Однако сердце всё равно замирало каждый раз, когда Полина выходила из квартиры. И хотела его встретить, и боялась этого. Злилась на себя. Ох, как злилась! Измучилась от этого наваждения — словно топчешься по острым осколкам, и понимаешь, что сама виновата в своей боли, а сойти всё равно не можешь. То ли ума не хватает, то ли гордости.

А тут ещё и Светка с каждым днём становилась всё мрачнее. Каждое слово — словно щипцами тянуть приходилось. Прятала взгляд, раздражалась, проваливалась так глубоко в себя, что приходилось по многу раз повторять одно и то же, чтобы услышала. Осунулась. Полина понимала, что дело, скорее всего, в этом её Пупсе. Похоже, у них там тоже разборки полным ходом, Светка ведь не из тех, кто простит фингал под глазом! Но с вопросами не лезла даже когда Светка, получая какие-то СМС и неожиданно ссылаясь на срочные дела, стала уходила с работы — на час-полтора — прося Полину прикрыть её перед клиентами. А возвращалась ещё мрачнее и злее.

На пятый день Светка получила СМС совсем уж рано — часов в девять утра. Занервничала, посмурнела. Ушла. А вернулась уже минут через двадцать… с разбитой губой. И Полина не выдержала, потребовала рассказать, что происходит. А в ответ получила полную ядовитой желчи тираду. О чём — особо не понятно. Светку просто несло, раздирало, корёжило от прущей изнутри злобы… В которой Полина увидела вдруг достигшее крайности отчаяние.

Закончилось тем, что Светка выскочила из салона и, даже не предупредив, куда и насколько, ушла.

Вернулась около двух, пьяная. Сцепила руки на груди, уселась на диванчик и так и просидела, не шевелясь, словно впав в анабиоз, пока от Полины не ушла очередная клиентка. А когда они остались одни, сначала хмуро следила за тем, как Полина сметает волосы и вдруг зашвырнула в неё попавшимся под руку глянцевым журналом:

— Ну чего ты всё возишься и возишься? Как хомяк в клетке! Думаешь, чем больше бумажек натаскаешь в норку, тем лучше будет домик? Всё дырки латаешь? Вместо того чтобы заявление на козла своего написать и посадить его от трёх до пятнадцати, ты всё уступаешь ему, всё терпишь… Какая же ты дура! — Сунула ладони между колен, покачалась взад вперед. — Смотреть на тебя тошно! Добренькая, серая мышь, в Рай, что ли, надеешься попасть за свою правильность? В этом цель твоей жизни — шуршать в своём углу бумажками? А что если ими жопу сначала вытирали, не задумывалась об этом?

Полина так и замерла — с совком в одной руке и веником в другой. Не понимала вообще ничего.

— Ну чего уставилась? Раньше смотреть надо было! Или ты слепая, Щербакова?! — и сорвалась вдруг на истеричный крик: — Почему я одна должна это всё расхлёбывать?!

— Да что расхлёбывать? — закричала в ответ Полина. — Ты можешь нормально сказать?

— Да я-то могу! И даже с превеликим удовольствием, потому что…

Зазвонил телефон, Полина глянула — муж. Сбросила вызов, повернулась к Светке.

— Ну так давай. Я слушаю!

Снова звонок, снова муж. В груди отчего-то тревожно кольнуло, но, на эмоциях, Полина снова сбросила.

— Ну?

— А ты не боишься, что…

Опять звонок. Полина раздражённо ответила:

— Ну чего ты названиваешь, знаешь же, не беру, значит, работаю!

— Да работай, сколько влезет, — как-то подозрительно радостно ответил муж, — просто, думаю, тебе будет интересно узнать, что я в больнице.

— Что случилось? Что-то с ногой?

— Лучше! Побои снимаю!

***

Следил за ним четыре дня. Выяснил интересную вещь — гадёныш ходит в частный отель в десяти минутах от дома. В разное время, но одной и той же тропинкой через парк. Парк тот хотя и буйно зарос, но всё же был слишком людным, чтобы можно было перевстрять гадёныша там. А жаль.

В отеле он обычно находился около часа, потом той же тропинкой ковылял домой.

Отдельный разговор о том, с кем он там, в этом отеле, встречался. Впрочем, этому-то как раз Руслан если и удивился, то только потому, что оно не уложилось в шаблон — ведь Светка, вроде, птица более меркантильного полёта? А с этого-то фуцана что взять? Неужто любовь?

Впрочем, свечку он им не держал, да и вообще — околачивался поодаль от отеля, чтобы не попадать под камеры наружного наблюдения. Так что, возможно, дело было вовсе не в сексе. Но тогда это ещё хуже, потому что не понятно, чем чревато для Полины. Ясно лишь одно — делишки их мутные, и, по-хорошему, она имеет право о них знать.

Не пока не до этого. Пока надо бы не упустить удачный момент.

На пятый день гадёныш поковылял к отелю нетипично рано. Вскоре как обычно подошла Светка, но вот вышла неожиданно быстро, уже минут через десять, Руслан даже чуть не спалился перед ней. Но ей было не до окружающих — она прижимала к разбитой губе влажную салфетку, то и дело промакивая кровь, не замечала даже летящих на неё, отчаянно сигналящих машин на проезжей части.

И вот это уже интересно. Возникал вопрос — если гадёныш разбил ей губу, то не он ли и глаз подбил? И, учитывая то, что рассказывала о нём сама Светка, ответ напрашивался сам собой.

Вот сучёнок, а! Тихушник с костылём. В задницу бы ему его засунуть…

Через некоторое время из отеля вышел и он сам. Недовольный. Нахамил дворничихе, подметающей бычки возле входа, нацепил солнцезащитные очки и поковылял к парку. Руслан, чуть поодаль, следом.

Время было утреннее, день будний, народу значительно меньше, чем обычно. Практически никого. Руслан почувствовал, как разливается по кулакам зудящий жар — в этот раз, похоже, могло и подфартить. А потом гад сошёл с тропинки, свернул за куст. Руслан встал за деревом. Минута, другая… Твою мать, простатит у него, там, что ли? Но по дорожке зацокали каблучки, и гадёныш, выступив вдруг из укрытия, окликнул:

— Девушка! Девушка, смотрите!

Каблуки тут же ускорились, переходя на бег, а ублюдок, активно подрабатывая себе рукой, снова зашёл в засаду. И Руслан не выдержал больше, налетел, схватил его за химо, дал предупреждающий под дых. Тут же дёрнул его бошку за волосы, задирая морду:

— Здоров, сосед. Развлекаешься? Не сильно я тебя обломал, надеюсь?

Отволок его подальше, к древней трансформаторной будке. Здесь было тихо и безлюдно, как в лесной глуши. Припечатал спиной к полуобрушенной стене, с трудом сдерживаясь, чтобы сразу не вырубить:

— Ну что, сука, раз по-хорошему не понимаешь, будем по-плохому…

***

Сомнений в том, что мужа действительно избили, не было, как и в том, что это сделал Руслан. И, вспоминая, как он разозлился при виде её синяков, Полина больше всего боялась, что Марк окажется месивом, а Руслан за решёткой. Всё, как и планировал муж.

Бежала в больницу и лихорадочно соображала — что теперь делать, как себя вести?

Но оказалось, что муж вполне себе целенький. Ну переносица заклеена пластырем, ну разбитые губы в зелёнке и глаз заплыл… Подумаешь. За такое точно не сажают.

— А ещё по животу бил, гад! — возбуждённо, на всю палату орал Марк, задирая футболку. — По печени, под дых. А по почкам знаешь, как пинал! Я теперь кровью ссу, не веришь? Скоро анализы готовы будут, убедишься! А ещё угрожал убить! И ведь как я и говорил с самого начала — за тебя, сучку, впрягался! Вот и расскажи теперь, что вы не любовники!

Окружающие заинтересованно прислушивались, и Полине было отчаянно стыдно.

— Заявление писать будешь? — как можно тише спросила она.

— Так уже, ты что думаешь? Я первым делом в участок поехал, а они уже меня сюда, на экспертизу направили. Я всё написал. Всё-ё-ё! С самого начала: как он тебя домогался, как Машку собакой пугал, как соседке хамил и вообще, жизни спокойной не давал!

Полина, сдерживая раздражение, прикусила губу.

— …И что побои мне неоднократно уже наносил, и что регулярно угрожает мне убийством… Но теперь всё! Пусть сухари сушит.

— Понятно. То есть, ты теперь герой, да? Всех спас! В одиночку противостоял силам зла и пострадал за правое дело, так что ли?

— Думаешь, я не понимаю, куда ты клонишь? — усмехнулся Марк и перешёл вдруг на шёпот: — Но ты же не хочешь со мной ссориться, правда? Ты же знаешь, что если что — квартира моя, захочу, вышвырну тебя из неё на хрен. А попробуешь сама сбежать — Машку отсужу. А если докажу, что ты с этим мудаком в сговоре, то и вообще… А я докажу, уж поверь! Найду свидетелей, это стоит не так уж и дорого, я узнавал. Ты же не хочешь стать уголовницей, как он? Нет? А можешь. Легко. Как соучастница. — Подмигнул. — Но я же не изверг, малыш. И ты же мне не чужая всё-таки. — Взял её за подбородок, стиснул пальцы. — Ты моя, малыш. Моя. Заруби это в своём тупом мозгу, пока этого не сделал я. — Пристально посмотрел ей в глаза, и от этого по Полининому позвоночнику пополз холодок. — А хочешь его спасти? Серьёзно, мне не жалко, я заберу заявление. Но не за спасибо, конечно. Обсудим условия, когда я вернусь домой, да? А пока иди и запеки мне стейк из сёмги. Чёт так рыбки захотелось.

Полина мотнула головой, стряхивая его руку.

— А нигде у тебя не треснет, от сёмги-то?

— Не, в самый раз. И пирог яблочный хочу. А ещё потрахаться бы, но с этим придётся подождать, у меня пока постельный режим. Но ты не расстраивайся, скоро я выпишусь, и всё будет как прежде. — Подмигнул.

— Жаль, что он тебе яйца не отбил, — улыбнулась Полина.

— Не поверишь, мне тоже жаль. Ведь это были бы уже особо тяжкие, до пятнашки строгого режима потянули бы, я узнавал. Ну ничё, думаю, ему и двух лет общего за отбитые почки хватит, да?

— Тебе лечиться надо, потому что ты ненормальный, и это прогрессирует. И если так и дальше пойдёт — закончишь в психушке.

— Про пирог не забудь. А то я расстроюсь.

Остаток дня прошёл словно в вакууме — ни одной дельной мысли, только напряжение и страх, почти паника. Ведь Светка, пожалуй, права, от него не просто уходить, а бежать надо и прятаться.