— Тетушка Кейт, могу я поспать с тобой? — прошептала Сейдж в дверном проеме, прерывая «что если» сценарий, развивающийся в моей голове.

— Конечно, иди сюда, — прошептала я, приподнимая одеяло. — Кровать, должно быть, может вместить двадцать людей.

— Я тоже! — закричал Гевин, когда его коротенькие ножки ворвались через мою дверь.

— Я думала, вы, ребята, спите!

— Гевин продолжает бить по своей стене, — сказала сердито Сейдж.

— Я не устал, — объявил Гевин, подползая к нам с Сейдж, похрюкивая.

— Хорошо, но я устала. Поэтому вам нужно уснуть.

— Хорошо, — пробурчал он, положив голову мне на плечо.

Я повернулась к нему и обняла его тельце, когда почувствовала, что Сейдж прижалась ко мне со спины.

Было тихо какое-то время, пока тела детей тяжелели, затем Гевин начал немного похрапывать, как всегда и делал, и я не осознала, что Келлер вошел в комнату, пока он не забрался в изножье кровати.

— Эй, дружочек, — сказала я, когда он не произнес ни слова. — Не можешь уснуть?

— Я остался один, — сказал он, слегка шмыгнув носом.

Он забрался на кровать со стороны Гевина и лег рядом лицом к нам.

— Оу, дружочек. Ты хочешь поспать здесь? — после того, как два года делил комнату с Гевином, Келлер ненавидел спать в одиночестве. Я задавалась вопросом, перерастет ли это он.

— Да.

Он уснул через минуту, а я лежала, проводя руками по его волосам долгое время. За Келлером нужно будет пристально наблюдать в течение следующих недель.

Сейдж принимала все тяжело, но старалась все усваивать, пока не разбиралась, и затем тихо примирялась с тем, что происходит. После смерти Рейчел она в какой-то степени погрузилась в себя, но через несколько месяцев стала Сейдж, которой всегда была, не считая того, что дергалась во сне.

Гевин просто плыл по течению. Он был таким покладистым, даже чересчур. Я задумывалась, это из-за его возраста или Бог просто решил, что Шейну и Рейчел нужна полная противоположность их старшего сына, чтобы они не сошли с ума?

Келлер принимал все тяжело, и часто попадал в неприятности. Он был таким чувствительным. Думаю, большинство людей считали, что его поведение связано с тем, что он просто засранец, но я знала его с рождения. Бедный малыш принимал все близко к сердцу, и чувствовал все усиленно, неважно, был ли это страх, печаль или тревога. И это всегда выходило из него с агрессией.

Я прислушивалась, как дом погружался в тишину, и молилась, чтобы у меня получилось позаботиться об этих детях в одиночку.

— Похоже, здесь вечеринка, — сказал Шейн из дверного проема, затем обошел кровать, чтобы я могла его видеть. — Хорошо, что я купил тебе большую кровать.

— Однозначно. Слава Богу, Ганнер не может вылезти из своей кровати, иначе, боюсь, мы бы свисали по краям.

— Хочешь, чтобы я отнес их по своим кроватям?

— Да, они, вероятно, будут лучше спать, — ответила я, целуя потный лобик Гевина.

Шейн обошел кровать и подхватил Сейдж, молча направляясь к двери, когда я встала.

— Тебе не нужно подниматься, — прошептал он, когда вернулся.

— Ты должен забрать Гевина первым. Если Келлер проснется до возвращения Гевина в комнату, он закапризничает.

— Верно, подмечено, — кивнул он, наклонившись над Гевином. — Вернусь за Келлером.

Я свернулась на внезапно пустой кровати, когда Шейн, наконец, отнес Келлера в комнату. Я ругала себя за то, что попросила его отнести детей, когда Шейн вернулся.

— Пододвигайся, — приказал он, закрывая за собой дверь.

Я пододвинулась и тяжело сглотнула, когда он снял футболку через голову, прежде чем лег рядом лицом ко мне.

— Не можешь спать? — спросил он.

— Я бы хотела, чтобы ты не уезжал, — выплюнула я, мгновенно зажмурившись, чтобы не видеть выражение его лица.

— Да, я тоже не в восторге от этого, — ответил он со вздохом, закатив глаза.

— Я подумала, ну... Рейчел всегда говорила, что ты хотел уезжать.

— Сейчас все по-другому.

— Это преуменьшение.

— Я не беспокоюсь о том, как ты будешь заботиться о детях, ты знаешь это, верно? — спросил он, хватая одну из моих рук, притягивая меня ближе, пока я не прижалась к его боку. — Я не доверяю никому больше, чем тебе.

— Я переживаю.

— Я тоже буду. Здесь много обязанностей с детьми.

— Переживаю за тебя.

— Единственное, о чем ты не должна переживать.

— Не могу ничего поделать с этим.

— Я вернусь, не успеешь оглянуться.

— Я стану огромной к твоему возвращению, — пожаловалась я.

Он мягко рассмеялся, отчего кровать затряслась.

— Вероятно.

— Я скучала, — прошептала тихо, сворачивая ладонь в кулак на его груди.

— Я еще даже не уехал.

— Нет, я скучаю по тебе уже давно.

Он молчал долгое время, поэтому я задумалась, что совершила ошибку, подняв тему, которая остро стояла последний год.

— Я был придурком в те времена.

— Ты был моим лучшим другом.

— Я знаю, — вздохнул он, крепче притягивая мое тело к себе.

— Это была просто глупая влюбленность. Я бы пережила ее. Я пережила ее, — уверяла я.

— А мне был двадцать один год, и я был зол на весь мир, — напомнил он мне. — Было проще притвориться, что тебя не существует. Я знал, что если увижу, как ты наблюдаешь за мной печальными карими глазами, я сделаю что-нибудь глупое.

— Поэтому ты приударил за моей соседкой. Боже, это был поступок мудака, — настаивала я.

— Так и было, — хихикнул он. — Но черт, Рейчел была так сексуальна.

— Ладно, разговор окончен.

— Извини.

— Она была очень сексуальная, — проворчала я. — Если бы я увлекалась цыпочками, то она бы сразила меня наповал.

Он издал удивленный смешок, и все мое тело согрелось.

— Ты сумасшедшая.

— Я скучаю по ней, — призналась я, мое горло сжалось.

— Черт, я тоже.

— Иногда я беру свой телефон, чтобы написать ей.

— Я перекатываюсь на бок утром в кровати и ожидаю, что она будет рядом.

— Она, правда, позволяла тебе видеть ее без макияжа? Я думала, она выпрыгивала из кровати и накладывала его до твоего пробуждения, — пошутила я.

— Она делала так первый год наших отношений, — сказал он сквозь смех. — Потом я, наконец, поймал ее, прежде чем она смогла выскользнуть из кровати, поэтому перестала так делать.

— Клянусь, она была моей полной противоположностью, — ворчала я. — Я ненавижу укладывать волосы и краситься.

Я запрокинула голову, посмотреть на него, и увидела, что он улыбается.

— Тебе не нужно это.

— Что?

— Тебе не нужно все это дерьмо: макияж и т.д.

— Нет, нужно. Я просто ленивая.

— Нет, это не так. Твоя кожа без недостатков, — сказал он тихо, протягивая руку, чтобы провести пальцем по моей щеке. — Твои губы алые, и когда ты улыбаешься, клянусь, люди не могут сдержать ответную улыбку. Это заразно.

— Ты не должен говорить это.

— Что? Правду? Кейт, ты по природе уверенная в себе. Рейчел была красавицей, да. Но она старалась ради этого, потому что не чувствовала себя таковой, — он печально улыбнулся. — Не сравнивай себя с ней. Это как яблоки и апельсины.

— Полагаю, старые привычки умирают с трудом.

— Уверен, я не помогал с этим.

— Это правда. Придурок, — сказала я с игривой усмешкой.

— Я ненавижу то, что видел тебя голой, — сказал он, покачав головой, отчего я отшатнулась в ужасе.

— Вау, да пошел ты!

Я пыталась отстраниться, но он прижал меня крепче к груди.

— Твое тело — безумное, Кейт, — сказал он мне, пока не перекатился так, что навис надо мной. — Я смотрю на тебя и не вижу гребаную потрепанную одежду, которую ты носишь. Я вижу, как твои груди дергаются, когда я тяну за соски. Вижу, как ты стискиваешь челюсти, когда кончаешь, и как твои алые губы обхватывают мой член.

Моя челюсть отвисла, и я посмотрела на него в шоке.

— Ты лучшая подруга моей жены. Моей умершей жены. Понимаешь это? Я смотрю на тебя и не вижу Кейт, которая сводила меня с ума, когда мы были детьми, или Кейт, которая была лучшей подругой Рейчел. Я вижу Кейт, которая брала меня в рот и затем умоляла о большем. Это ненормально. Какого черта я должен с этим делать?

Это не был риторический вопрос. Он спрашивал у меня, что ему делать, и я понятия не имела, что ответить.

Его руки дрожали, а глаза заволокло замешательство. Это напомнило мне время, когда я увидела его впервые: он сидел за столом моих тети и дяди за ужином, изо всех сил стараясь отстраниться, пока они пытались вовлечь его в разговор.

Я подняла руку и нежно провела по его щеке, мое сердце болело за него. Может, это мое доброе сердце, или гормоны беременной, из-за которых я плакала во время рекламы, показывающей щенков чау-чау, но я очень сильно хотела успокоить его.

Я видела, откуда пришел этот мужчина. Я знала его демонов и историю, и могла чувствовать вину, исходящую от него волнами.

— Ты не должен разбираться в этом сегодня, — прошептала я. — Ты ничего не должен делать.

— Да, думаю, да, — сказал он горько.

Затем его губы коснулись моих, так нежно, что я едва почувствовала.

— Ты должна прогнать меня.

— Какого черта я должна это делать? — ответила я, всасывая его нижнюю губу. — Не то чтобы я могу забеременеть от тебя…

Он замер, и я пожалела о своих словах. Клянусь, иногда я совсем не думаю, что несу.