— Черт подери, я даже не могу спать с тобой, с моим собственным мужем, — еще раньше сказала она Гранту наедине. — Я здесь больше не останусь. И Ирма не останется.

И они с Ирмой довели это до сведения капитана.

— Почему мы не можем зайти в Джорджтаун и стать у пристани? Там есть отель, и кто захочет, сможет снять номер и получить хоть минимум комфорта. Клянусь, я просто не могу больше спать в этой дыре. И там мы сможем ужинать. Мы сыты рыбой по горло. И потом есть еще место, о котором вы рассказывали, кажется, Дог-Ки. Это шикарное место? Мы туда поедем? — Она вдруг стала пылким, великолепным оратором.

— Да, мы можем туда поплыть, — медленно, очень медленно проговорил Бонхэм. Ясно было, что он сердит: когда он сердился, речь его замедлялась. — Но там у нас не будет условий для сна. Только бесплатная пристань. Там везде частные дома. А бесплатная пристань только на ночь-две. Больше нельзя злоупотреблять их гостеприимством.

— Тогда почему мы не можем вечером приходить в Джорджтаун, а утром уходить на лодке в море?

— Ну, во-первых, — ответил Бонхэм, — я не рассчитывал платить тридцать пять-пятьдесят долларов за швартовку, когда просчитывал стоимость поездки. И я, конечно, не включал в расчеты покупку ужина на берегу.

— Я позабочусь об ужинах, — вставил Грант. — Не волнуйся.

— Во-вторых, — упрямо продолжал Бонхэм. — Мы не сумеем побывать во всех местах, которые я запланировал посетить, если нам нужно будет плыть двадцать-тридцать миль туда и двадцать-тридцать миль обратно. Это шестьдесят-семьдесят миль в день. Почти весь день и уйдет на плавание.

Теперь вступила Ирма.

— Тогда почему бы нам просто не понырять здесь? И в этом Дог-Ки? Мы могли бы спать у них в доке.

— Но это отнюдь не высокий класс, — ответил Бонхэм. — А они британцы.

— К черту высокий класс, — сказала Ирма. — В доке лучше, чем внизу в этой лодке. Иисусе, да мне наплевать, где плавать. Здесь или там. Я вообще не умею плавать. Вы хотели меня научить.

— И научу, — ответил Бонхэм. Вид у него становился все более тревожным. — Я собираюсь начать сегодня же, через час, раз Бен уже умеет пользоваться аквалангом. Но… — Здесь его оборвали.

— Я просто не смогу провести еще одну ночь на лодке, — сказала Лаки.

— Корабле! Корабле, черт подери! — повысил голос Бонхэм. — Это, черт подери, не лодка! — И он снова замедлил речь. — Я просто не так планировал поездку, когда называл вам дневную плату…

— Вы ни разу не назвали дневной платы, — сказал Бен.

Бонхэм продолжал:

— Все эти дополнительные расходы пойдут за мой счет. Я ни гроша не заработаю. Вы хотите платить за стоянку?

— Какого черта? Конечно, нет, — жестковато ответил Бен. — Вы же получили еще десять тысяч от Сэма Файнера, не так ли?

— Может быть, — сказал Бонхэм. Он вздохнул. — Во всяком случае, я их еще не видел. Господи, что же вы за куча увальней! — неожиданно взорвался он.

Но под конец он сдался. И вынудила его Кэти Файнер. Кэти стояла и слушала с новым для нее кисло-горьким выражением лица, которое столь отличалось от выражения счастья, которое Грант помнил по Гранд-Бэнк, когда она была счастлива с Сэмом. А теперь она стояла, слушала и молчала, а потом подала свой голос. Довольно необычно глянув на Бонхэма и как-то особенно улыбнувшись, она сказала, что тоже предпочла бы проводить ночи на берегу, и Бонхэм глянул на нее и согласился. Он усек. Грант тоже; и Лаки, судя по выражению ее лица, тоже. И почти все остальные. Но Кэти Файнер, кажется, было наплевать. И вот таким образом в конце дня они рано подняли якорь и поплыли к Джорджтауну. И там они повстречали техасцев.

Невероятных техасцев. Это были три хорошо откормленных пары, вернее, хорошо откормленными были мужчины; женщины были тощими, они сидели на диете, и как вскоре выяснилось, они были мужчинами в этой группе. Это их аккуратную красивую яхту они видели с «Наяды», когда проплывали Джорджтаун, и когда «Наяда» вошла и пришвартовалась у деревянной и довольно старой пристани прямо рядом с ней, ее великолепная белая окраска корпуса, отполированное дерево превратили «Наяду» в развалившуюся старую задницу, которая с трудом умудрилась войти в порт. Красавица «Леди Сьюзен» из Хьюстона (Сьюзен было имя жены владельца, которая тут же себя и представила) была девяностовосьмифутовой двухмачтовой шхуной, да еще три богатых техасских пары наняли четыре человека команды, и все это, как сказала Лаки, превратило «Наяду» в обычное дерьмо. Это стало особенно очевидным, когда им предложили посмотреть шхуну и они увидели красивые, просторные, продуманно удобные внутренние помещения. Их пригласили выпить, на что они тут же согласились.

Именно это, немедленное и довольно раннее приглашение выпить, развязало целую цепь катастрофических событий, которая этой ночью длилась непрерывно, становясь все больше и больше похожей на ночной кошмар.

Едва они ступили на борт, Грант услышал слова одной из дам, обращенные к Лаки:

— Ти любьишь американьский виски, милочка?

— Нет, — ответила Лаки. — Я пью шотландский, но…

— Его ужьясная измена, милочка! У нас есть шотландьский. Есть американьский, шотландьский, джинь, ромь. Все есть, милочка. Хоть усрись.

И это была правда. Было все. И они все тут же достали.

— Тогда я пью шотландский, — сказала Лаки, — шотландский с содовой.

— Ферд! — проверещала приказ леди Сьюзен. — Дамы пьют шотландьский! — Ее муж тут же оставил свои дела и разговоры с Бонхэмом и Грантом и помчался исполнять приказ. Ферд, богатый владелец «Леди Сьюзен» с жирным брюшком, был рабом своей худой жены, и ясно было, что остальные мужчины были в том же положении. — Мы пьием американьский бурбон, — продолжала говорить Сьюзен. — Ми с йуга. Бурбон и вода, знайити ли. Ха-ха. Вот и мошно отличьить йужанина от северьянина. — Все это ладно, но вечер, чем дальше, тем больше, становился хуже, грубее, безобразнее.

А начиналось все славно. Беседа. Выпили. Еще выпили. Еще и еще выпили. Приятно пить на остывающем морском воздухе в наступающих сумерках.

— У вас красивое судно, — искренне, очень искренне сказал Грант Сьюзен.

— Да-а, ето нашья старая лотка, — улыбнулась Сьюзен. — В Хьюстоне у нас лотка полутше. Побольше. Но ета моторьная. Моторьная яхта. Так што ми не берьем ее дальеко. Ми ету називаем лоткой для охоты за марлином.

— Были ли вы в Дог-Ки на ней?

— Дья-я, били. Но нам не очень понравьились англичанье. Ми большье льюбьим Грьи-инов.

Она сказала «Грьи-инов». Они любят Гринов.

Так вот, Грины, как чуть позже пояснил Бонхэм, это семья багамских негров, которая как-то проникла на острова Нельсона. А кроме двух-трех закрытых домов охотников за марлинами из Майами и одного большого роскошного отеля, который как раз сейчас достраивают спекулянты из Флориды, Грины владеют практически всем Северным Нельсоном, включая сам город, крошечный и населенный, главным образом, другими Гринами, все больше братьями, сыновьями, двоюродными братьями и племянниками. Они владели пристанью, они владели единственным действующим отелем, и они же владели одним-единственным рестораном. Некоторые из них содержали оркестрики с самодельными гитарами и жестяными барабанами, которые играли на пристани за определенную плату. И прием на «Леди Сьюзен» отчасти обслуживался Гринами.

— Оньи ужьясно умние ниггеры, — улыбнулась Сьюзен. — И оньи нас льюбьят. — И ясно было — невероятно, но так, — что любят. — Коньечно, Ферд хорошо платьит йим. И он платьит двойную цену оркестру, — улыбалась Сьюзен. — Коньечно, когда новий отель построят, у них дела немного останется. Очьен плехо. Жалько их.

Один из гостей Ферда (по имени Берт), услышав упоминание об оркестре, сказал:

— Оркестр? С жестью?! Сейчас! — и шагнул к поручням, прижавшись к ним жирным брюхом (хотя и не таким большим, как у Ферда). — Эй, парень! — крикнул он негритенку, сидевшему у домика на берегу, задрав коленки, и смотревшему на «вечеринку» большими белыми глазами. — Парень! Эй, нигга! — Борт не затруднял себя даже словом «ниггер». — Вот моньетка! — И швырнул ее на берег. — Беги и скажьи, чтобы оркестр ниггеров припер сьюда свои чьерные задницы и поиграл немного.

Мальчик побежал.

— Вы называете их ниггерами? — с любопытством спросил Грант.

— Что? Коньечно! А что? Оньи же ниггеры, не так ли?

— Они не возражают?

— Почьему ниггер должьен возражать, если его зовут ниггером? — захотел узнать Берт.

Это задало тон. Довольно быстро группа Гринов прибрела к доку, притащив нелепо выглядящие инструменты, и заиграла, довольно паршиво, нечто вроде калипсо.

— Эй! — крикнул Берт. — Ниггеры! Подоидьите поближе. Ми дажье не слишим вас из-за нашьего шума! — Группа Гринов подбрела ближе и забарабанила, так же паршиво, то же калипсо.

— Ето хватьит, — сказал наконец Гарри, еще один гость Ферда. — Низзя услишать свои мысли, а, Ферд? — Ферд со значительным выражением лица осыпал оркестрик деньгами, и они удалились со счастливыми лицами.

Грант с трудом поверил своим глазам.

— Оньи правда любьят нас! — сказала рядом с ним Сьюзен и тепло положила руку ему на колени. — А ти не любьишь нас ньемного, а? — добавила она игриво.

— Эй! — ухмыльнулся Грант. — Прекрати! Моя старушка меня убьет!

— Ета точно!» — промурлыкала Сьюзен.

— А ты не боишься своего старика? — спросил Грант.

— Оу! Оньи все напьються и будут спать очьень долга, — улыбнулась Сьюзен и призывно глянула на него.

Так оно и было, все напились. И довольно быстро. Грант тоже. Последние несколько дней, после прощального ужина Рене, да и до него, он много пил, а после того вечера — первого вечера в море, когда он стоял в открытом проходе, смотрел на звезды и решил, что Лаки все-таки сделала это с Джимом Гройнтоном, действительно трахалась с ним, — после этой сумасшедшей ночи он пил еще больше, пил днем и ночью. И сейчас тоже. Да и почему нет, если ему хочется надраться? Большую часть времени — под парусами или под водой — он не мог думать обо всем этом, но сейчас невеселые мысли закружили его. Черт их подери. Черт их всех подери. Всех их. И черт подери это ничтожное вшивое путешествие. И от него толку не будет, как и от всего остального. Он осторожно снял с колена руку Сьюзен и пошел за выпивкой. Кто-то решил, что они должны, они должны все вместе поесть в единственном ресторане Джорджтауна. В ресторане Гринов.