Лана Мур - (Не)случайная для принца

Он внимательно посмотрел на меня и сел в кресло, а я почувствовала, как жаркий румянец смущения заливает уши и щеки.

— Все-таки решил поговорить об Адаме? — я старалась скрыть растерянность за насмешливым тоном. — Запал что ли?

Рэн фыркнул, развалился в кресле и вытянул длиннющие ноги.

— Про твоего Адама я могу в любое время навести справки и узнать все, что мне будет нужно.

Теперь наступила моя очередь фыркать — конечно, имея все ресурсы страны, может узнать все, что ему захочется. Наверное, чувствует себя всесильным.

По мере того, как густел запах лимона и мяты, на меня одна за другой накатывали почти осязаемые волны обаяния. И как я раньше их не ощущала?

Меня била крупная дрожь, как при ознобе, хотя в палате было более чем тепло. Я старалась не смотреть, но взгляд сам собой возвращался рельефной груди, чью смуглость только подчеркивал цвет халата, скользил ниже, насколько позволяли разошедшиеся полы, к прорисованному прессу, по скульптурной красоте рук. Еще только вчера они обнимали меня, прижимали к широкой груди…

Я порывисто вздохнула и зарылась под одеяло, спасаясь от него, от себя?..

— Тогда о чем ты хотел поговорить? — с трудом спросила сквозь стиснувший горло спазм.

— О тебе, — ответил Рэн так, словно для наследника правителя интересоваться девчонкой из приюта самое обычное дело. — Что, ни одной вазы, куда можно было бы поставить цветы? — он осмотрел палату и вздохнул. — Ладно, принесу позже, — и бросил тяжеленную охапку на кровать. От неожиданности я подпрыгнула. — Расскажи о себе. Где выросла. Кто твои родители. Чем занималась. Как попала в университет?

— Зачем? — я растерянно переводила взгляд с рассыпавшихся по кровати цветов на него и ничего не понимала. Если бы можно было удивиться еще больше, я бы это сделала, но, боюсь, что уже достигла предела. — Ты ведь можешь все сам узнать, — неожиданно для меня самой в голосе проскользнула издевка. Кажется, махнув рукой на отупевший рассудок, организм решил действовать самостоятельно и включил скрытые защитные резервы.

— Разумеется, — протянул Рэн. Рассматривая меня, он еще сильнее развалился в кресле, и я невольно облизнула губы. — Но я могу узнать только официальные данные, а хотелось бы немного больше. Я тебя смущаю?

Вот он специально так улыбнулся? Соблазнительно, поддразнивающе. Будто знает, что воздух в палате сгустился до состояния желе и пульсирует. Сдавливает так, что я не могу нормально дышать.

— Нет, — моментально отреагировал организм. Мозг все еще пребывал в анабиозе. — Просто не понимаю, с чем связан такой интерес.

— Видишь ли, — устраиваясь поудобнее, паршивец поменял позу, и рельефные мышцы обозначились четче. — Я не могу игнорировать тот факт, что за короткое время нашего знакомства ты уже два раза попадала в неприятности. Один раз — случайность, два — совпадение. И это совпадение мне совсем не нравится. Я хочу убедиться, что за ними не последуют третий и четвертый разы, а для этого должен получше узнать тебя. Рассказывай.

Резкий и деловой тон подействовал на меня как ледяной душ, вибрирующее в палате напряжение исчезло само собой, словно Нордгейт мог лишь по своему желанию создавать и растворять его.

Я невольно выпрямилась как на экзамене и приготовилась отвечать на вопросы.

Рэн молчал, но смотрел так, будто пытался пробраться мне в голову, и я не выдержала.

— Я не помню своих родителей.

Как всегда, при воспоминании о том, что представления не имею о своей семье, к горлу подступил ком. Может, у родителей были братья-сестры, а у меня тети и дяди. Может, еще живы бабушки и дедушки, вот только я их не знала, потому что была не нужна.

— Все, что я знала — это приют. — С ним связаны мои первые воспоминания, там я взрослела, и даже не представляла, что может быть по-другому, пока нас первый раз не вывели за пределы приюта. Воспитатели говорили, что меня нашли под дверями, и моя мать, скорее всего, какая-нибудь несчастная, забеременевшая без брака и пожелавшая избавиться от ребенка. Не знаю почему, но мне тяжело было принять это. Я все время ждала, что мама вернется и заберет меня. Что у меня есть сестры и братья, и мы будем жить все вместе долго и счастливо.

Я сама не заметила, как комок в горле растворился и превратился в слезы, они неконтролируемо текли вместе со словами. Кажется, первый раз я высказала вслух то, всю жизнь копилось внутри. В приюте это никого не интересовало, а, поступив в университет, я старалась не говорить с Ви или Адамом о грустном, чтобы не бросать тень прошлого на мою новую, старательно выстраиваемую жизнь. И вот появился Рэн. Он грубил, язвил, даже оскорблял. Из-за него я чуть не утонула, но он же меня и спас, и именно ему удалось пробиться сквозь стену, которой я себя окружила.

— И как долго ты ждала? — мягкость голоса Рэна словно открыла последние сдерживающие шлюзы, и слезы хлынули потоком.

— Не знаю, не уверена, что до сих пор не жду. Я прилагала все силы, чтобы отлично учиться и когда мама придет меня забрать, она могла бы мной гордиться. Гордиться тем, что у меня хорошая профессия, — я сама не заметила, как оказалась на груди Рэна, и его кожа стала влажной и соленой. Вцепилась в лацканы его халата и не хотела отпускать, а он успокаивающе гладил меня по спине. — Познакомить с женихом, чтобы она порадовалась за меня.

Грудь Рэна окаменела, а рука на моем плече замерла, и пальцы впились в кожу.

— Как ты с ним познакомилась? — голос оставался тихим и до дрожи ровным, будто Рэн прилагает все силы, чтобы сдержаться. Чем ему так не понравился Адам?

— Это было в день, когда я сдала вступительные экзамены, — всхлипнув, продолжила я. — О чем-то задумалась и чуть не попала под машину. Адам выдернул меня почти из-под колес.

Я все еще цеплялась за халат Рэна, когда он взял меня за плечи, отстранил от себя и заглянул в глаза.

— Значит, началось все с твоего поступления? Три случайности — это уже закономерность. Понимаешь? И мне это не нравится. Подумай еще, может, что-то происходило до того, как ты покинула приют?

Растерянно хлопая мокрыми ресницами, я старалась припомнить хоть что-то. Вряд ли в этот ряд «случайностей» попадает то, что я, вместе с такими же сорвиголовами сорвалась с крыши. Нас тогда всех скопом так и отправили в больницу.

Но раньше все эти случайности не казались чем-то подозрительным. Скорее, я все списывала на собственную неудачливость. Но Рэн так не считал.

Услышав про мое детское приключение, Рэн усмехнулся, но, кажется, не придал этому большого значения.

— Оказывается, ты хулиганка, — прищурился он, а в глазах зажглись синие озорные искорки. — Но, думаю, этот случай не укладывается в общую схему. А теперь послушай меня, — Рэн взял меня за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза. — Я постараюсь во всем разобраться, а ты не отходи от своего жениха ни на шаг. Поняла? — я хотела кивнуть, но не смогла. — Каким бы он ни был, но мне кажется, что он не даст тебя в обиду, а я не смогу приставить к тебе охрану, чтобы не привлекать лишнее внимание.

— Охрана? — не понимая, прошептала я.

— Я не могу… — голос Рэна охрип, а взгляд стремительно темнел. — Не могу допустить, чтобы с тобой что-то случилось. Я… — задержавшись на губах, он замешкался, потом сглотнул. — Я отвечаю за тебя и должен знать, что ты в безопасности.

Это был короткий и яросный поцелуй. Поцелуй отчаянной борьбы с собой. Поцелуй капитуляции. Он выжал из меня все оставшиеся силы.

— Я не могу тебя потерять, — едва различимо выдохнул Рэн мне на ухо, и пока я переваривала это, исчез.

Только в коридоре слышался удаляющийся скрип резиновых ножек стойки.

Обхватив ладонями пылающие щеки, я покачиваясь сидела на кровати, время от времени касалась пальцами распухших губ и думала — как я до такого докатилась? И как теперь смогу смотреть в глаза Голди?

— Почему вы не спите? — осторожно заглянув в комнату воскликнула Зилла. — Если как следует не отдохнете, завтра может подняться высокая температура, и придется снова ставить капельницу. И вашему соседу тоже не спится. Полнолуние что ли? — она выглянула в окно, огорченно покачала головой и вышла из палаты.

Вскоре Зилла вернулась со шприцом и в ответ на мой испуганный взгляд кивнула на пакет с физраствором.

— Это легкое снотворное. Сейчас вы заснете и спокойно проспите до самого утра, — мягко сказала она, вводя иглу.

Довольно долго я ничего не чувствовала, видимо, сказывалось нервное напряжение после ухода Рэна. Общение с ним все больше напоминало мне русские горки. То взаимной неприязни, от которой едва не появлялась шаровая молния, то неожиданно бросался меня спасать, а потом заботливо перевязывал раны и снова грубил. Откровенный доверительный разговор, когда я открыла ему душу, последовавшее за ним умиротворение, и неожиданная вспышка… Страсти?

Я еще чувствовала прикосновение его губ и мятную свежесть дыхания, когда незаметно для себя провалилась в сон.

Проснулась от тихого, но настойчивого голоса Зиллы:

— Мисс Эмили, просыпайтесь. У вас через полчаса назначено узи. Ох! — невольно отскочила, когда я резко села и непонимающе хлопала ресницами. Я схватилась за руку, куда вчера Зилла воткнула иглу, но ничего не обнаружила. — Я ночью зашла и отключила. Вы крепко спали, — улыбнулась она. — Это хорошо, что бы выспались. Сегодня будет суматошный день.

День и вправду оказался суматошным.

За обязательным измерением температуры, которая оказалась ниже нормы, последовало узи, наверное, на все имеющиеся у меня органы. Иногда, в коридорах или лифте пересекались с Нордгейтом. Видимо, ему тоже проводили полное обследование. И он провожал меня долгим задумчивым взглядом.