Он так упорно пытался вернуть мое хорошее расположение, что это было милым. Он возился с детьми и набирал мне ванну после того, как большие дети засыпали, заботился об Айрис, чтобы у меня были минуты отдыха. Он называл меня красавицей, когда я чувствовала себя неполноценной.

Мне нравилось то, что он пытался, но я не могла избавиться от ощущения, что он упускал то, что я пыталась ему сказать. Я не злилась на него. Больше нет. Нет, все было гораздо глубже. Я любила Шейна, всегда любила, даже когда мне хотелось его придушить. Но глубоко внутри меня была усталость от всего происходящего прежде, от которой я не могла избавиться.

Как бы ни старалась, не могла перебороть страх, что он может снова уйти и забрать детей. Я не думала, что смогу это пережить.

Поэтому держала его на расстоянии вытянутой руки, хоть и видела, как Шейна это изводило. Независимо от того, как он этого хотел, я не могла позволить ему преодолеть это расстояние.

Мы находились в тупике, оба изнывали по одному и тому же, но не могли это заполучить. 

— Дети, идите в гостиную, пока тетя Кейт готовит ужин, — сказал Шейн, после того как все рассказали ему о том, как прошел их день. Бедняжка Гевин смог внести свой вклад, только рассказав, как нашел огромного паука на стене дома снаружи.

Я поставила Ганнера на ноги и смотрела, как он неуклюже бежит за своими братьями и сестрами, прежде чем повернулась к Шейну.

— Пицца подойдет?

— Звучит отлично, — сказал он хрипло, отчего мое сердце заколотилось быстрее. — Иди сюда.

Я, молча, покачала головой, пока его губы растянулись в небольшой улыбке. Он кивнул, делая шаг ко мне.

— Я должна начать готовить, — пробормотала, замерев на месте.

— Ты можешь подождать десять минут.

— Дети... — он вытянул руку ко мне, прежде чем я смогла закончить предложение, и внезапно я оказалась крепко прижатой к его груди.

— Ой, — зашипела, отстраняясь.

— Что не так? — спросил он озадаченно, когда я подняла руки, прикрыв груди.

— Айрис не хотела есть около трех часов, — сказала ему, покачав головой. — Я просто немного... переполнена.

— Я буду осторожен, — он развернул меня так, что мы оба оказались лицами к кухонному окну, и начал раскачиваться из стороны в сторону. — Я хочу потанцевать со своей женщиной.

— С твоей женщиной? — фыркнула я.

— С мамой моей малышки? — сказал он, тихо хохотнув.

— Так-то лучше.

У меня перехватило дыхание, когда его руки переместились с моих бедер, чтобы обнять меня.

— Я люблю, когда ты поешь детям, — прошептал он мне в ухо, отчего по шее побежали мурашки. — Одна из моих любимых вещей.

— У тебя есть список? — сказала я, задыхаясь, когда он начал проводить большим пальцем по нижней части моей груди.

— Ммм-хмм, — прогудел он, прежде чем начал тихо напевать мне на ухо. — Мой голос оставляет желать лучшего, — сказал Шейн, когда закончил петь первый куплет, держа меня крепче, пока я пыталась повернуться к нему лицом. — Ничего общего с твоим.

— Мне нравится.

— Лгунья, — засмеялся он, отпуская меня.

— Нравится, — настаивала я, повернувшись к нему лицом.

— Я иду в душ, — сказал он неловко, рассмешив меня.

— Ты краснеешь как маленькая девчонка, — подразнивала я, подпрыгнув, когда он сделал шаг ко мне.

— Я не краснею, — спорил он.

— О да, краснеешь. Ты красный как помидор.

Я вскрикнула, когда Шейн двинулся ко мне, и истерически рассмеялась, пока он преследовал меня вокруг стола.

— Держи ее! — закричал Келлер, вбегая в комнату.

— Эй! — закричал Шейн, схватив меня за бедра и задвинув за спину, прежде чем Келлер мог врезаться в меня. — Сегодня никакого баловства с тетушкой Кейт, хорошо?

— Ну, почему?

— Знаю, я не прав. Папочка не должен был ее преследовать, — ответил Шейн серьезно, посмотрев на меня через плечо и послав коварную улыбку. — Я иду в душ. Почему бы тебе не узнать, можешь ли ты с чем-нибудь помочь тете Кейт?

Шейн вытянул руку позади меня и слегка шлепнул по бедру, прежде чем покинул кухню. Я пялилась на его задницу, пока он не скрылся из виду. Черт.

Покачала головой и улыбнулась Келлеру, который наблюдал за мной со странным выражением на лице.


*** 

— Святое дерьмо, — застонала я в душе позже этой ночью. Дети, наконец-то, легли спать, а Айрис уснула сразу после кормления. С того момента прошло несколько часов, поэтому я поговорила с медсестрой по телефону, которая знала меня по имени после всех разов, что я звонила насчет Ганнера, она заверила меня, что Айрис может продержаться больше двух часов между кормлениями.

К сожалению, у моей груди не было такой способности. Они были чертовски твердыми, и так сильно болели, что я расплакалась. Взяла молокоотсос, посмотрела на него и осознала, что эта штука не должна быть рядом с девушкой, когда ей так больно. Согласно словам медсестры, теплый душ был следующим подходящим действием, поэтому я позволила горячей воде скользить по моему телу, надеясь, что грудь освободится от небольшого количества молока, и мне станет легче. Казалось, что это не помогло.

— Кейт? — позвал Шейн, испугав меня. Я зашипела, когда коснулась рукой одной из своей груди. Боже, это агония.

— Да? — крикнула дрожащим голосом.

— Ты там уже долго, детка. Все хорошо? — его голос становился ближе.

— Да, я выйду через минуту, — отозвалась я.

Должно быть он услышал что-то в моем голосе, потому что через секунду отдернул шторку немного и просунул голову в укутанную паром душевую.

— Что не так?

Я повернулась к нему и прикусила щеку изнутри, когда его глаза расширились.

— Иисус Христос! — сказал он. — Какого хрена?

— Айрис не голодна, — шмыгнула я носом. — Они так болят.

Он скрылся за занавеской и через минуту залез в душ голый, уставившись на мою грудь.

— Внимательно смотри, — пошутила я, указывая на «девочек». — Ты больше никогда не увидишь их такими торчащими, — последнее слово было почти сопровождено рыданием.

— Боже, они выглядят....

— Отвратительно, — перебила я, кивнув. Голубые вены ярко выделялись на бледной коже. Казалось, будто я нарисовала их острым карандашом.

— Болезненно, — поправил он тихо. — Ты говорила с медсестрой?

— Она сказала принять горячий душ, — ответила я раздраженно, отпрянув, когда он поднял руку, чтобы прикоснуться ко мне. — Очевидно, от этого нет толку. Ты, возможно, захочешь уйти. Я не брилась... Боже, не знаю… Уверена, что «девочки» скоро взорвутся, отчего кровь и молоко будут по всей ванной.

— Уверен, что они не взорвутся, — сказал он в ужасающем изумлении.

— Я даже не уверена, что смогу заставить Айрис есть в таком состоянии. Они останутся такими навсегда, — я покачала головой. — И у меня ужасное чувство дежавю. Такого не было прежде?

— Другой душ, — сказал он серьезно. — И в последний раз ты наблевала мне на ноги.

— Всегда, пожалуйста, — сказала я сухо. — Боже, это так позорно.

— Нет, рвота — позорно. А это нет.

— Столь же позорно.

— Нет. Дерьмо. Ты, правда, не брилась, — сказал он, глядя вниз.

— Боже, Шейн! Убирайся! — зашипела я, прикрывая промежность руками и поморщившись, когда внутренние поверхности моих рук коснулись груди сбоку.

— Перестань, — нахмурился он, убирая мои руки, не отрывая от меня взгляда. — Твои волосы там рыжее.

Он провел пальцами по моей лобковой кости и мой желудок сделал сальто.

— Сосредоточься, Дирк Дигглер[4]

— Я сосредоточен, — он снова посмотрел мне в глаза. — Что мы делаем?

— Не знаю! Я торчала в этом гребаном душе вечность, — я подняла руку со сморщенной от воды кожей к лицу. — Мои пальцы могут никогда не восстановиться.

Он поцеловал мои пальцы, в его глазах плясали озорные огоньки.

— Стой неподвижно, — пробормотал он, поднимая руки и нежно проведя пальцами по моей груди. Не было больно, но я все еще была напряжена и не двигалась, просто на всякий случай.

— Ауч, — сказал он тихо, подняв голову, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Есть что-то похуже, чем «ауч»?

— Гребаный сукин сын.

— Да, очень хорошо описывает, — слегка хохотнула я.

Он скользил пальцами в ложбинке, между моими грудями, и наклонился, чтобы медленно меня поцеловать, обнимая меня. Я так сильно хотела к нему прильнуть, но понимала, что это будет невероятно больно.

— Стой неподвижно, — напомнил он мне в губы, затем отстранился.

Прежде чем я осознала, что происходит, Шейн обхватил ртом один из моих сосков. Я дернулась, но его руки держали меня, когда он медленно всосал сосок несколько раз. Когда он, в конце концов, отстранился, я видела, что на его лице играла улыбка триумфа. Затем он наклонился к другому соску и повторил свои действия.

Когда он закончил, молоко медленно стекало по моему туловищу, смешиваясь с охлажденной водой из душа.

— Святое дерьмо.

— Я все исправил, — сказал он гордо, поднимая руку и нежно массируя мою грудь.

— О, боже мой, уже намного лучше, — застонала я, в облегчении закрыв глаза. — Спасибо. Было очень странно, но спасибо.

— Почему странно? — спросил он со смехом, и мои глаза почти вылезли на лоб.

— Ты только что сосал молоко из моей груди.

— В отличие от сосания его из других мест? — спросил он, приподняв бровь.

— О нет. Грудное молоко. В твоем рту.