Как побитый щенок с поджатым хвостом. Аж самой противно от своей ничтожности. И в то же время страшно, что не сумеет всё исправить.

В лифте даже подумалось вдруг — вот бы он сейчас сорвался в шахту и всё… И нет больше проблем. И тут же спохватилась — Маша! Ради неё надо и жить, и терпеть, и смиряться.

Несмотря на раннее время, в квартире у соседа уже вовсю грохотал ремонт, сам же он стоял в подъезде и, задрав голову, рассматривал провода на месте снятого патрона и лампочки. Увидел Полину, оживился:

— Привет, соседка! Видела? Вот думаю, может, теперь антивандальный поставить? Противоба́бковый какой-нибудь. Не знаешь, бывают такие?

— Не знаю, — буркнула Полина, мечтая просто исчезнуть.

Он сунул руки в карманы, понаблюдал, как она возится с замком.

— Соседка, а у тебя всё нормально? — И, не дождавшись ответа, окликнул настойчивее: — Полин?

— Нормально, — едва слышно ответила она и захлопнула за собой дверь.

Мужа дома не оказалось. С одной стороны, Полина почувствовала облегчение, а с другой — тревогу. Куда он пошёл? Что у него на уме?!

На автомате застелила постель, закинула вещи в стирку. Прибрала игрушки в Марусиной комнате, не сдержалась, поревела немного, прижимая к груди её мишку.

Всё что у неё есть, это Маша. Всё остальное вообще не имеет значения. И страшнее всего — потерять её.

Успокоившись, постояла перед открытым холодильником, но так и не смогла ничего съесть. Терзали сомнения — позвонить мужу или не надо? Решила, что надо… Но не смогла себя заставить.

Вместо этого набрала бабушке. Та обрадовалась. Она всегда радовалась, когда о ней вспоминали. Выспросив про Марусю, здоровье и дела на работе, традиционно стала расспрашивать и о Марке. И Полина, смотря сквозь дымку слёз в окно, отвечала, что всё, как всегда, прекрасно.

— Полиш, ну ты уж побереги его там! Он же какой парень-то хороший! И умный, и красивый и любит вас с Марусей! Сложно ему, конечно с такой-то бедой, но ты уж, как мудрая женщина, поддержи его! В жизни, знаешь, всякое бывает, но если вместе держаться, то всё нипочём!

— Да, бабуль, конечно…

— Ну всё, целуй его от меня, обязательно! И Лидии Петровне привет передавай! И смотрите там, осторожнее, Полиш! Не связывайтесь с бандитами всякими! Своим трудом живите!

— Не будем, бабуль. Не переживай!

— Да уж не переживай! Мне чем ещё заниматься-то, только о вас и молюсь. Не дай Бог у вас что приключится, я ж не переживу, Полиш, ты же знаешь. Так что, дай вам Бог всего доброго — и здоровья и семьи крепкой и, может, правнучка мне ещё сподобитесь… Но главное, Полиш, с бандитами не связывайтесь! Ну их!

…Сидела потом на табурете и смотрела в одну точку. Ну вот. Думала, будет легче, а оказалось — только ещё больше закопалась в ложь и безысходность.

Время шло, мужа всё не было. Пришлось идти на работу, не дождавшись.

Светка сразу просекла, что что-то не так. И ведь доколебалась так настойчиво, что Полина, поборов стыд, молча расстегнула верхние пуговицы и показала ей свою искусанную грудь. А Светка даже не удивилась, только кивнула и не сказала ни слова. Как будто это не было для неё новостью.

А ближе к обеду в салон пришёл Марк. Полина сразу напряглась, но в обоих креслах сидели клиенты, поэтому муж просто молча устроился на диванчике и не сводил с неё глаз. А она подыхала под его взглядом от страха, теряла крепость и точность рук.

Дождавшись, пока люди уйдут, Марк велел и Светке пойти погулять — так безапелляционно, что она не стала с ним связываться. Дохромал, запер за ней дверь. Какое-то время молча смотрел на Полину, и вдруг пошёл к ней. Она невольно попятилась.

— Прости, Полин. Это я убогая тварь, не ты. Ты святая, Полин! Ты одна в моей жизни, ты мой смысл. Я, вот… — достал из кармана золотой браслет. — Ты не подумай, это не то, что бы, там, задобрить… Просто я так давно ничего тебе не дарил…

Вечером говорили по душам, и впервые за всё время, Марк признал, что ему нужна помощь психолога. А то и психиатра.

Каялся и рассказывал Полине жуткие истории из своего детства, когда мать, вымещая злобу за ушедшего из семьи отца, истязала его ремнём — единственным, что осталось ей от мужа. Порола до того, что Марк вынужден был пропускать школу — не мог сидеть. А иногда просто орала, что он ошибка всей её жизни, и неделями с ним не разговаривала. Марк же, испуганный, лишённый родительской любви мальчишка, не знал, в чём его вина, но всеми силами пытался вернуть благосклонность матери — ходил по пятам и просил прощения, хотя сам не понимал за что… И жил с этой пустотой и ощущением ненужности всё детство и юность, до того самого дня, как встретил Полину. И только с ней смог собрать себя по частям и начать жить. А потом случилась травма, и он вдруг понял, что теперь не нужен вообще никому, даже ей…

— …Отец, кстати, тоже ушёл тогда к соседке, — глядя в пустоту перед собой, неожиданно добавил Марк. — Правда, она жила двумя этажами ниже.

Полина вздохнула:

— Я-то тут при чём? Я не твой отец, Марк, и не та соседка. И я не только никуда не уходила, но даже ни разу тебе не изменяла.

Он опустил голову, сцепил лежащие на столе руки. Долго молчал.

— Но ты была мокрая… — Сжал зубы, руки затряслись, и он треснул кулаком по столу: — Ты его хочешь! А я так не могу. Я не могу так! — вцепился в волосы, помотал головой. — Как нам теперь быть? Как?! Я понимаю, что я не идеальный. Понимаю, что моё детство меня не оправдывает, но… Всё из-за этого, Полин! Это сидит у меня в башке, как дьявол, и что мне с этим делать, я не знаю! И как жить без тебя, тоже не знаю! Я просто не смогу без тебя! Если бы ты только знала, что со мной происходит, когда я представляю тебя с другим! Я теряю контроль, Полин! Я сам себя боюсь, мне хочется убивать любого, кто просто ходит мимо тебя, кто смотрит в твою сторону, потому что я боюсь тебя потерять. Я не смогу без тебя жить, понимаешь?! А ты… Ты была мокрая на него, и я теперь точно это знаю! И что мне теперь с этим делать?! Что?! — По его щекам поползли слёзы.

Полине было жалко его. Он говорил искренне, до самого дна открывал душу, признавался в патологической тяге к садизму и трезво, глубоко анализировал и понимал причины и следствия. Он взрослый и умный мужчина, она знала это с самого начала. Просто он окончательно запутался и ему, как никогда раньше, нужна была помощь. Её помощь. Снова.

Устало закрыла глаза.

— Ладно, Марк, попробуем начать сначала. Но обязательно поищи завтра, сколько будет стоить психолог. Это моё условие.

А когда он уснул, смотрела в темноту и, глотая тоскливые тихие слёзы, отчаянно хотела подойти к окну и, открыв, почувствовать что не одна… Но не решалась. Да и не имела больше права. Ведь, как бы не убеждала она мужа в обратном — он не параноил, он просто чувствовал, что она ему изменяет. Да, не телом. Но гораздо хуже — душой.

Удивительно — совершенно чужой человек, мужик не по годам, просто сосед, о котором она ничего не знает и которому даром не сдалась… А её безумно к нему влечёт — до отчаянной жажды утонуть в его взрослости и спокойствии, в уверенности и независимости. Довериться. Как бы она хотела ему довериться!

Ну вот что она в нём нашла — не образ ли отца? Но ведь это так глупо! К тому же, какой там отец, если у неё колени слабеют и теплеет в животе, когда видит его даже издали — высокого, мужественного… И Марк это чувствует. Ну и кто, получается, во всём этом виноват?

В сетчатое окошко на крыше виднелись звёзды, тихо шуршал лес. Руслан лежал на спине, заложив руки за голову, и вглядывался вглубь себя. Прямо в лицо своей проблеме.

Ну хотя, как проблема… Смешно, конечно, взрослому, видавшему виды мужику называть проблемой неожиданный сдвиг на девчонке. Вот только сдвиг есть, и это надо признать. Даже Лорик заметила. Вот уж чуткое бабье сердце — сразу считала. И сразу же в лоб и выдала. Впрочем, другого от неё Руслан и не ждал. Она ещё со школы такая была — прямолинейная язва по кличке Ржавчина. Скажи ему кто тогда, что когда-нибудь у них завяжется дружба с сексом без обязательств — не поверил бы. А оно вон как вышло.

— Подольский, а ведь ты, пожалуй, влюбился, — щурясь от дыма, выдала Лорик прошлой ночью, когда они оба, довольные и расслабленные, лениво пялились в потолок. — Ну и кто она?

Руслан забрал у неё сигарету, не спеша затянулся и затушил окурок в стоящем возле кровати фужере из-под вина.

— Работа, кто ещё.

— Вот брехло! — свойски пихнула она его в плечо, но больше пытать не стала. Задрав ногу, пошевелила пальцами, любуясь на выкрашенные в бирюзовый цвет ногти. — Ты веришь в любовь по переписке?

Руслан помолчал, задумчиво разглядывая её густо усыпанное веснушками голое бедро.

— Только не говори мне, что он сиделец[5]?

— Да типун тебе! — фыркнула Лорик. — Не-е-ет, он норвежец. По интернету познакомились, ещё зимой. Хорошенький такой! По-русски, правда, только со словарём и младше меня…

— Чего хочет?

— Не поверишь, любви!

— Мм. И сильно хочет?

— Ну, для начала в гости зовёт. Вот, думаю, съездить. Что скажешь?

Руслан пожал плечами:

— Ты девочка взросленькая, сама решай.

— Гад ты, Подольский! Мог бы хотя бы сделать вид, что ревнуешь!

— Можно подумать, тебе это надо.

— И то верно, — опустила она, наконец, ногу. — У меня на следующей неделе два рейса, потом отпуск. Вот, хочу к нему рвануть. Он мне даже билеты на самолёт уже купил. — Вздохнула. — Оно, конечно, страшноватенько, ему же всего тридцать три… — Схватилась за голову: — Тридцать три, божечки! Десять лет! Ну на хрена я ему сдалась, такая?

— Ты же сама сказала — для любви. Не парься, возраст вообще не главное.

— Угу. Сам-то в это веришь?

— Да хрен его знает, думаю, всё индивидуально. Вот ты бы как отнеслась к мужику, который лет на двадцать старше тебя?