–… Как всегда, развлекаешься в отсутствие своей суженой…

Жданов с сарказмом ответил:

– Я тоже рад тебя видеть. Девочки, осторожней, он ядовит и очень опасен.

– Не остри, ты не в форме, – небрежно заметил Александр. – К тому же теперь это тебя не спасет. Можешь забыть о моей сестре. А заодно и о президентском кресле. Недолго музыка играла.

Андрей обернулся к Роману и девушкам. На лице его читался едва сдерживаемый гнев:

– Поезжайте без меня.

– Надо же, он одумался! Поздно, старичок. Я не позволю тебе использовать Киру, – Александр усмехнулся, провожая взглядом смутившегося Рому и моделей.

Девушки быстро разместились в автомобиле, Роман поспешно сел за руль, машина резко сорвалась с места и смешалась с потоком на проспекте. Здесь, на парковке, под низко нависшей крышей, поддерживаемой толстыми колонами, было темно и очень пустынно. Жданов и Воропаев оказались один на один, и каждый был уверен, что драки не миновать.

С лица Александра сбежала саркастическая улыбка, и он высокомерно заявил:

– Я хочу, чтобы ты прекратил морочить моей сестре голову. Оставь Киру, и может быть, я оставлю тебя в покое.

– А ее мнение тебя не интересует? – поинтересовался Андрей.

– Она не дура, и сама все поймет. Ты не удержишь Киру, потому что обманываешь ее; и разоришь «Zimaletto», потому что обманываешь себя. Ты не способен руководить компанией!

Воропаев гневно уставился на Андрея. С тех пор как погибли их родители, чувство ответственности за сестер не покидало его. Холодный и расчетливый в бизнесе, в семейных вопросах он превращался в заботливого и любящего брата. Александр тщательно скрывал – или просто не умел выражать – свои чувства за внешним безразличием и иронией. Но восполнял этот недостаток душевного тепла конкретными делами и правильными, как ему казалось, действиями. Он был единственным мужчиной в семье, и потому даже судьба самой старшей и вполне устроившейся в жизни сестры волновала его. Что же касается Киры, младшей сестренки, то она была для него важнее всего… Возможно, даже важнее «Zimaletto»…

– Тебе это цыганка нагадала? – усмехнулся Жданов, и тоже стал серьезен.– Не лезь в мою жизнь. Тебя не касается…

–… испорченная жизнь сестры? Или то, что ты развалишь «Zimaletto»?! – Саша явно издевался.

– Хватит. Есть занятия приятнее, чем слушать твой бред!

Он не видел, как на пороге «Zimaletto» появилась Катя. Как она остановилась, с удивлением глядя на них, двух молодых людей, застывших друг против друга с перекошенными от ненависти лицами.

Она успела испугаться – наверняка крови не миновать! – но Андрей, пробормотав что-то в адрес соперника, сел в свою машину, резко хлопнул дверцей и укатил.

К остановке подъехал троллейбус, и Катя едва успела в него вскочить. Прихрамывая, прошла по полупустому салону, села у окошка, поморщилась – ушибленная нога болела.

Да, дань во всех отношениях закончился плохо. Она постыдно упала на показе, чуть-чуть его не испортив, окончательно поссорилась с Милко, который ее и так терпеть не может. Теперь вот и Андрей поругался с Александром.…Все плохо…

Она увидела в стекле свое отражение. Вокруг – такие же уставшие за день пассажиры. Никто не обращал на нее внимания, люди смотрели в окна, за ними мелькали разноцветные огни ночного города.

А перед Катиными глазами – темный подиум, яркие лучи прожекторов, ослепляя, бьют прямо в глаза и сквозь прищуренные веки она видит Андрея. На лице его – удивление, потом – отвращение… «Андрей Павлович!» – Она спешит к нему, а из-за кулисы шипит Милко: «Назад, назад!» Почему она не послушалась?! Андрей жестикулирует, а окончательно растерявшаяся Катя с грохотом падает с подиума. В ушах ревет хохот зрителей…

– Чистая комедия! – воскликнул один из пассажиров троллейбуса.

Катя вздрогнула, вынырнула из своих переживаний, оглянулась,… двое мужчин на задней площадке громко смеялись,… Может, над ней?

Какое счастье, что до дома – всего ничего: несколько остановок. А дома…дома можно будет не прятать голову в плечи, страшась противного смеха за спиной.

– Слава Богу, мы уж заждались! Без тебя ужинать не садимся, – мама озабоченно оглядела усталую, поникшую Катю. – Ты скажи там – нельзя так бессовестно людей эксплуатировать.

– Сначала всегда тяжело, – авторитетно пояснил Валерий Сергеевич. – Весь первый год. Зато потом – как по маслу, до самого дембеля.

– Валер, какой дембель? – строго одернула его жена. – Хватит, а то, как в казарме живем! Ой, не дело, чтоб девочка в такое время по городу одна шла. Ведь престать могут.

– Я им пристану! Я им так пристану! – Катин отец грозно погрозил в пространство кулаком. – Пусть только попробуют, уроды…я им приставалки-то по отрываю!

– Катенька! Почему ты хромаешь? – встревожилась мама, заметив Катину хромоту. – Что случилось?

Валерий Сергеевич тоже разволновался, вскочил со стула:

– Тебя кто-то ударил?!

– Ничего страшного, не волнуйтесь, просто поскользнулась, – она вымыла руки и села за стол. – Завтра пройдет.

Хорошие у нее родители: всегда, в любой ситуации, они готовы защитить свою дочку, утишить ее. Кате стало легче от их живого участия. Тяжелый день начал отодвигаться на задний план.

– Надо будет достать твои старые кроссовки, – озабоченно предложила Елена Александровна. – Вид у них конечно, не бог весть, зато подошва резиновая.

Катя грустно усмехнулась:

– Как обычно. Все на шпильках, а Катя Пушкарева в старых кроссовках. Ладно, зато и вправду никто не пристанет.

Родители не обратили внимания на ее странный тон. Не прекращая расспросы, отец принялся за ужин. Все его интересовало: обстановка в компании, люди, обязанности дочери. Она отвечала неохотно. Сейчас важно было одно – не запутаться.…Ведь Валерий Сергеевич по-прежнему был уверен, что она – помощник президента компании. И, кроме того Катя не хотела, чтобы родители о сегодняшнем позорном падении…

 – Я со всеми еще не успела познакомиться…

– Это напрасно. Личный состав нужно изучить как можно раньше! – заговорщицки подмигнул Валерий Сергеевич.

Катя кивнула:

– Я обязательно всех запомню, просто мой кабинет далеко от остальных помещений и поэтому…

Отец даже опустил ложку от неожиданного известия:

– У тебя свой кабинет?!

Каморка. Не стоило раскрывать ему подробности, конечно. Катя неопределенно пожала плечами, низко склонившись над тарелкой. А Валерий Сергеевич не скрывал своего восторга и удивления:

– Мать! Ты слышала? Нашей дочери уже выделили отдельный кабинет. Вот что значит служить при штабе!

Елена Александровна заботливо наклонилась к Кате:

– Ты ешь, дочка. А я знала! Не зря мне сегодня кувшин с молоком приснился.

– Причем здесь кувшин? – удивился Валерий Сергеевич.

– Как это причем? Ты что не понимаешь? Он же полный был. Все указывает на отдельный кабинет!

Отец по-деловому спросил:

– Большой кувшин?

– Литра на четыре, а что?

– Катюш, а кабинет у тебя большой?

– Метров двадцать, – польстила каморке Катя.

– Вот! – Валерий хлопнул рукой по столу. – Не сходится у тебя мать, не сходится. Плохой из тебя разведчик.

– Пристал, математик. Не могли же они Катеньку сразу в ангар посадить? – с досадой возразила Елена Александровна.

Улыбнувшись, Катя вспомнила свой кабинет:

– Нет, конечно…

– Все дело в фамилии, – отец завел свою любимую пластинку.– Они сразу поняли, что Катя – человек надежный. Такая масть. Ничего с этим не поделаешь! Надо же! Первый день – и уже свой кабинет. А?!

Какие они все-таки наивные! Катя с любовью посмотрела на родителей. Разве можно таких огорчать? Но видели бы они тот кабинет…

Глава 12


Открыв дверцы рабочего шкафа, Катя едва поймала выпавшую с верхней полки папку. Раскидала по полкам подготовленные документы, прибрала бумаги на столе. Кабинет Жданова пока что оставался пуст. Зато в приемной его ждали посетители. Они провожали Катю насмешливыми взглядами. «Ну вот, все уже знают про мой глупый выход на подиум!» – подумала она. Проходя мимо, Катя отчетливо расслышала:

– Та самая. Которая вчера грохнулась.

Ее лицо залила краска стыда. Она не могла поднять взгляд от пола. Кругом лица, лица, лица.… На одних – насмешка, на других – жалость, на третьих – сочувствие.… Только ей от этого не легче. Всем хотелось разглядеть ее, чужую, непонятную, в длинной несуразной юбке, круглых очках и старых зеленых кроссовках с длинными шнурками – словно упавшую с иной планеты. Под этими взглядами Катя ссутулилась сильнее, чем обычно. Ей бы только миновать коридор…

Даже у солидного, пожилого мужчины, ожидающего у ресепшин, и то кривилась улыбка от еле сдерживаемого смеха. Заметив промелькнувшую фигуру новенькой, Мария отвлеклась от общения с посетителем и поглядела вслед Кате с искренним сочувствием. Вздохнула:

– Бедняга! Вляпалась в мир высокой моды по самое не хочу…

Сзади к Маше подкрался молодой парень с самодовольной физиономией, одетый в джинсы и футболку. Навис у нее над плечом, провожая Пушкареву оценивающим взглядом. Заключил уверенно:

– Без шансов. В нашем аквариуме с пираньями такая быстро утонет. Или сожрут ее.

– Ой, какой искушенный и закаленный наш курьер Федя! – пропела, Мария, не оглядываясь.

– Почему курьер? – обиделся Федор. – Я не курьер. Я – экспедитор!

Маша вручила ему бандероль:

– На. Отнеси это в приемную – и пулей назад. Поедешь на Фрунзенскую, заберешь свежие номера журналов, – она снисходительно усмехнулась. – Экспедиция!

– Р – р – р!!! – неожиданно зарычал Федор и грозно склонился над Машей, шутливо пытаясь ее укусить.

– Федя, что же ты делаешь-то, а?!! – возмутилась Мария и отмахнулась от него, словно от назойливой мухи. Едва он появился в компании, так и крутиться вокруг нее, да только разве нужен ей такой ухажер?! Бестолковый, да еще курьер!

Экспедитор схватил бандероль и исчез. Перед дверью в приемную остановился, постучал, принял, насколько это возможно, солидный вид. Но все старания оказались напрасны: приемная Жданова была пуста. Красавица Вика не появлялась здесь со вчерашнего вечера. Федор оставил бандероль на видном месте и собрался уже уходить, когда заметил в кабинете Андрея Павловича стильный пиджак – тот самый, в котором Жданов вчера присутствовал на показе. Прислушался – кажется, никого нет. Ни в кабинете, ни в каморке. Почему бы не примерить, если очень хочется? Федя прокрался в кабинет, надел пиджак поверх футболки, глянул в зеркало и остался, собой доволен. Он вертелся перед зеркалом то так, то этак, принимал расслабленные позы, выдвигал вперед нижнюю челюсть, корчил себе страшные рожи.