Он не успел предупредить Катю — дверь отворилась. На пороге стояла Полина. Женщина растерянно посмотрела на сына, потом перевела взгляд на Катю.

— А что вы…?

— Мама? Ты не в Италии?

— Прилетела сегодня утром. Мне позвонили… сказали, надо дать показания… какие-то… свидетельские, что угрожали и все такое… Я думала, ты с Антоном.

Полина снова посмотрела на Катю. Глеб вдруг понял, что она боится, и немного расслабился. Когда Полина боялась, она становилась суетливой и ее легко можно было сбить с агрессивного настроя.

— А вообще, — Полина начала повышать голос, — я прилетела, чтобы подать на развод! Я продаю коттедж. Вот, уже наняла людей, чтобы привели все тут в порядок. Этот дом… это имущество, нажитое за время брака. Он мой и… ваш с Лекой. И никакие… — мать уже вызывающе поглядела на Катю, — не смеют претендовать. Без роду, без племени… неизвестно от кого…

— Мама! — жестко произнес Глеб.

— Что она здесь делает?

— Она здесь со мной. Мы сейчас уходим.

— Я тебя не отпускаю… с ней… — у Полины бегали глаза. — Сынок, я, может, быть была не права насчет нее и того мальчика… Матвея… но я права, когда говорю, что всякие проходимки…

— Мама, — Глеб скрежетнул зубами. — У Кати есть имя, вообще-то. Мы вместе. Хочешь, принимай этот факт, не хочешь — не принимай. Послушай меня. Выслушай нормально хотя бы один раз. Я давно ничего от тебя не получаю, ни любви, ни помощи. Я вырос, ты и так была вне моей жизни, а сейчас нас вообще мало что связывает.

— Но Глеб, я же…

— … моя биологическая мать, я помню. Мне Антон и дед за жизнь дали больше, чем ты, но речь не об этом. Если ты еще раз скажешь хоть одно плохое слово о Кате, если как-то начнешь мешать нам, я оборву с тобой все связи. Это несложно будет сделать. У тебя ведь новый бойфренд в Италии, да? Переедешь к нему?

— Мы пока не точно… мы только планируем… — пролепетала Полина.

— Совет да любовь. Думаю, Антон не будет палки в колеса вставлять, и вы спокойно поделите дом. А нас с Лешкой делить не надо. И не думай даже о том, чтобы его забрать. Он только-только отходить начал после стресса. Еще одного предательства он не переживет, — Глеб сглотнул горькую слюну. — Тебе там будет лучше без нас. Есть видео связь, в конце концов. Дай Лешке нормально школу закончить, а там пусть сам решает.

Полина вдруг растерянно улыбнулась:

— Глебушка… ты стал… взрослым.

— Неожиданно, да?

— Ты решаешь такие… серьезные вопросы.

— Ты согласна? Сделаешь, как мы просим?

Полина кивнула.

Когда они с Катей уходили, она сидела на диване. Всхлипывала и тыкала пальцем в экран телефона. Глеб придержал дверь на тугой пружине, прислушался. Мать заговорила в телефон на ломаном английском:

— Я вернусь в Рим одна, без сына. Ты рад? Ты ведь именно этого хотел? Ты меня любишь?… Целую тебя, любимый.


— Испугалась? — спросил Глеб, отъезжая.

— Нет, — выдохнула Катя. — Я настроилась на скандал. Хорошо, что он так и не состоялся. Ты был прав: твоя мама — человек одного момента. Спасибо тебе. Ты все разрулил.

— Сам не ожидал, если честно. Но я Полину хорошо изучил. Сразу понял, что она захочет Лешку забрать. Она действительно любит мелкого, но… странно любит, какими-то болезненными приступами. Хорошо, что она согласилась его пока не трогать. Видимо, крепко втрескалась. Интересно, сколько у нас с Лешкой времени, пока она не заскучает? Обрати внимание: я не сказал «начнет по нам скучать», я сказал «не заскучает».

Катя молча коснулась его руки. Глеб понял, что его слегка трясет, мотнул головой.

— Больше всего боюсь, что у меня окажется какая-нибудь… порченная генетика, — процедил он сквозь зубы. — Что это все достанется нашим детям.

Катя подняла брови:

— Вашим?

— Нашим, — буркнул Глеб, не выдержал и улыбнулся.

— Ты на что намекаешь?

— Пока ни на что. Ура, ты порозовела!

Катя с шутливым укором толкнула его в плечо:

— Я посмотрю, какого цвета будешь ты, когда до меня мама дозвонится.

— В смысле дозвонится? — удивился Глеб. — У тебя что-то с телефоном?

— У меня что-то с чувством самосохранения. Я делаю вид, что не слышу. Отец ей, скорее всего, позвонил и, зная его честность, покаялся. Думаю, она знает, что мы с тобой от бандитов убегали. И что мы вместе. Теперь представь, какой разговор меня ждет. И тебя. Про Антона вообще молчу.

У Глеба вытянулось лицо:

— Бедный Антон, бедные мы.


… Звонок застал их уже перед поселком Бабашево. Они как раз остановились, чтобы купить гостинцы для дедушки и Лешки.

— Сразу перейдем к официальной части. Я все знаю. Включи камеру и дай трубку Глебу, — сухо сказала мама.

Она звонила по мессенджеру. Катя подосадовала, что связь хорошая, и Глебу придется предстать перед фирменным, суровым маминым взглядом. Тяжелая жизнь матери-одиночки закалила Варвару Олеговну. От наивной девушки, мечтающей стать великим архитектором, остались лишь большие выразительные глаза. Их взгляд выносили не все. Мама старалась расставлять все точки над «и» и «ё». Дядя Миша иногда в шутку называл ее «мой генерал». В этой шутке доля шутки была невелика.

— Тебя, — осипшим голосом проговорила Катя.

Она вышла из машины. Зашла в мега-маркет, сначала присмотрела красивый торт. Потом засомневалась: а любит ли теперь Лешка тортики? Глеб говорил, брат сейчас сам готовит не хуже кондитера. Катя вернулась к полкам и набрала в пакет шоколадок. Шоколадки любят все.

Для Николая Сергеевича она купила дорогой листовой чай. Выбрала классические сорта черного и зеленого, вспомнив, что дед Кузьмин не уважает добавки и ароматизаторы.

Глеб нашел ее у кассы. Развел руками, но на его лице Катя прочитала задорную дурашливость. В магазине было шумно — пришлось взять кофе и присесть на втором этаже, в уголке кафетерия.

Катя вдохнула с облегчением, когда Глеб рассказал: его допрашивали, как партизана. К счастью, Антон провел с Варварой Олеговной «превентивную» беседу, видимо, хвалил пасынка и в красках описывал, как Глеб «спасал» Катю от преследователей.

— В общем, наши с Антоном показания сошлись, — Глеб задумчиво почесал в затылке. — И было решено меня сразу не кастрировать, а дать испытательный срок. И еще: Антон звонил нашему ректору. Вроде все уладил. Приедем — напишем объяснительные и будем нагонять учебу.

Катя так обрадовалась, что даже руки ослабели — в пальцах задрожала чашка с кофе. Мама, конечно, скоро позвонит и ей. Когда успокоится. Они так часто спорили и ссорились в тот год после школы, что пришли к компромиссу: никаких разговоров на повышенных тонах. К счастью, мама соглашение соблюдала.


… Лешка заметно подрос. Сначала он стеснялся, убегал на кухню, а потом разговорился. А когда Катя искренне похвалила приготовленную им еду, совсем разомлел и расслабился: перезнакомил гостью со всеми котами и суровым алабаем Митьком, изложил все школьные новости за последние полтора года, показал самые смешные фотки с друзьями.

Николай Сергеевич не скрывал, что очень рад: суетился и старался создать для гостей самые лучшие условия. «Для молодых», — повторял он.

Катя и Глеб решили остаться до вечера воскресенья. Они вполне успевали на первую пару в понедельник. Антон звонил, извинялся, что не смог приехать, но следствие, которое было в самом разгаре, требовало его присутствия в Москве.

— Так что это было? — спросил Глеб деда за ужином. — Расскажи. Можно ведь уже.

Николай Сергеевич поджал губы и кивнул:

— Мафия. Преступное сообщество. Много народу было вовлечено, реставраторы, художники. Люди из департамента минкультуры даже, большие шишки, вот они-то все и покрывали. Было запущено целое производство фальшивок, качественных подделок под живописцев советской эпохи. Старых авторов подделывать — заметно, а на советское искусство сейчас большой спрос за рубежом. Антон должен был выдавать сертификат, что картина подлинна. Он отказался один раз, второй. На него давили. Слава богу, нашлись в милиции достойные люди — спланировали это все, как вроде Антоша сбежал и скрывается от органов. Он помогал в расследовании. Когда потянули за кончик клубка, размоталось это все в международную сеть, во как, — мужчина прищелкнул языком. — Видите, и вас краем коснулось. Если бы не грамотная работа комитета, всех бы прищучить не удалось. А так накрыли даже тех, кто в другом случае наверняка отмазался бы.

Катя и Глеб всю поездку в Екатериногорск переваривали услышанное. Им всегда казалось, что такие случаи — или что-то далекое, или вообще, из области кино и книг.

— Черт, я даже немного благодарен тем мошенникам, — смущенно признался Глеб. — Благодаря им мы еще больше сблизились, побывали в интересном месте, разобрались с родаками.

— Ну у тебя и логика!

— А что такого?

— Мужчины, — Катя закатила глаза.

Эпилог


Глеб отступил на шаг, стянул респиратор и перчатки. Окинул работу критическим взглядом. В том месте, где он обработал уголок картины специальным раствором, были смыты загрязнения, но тонкие лессировки остались невредимы.

Барышня в традиционном русском наряде с пяльцами и иглой все еще неодобрительно смотрела на мир через потемневший лак. И лишь край ее роскошного сарафана, над очисткой которого Глеб трудился почти три часа, передавал то, насколько яркой и сочной картина была сто лет назад.

У Глеба дрожали руки, ныли пальцы. Каждый раз он страшно переживал, что сделает что-то не так. И хотя современные технологии позволяли творить чудеса, осознание того, что перед ним неповторимые шедевры-подлинники, делало ноги слабыми.

— Отлично, — заключил Антон, подойдя к столу Глеба.