясь на пятки, и не поднимал глаз на стоявшего перед ним мужчину. Звали его Рон Грант, и, если не считать, может, только Теннесси Уильямса, он был самым знаменитым драматургом своего поколения. А это поколение, благодаря ему и другому драматургу, многие считали лучшим со времен Юджина О'Нила.

Второй мужчина был настоящим гигантом. По меньшей мере, шесть футов и пять дюймов роста. Громадное тело, на котором выступал огромный живот, было покрыто дюймовым слоем мускулов. Поверх мышц, как толстое пальто водного млекопитающего, был дюймовый слой жира. Жир скрывал конфигурацию мускулов и соединял огромность корпуса в монолитное подобие маленькой горы. Свисавшие под животом свободные трусы были размером с палатку, их кричащий гавайский рисунок выцвел от солнца и воды и теперь был похож на пятна маскировочного халата. Под ними виднелись две корявые слезинки. Над необъятными грудью и животом возвышалась большая голова, над острым носом срастались пушистые брови, а под ними темнели глубоко посаженные глаза. Они хранили постоянное выражение недоброжелательного нетерпения, с которым он смотрел на танцующего перед ним небольшого мужчину. Гиганта звали Эл Бонхэм, и он был владельцем магазина подводного снаряжения и конторы по подъему грузов со дна в портовом городе Ямайки Ганадо-Бей.

Под этим взглядом драматург Рон Грант прекратил танец. Перед ними на пыльном бетонном крае бассейна с неряшливыми клочками травы в трещинах лежал мокрый акваланг, нагубник которого свисал к воде.

— Ну, думаю, вы почти готовы, — громыхнул Бонхэм. Он всегда громыхал, но, чтобы не пугать людей, все время пытался приглушить мощь своего голоса, соответствовавшего размерам тела.

— Вы имеете в виду — к морю? — спросил Грант.

Улыбка, как облако, быстро промелькнула над обширной равниной лица Бонхэма, обнажив плохие зубы, и исчезла где-то в волосах.

— Конечно, почему же нет?

— Ну, я… о'кей, если вы так говорите, — Грант обхватил себя руками, пытаясь унять дрожь, и сейчас он резко похлопывал себя по необычайно широкой спине. — Понимаете, — извиняющимся тоном продолжил он, — эта лихорадка не из-за нервов. У меня нет такой защиты, как у вас. Холод меня всегда одолевает. Я действительно замерз. — Как будто прозрачная пленка на мгновение затянула глаза Большого Эла Бонхэма, и Грант уже достаточно хорошо его знал, чтобы сообразить, что это не из-за намека на толстый слой жира. Нет, это был взгляд бизнесмена, почуявшего запах наживы. Он не позволит жертве уйти. Грант не раз видел этот взгляд.

— У нас есть рубашка из пористой резины. В магазине, у Али, моего помощника. Мой костюм вам не подойдет. Вы им дважды обмотаетесь и останется еще. А Али может продать свой… Или одолжить… — загадочно добавил он.

— О, я рад буду купить, — быстро сказал Грант. — Все равно он мне понадобится в Кингстоне.

— Если мы закажем новый, то это займет месяц, — флегматично прогромыхал Бонхэм. — Ну, давайте залезать в штаны, — сказал он и повернулся к бетонной скамье, из которой, как и из края бассейна, торчала железная арматура. Он взял грязные белые штаны и начал натягивать их прямо поверх выцветших мокрых трусов. Огромная, тоже выцветшая гавайская рубашка лежала рядом. Смущенно взглянув на него, Грант проделал то же самое.

Когда они проходили по ветхому, жалкому отелю, который более напоминал огромные меблированные комнаты, где явно не было клиентов, такой же жалкий негр за столом (трудно было сказать, владелец ли это или просто служащий) обменялся с Бонхэмом значительным взглядом. Крупный мужчина кивнул.

— Позаботься об этом позже, — коротко бросил он.

На улице он закинул акваланг в багажник сильно побитого американского «бьюика», пикапа военных времен, на котором он тихо приехал два часа тому назад. Они поехали обратно в город, по горам.

Под ними, с этой особенно крутой спирали дороги, где дома, виллы или отели не заслоняли вида, просматривался весь Ганадо-Бей, и сам залив расстилался перед ними. Военный корабль — плавучая база — пришел сегодня из Гуантанамо, и форма моряков выглядела созвездием ярко-белых точек на серо-коричневых бесцветных улочках, между облупленными, выцветшими, тоже почти бесцветными домами, выкрашенными в красный, желтый и пурпурный цвета.

— Конечно, я мог бы взять вас в один из этих шикарных отелей. Я и там работал. Но подумал, что вы предпочитаете одиночество, чтобы никто не смотрел и не узнавал вас, — громыхнул Бонхэм. — А для меня это дешевле.

Грант не ответил. «Отель» был просто развалиной. Накануне они ездили в местечко чуть-чуть только получше этого. Сегодняшний же, можно не сомневаться, был самым дешевым притоном, о котором еще можно сказать, что там есть бассейн. В самом деле, это почти точная декорация из пьес Уильямса. Гибискус и другие яркие цветы, названий которых Грант не знал, так разрослись, что скрывали потрескавшиеся стены и прогнившие шпалеры, Некошеная трава, каменистые тропинки, на которых можно сломать ногу. Два неподстриженных дерева. Он временами ждал, что из кустов выйдет Вивьен Ли в помятой юбке и выведет за руку Трумена Капоте. Ладно, какого дьявола? Пусть Бонхэм на нем немного подзаработает.

В первые два дня Бонхэм возил его в два самых шикарных отеля на берегу. Вчера они были в месте подешевле, а вот сегодня здесь. Каждый раз Бонхэм брал одинаковую плату, но администратору гостиницы платил меньше, значит, соответственно, ему оставалось больше.

Но все это неважно. Грант думал о том, что Бонхэм сказал, что он готов к погружению в море. Этого момента он долго ждал и старался приблизить его. Последняя пьеса закончена и с восторгом встречена его нью-йоркскими продюсерами, так что он заслужил отдых. Своеобразное сильное чувство при мысли о пьесе, о том, что она уже закончена, пронизало всего его теплом облегчения. Господи, знал ли он, что пройдет через все это? И отдаст ей все, что знал, и все, что ей было необходимо? Откуда можно знать, что снова сумеешь сделать это? Вы не знаете. А он знает. И это, возможно, его лучшая работа. Так что, он это заслужил. И хрен класть на бедные отели. И хрен класть на Искусство — на «Искусство» тоже и по тем же причинам, — думал он. При этой мысли в сознании возникла некая призрачная фигура, одетая в темную мантилью, с едва видным печальным лицом, которая со ступенек храма указывала перстом путь. Именно так он теперь всегда думал о ней. Он ведь занялся этим подводным плаванием, чтобы избавиться от нее. Сейчас это смешно.