Каждый месяц нужно было являться к ним на короткую процедуру. Мне вводили инъекцию, блокирующую способности. Это, а также запрет на выезд из страны, были обязательными условиями моей нормальной жизни. Первые пару лет отставки за мной следили, я часто замечала хвост: по сравнению со мной они новички, что с них взять, я знала в лицо слишком многих, даже тех, с кем не была знакома лично. А после все плавно сошло на нет. Следить за мной перестали, к ним я заезжала регулярно и без возмущений, и в конце концов от меня отстали. Впрочем, я не сомневалась, что если не явлюсь вовремя хотя бы раз, меня притащат силой, и все возобновится.

Величественные своды здания Отдела мне всегда нравились. Позолота и белый мрамор поражали воображение. Помню, когда первый раз увидела это великолепие, когда ступила на мягкий бордовый ковер под ногами, я была воодушевлена не меньше брата. Тогда здесь царила суета. Сегодня, как и последние несколько лет, здесь как будто стало тише. Впрочем, кто знает, возможно, так лишь кажется, и вся суета переместилась за те двери, которые ныне закрыты для меня. Я кивнула охранникам, с которыми мы давно знали друг друга в лицо, подобрала края своего бежевого платья и села в общей приемной. Соломенную шляпку сняла и опустила на колени, а пальцами встряхнула волосы, они после такого всегда сами правильно укладывались. Попутно я поймала со стороны охранников пару взглядов чисто мужского интереса. Впрочем, это неудивительно. Подходя сюда, я всегда немного расшнуровывала платье, оно как будто душило меня в мирной жизни. Здесь я ощущала себя свободнее и легче и могла позволить себе небольшие вольности. В конце концов, я работала на Отдел больше десяти лет, и это место для меня такое же родное, как и дом.

Я ждала и ждала. Очень долго. Даже взгляды охранников уже утомили. Стрелки на часах ползли медленно, будто тянули за душу. Странно, обычно Евгений появляется вовремя. Он должен был сопроводить меня в специальное помещение, путь в который я знала чуть ли не лучше него и вполне могла дойти сама. Но таковы правила, он обязан меня сопровождать. Евгений — врач, химик. Я в своем роде уникальна: только я прихожу за инъекцией, и делает ее мне всегда он. Почему только я? Потому что больше союзных Отделу сотрудников вроде меня, в живых не осталось. Евгения я знала еще ребенком, ему сейчас около тридцати пяти лет. Он один из немногих, кто еще помнит меня как действующего агента. В свое время он даже был моим поклонником.

— Госпожа Лазарева! — а вот и он. — Извините, что заставил ждать.

Седоватый сухонький мужчина стоял, нервно потирая руки. Белый халат растрепанно болтался, измазанный в буро-черной грязи, смутно похожей на засохшую кровь. Впрочем, если так оно и было, я бы не удивилась.

— Рад вас видеть в добром здравии. Чудесно выглядите, как всегда, — он действительно обычно был рад меня видеть. — Прошу, идемте.

Я встала и последовала за ним.

— Какие-то проблемы? — поинтересовалась я больше из учтивости, нежели из интереса, впрочем, и не без последнего.

— Ох, при всем уважении, не могу сказать, — он развел руки в стороны, извиняясь. — Секретность, сами понимаете.

Я понимала. И донимать его вопросами дальше не стала. Каждый раз мы шли одним и тем же маршрутом — по лестнице вниз, затем по коридору налево, но сегодня мы свернули в другой коридор, и мне это не понравилось. Подозрительность, давно задремавшая от размеренной мирной жизни, ныне подняла голову.

— Куда мы идем? — напряженно спросила я.

— О, не беспокойтесь. В общем смысле вы правы, у нас небольшие проблемы, и вам придется подождать еще минут двадцать-тридцать, у меня безотлагательно срочное дело, уж простите, пожалуйста. Но по правилам я не могу оставлять вас ждать в рабочей приемной, — мы остановились у двери одной из больничных палат. — Прошу вас, подождите внутри. Я буду вынужден закрыть дверь, но это ради вашей же безопасности.

— Я и так просидела здесь чертову уйму времени, а теперь вы хотите запереть меня, — я скрестила руки на груди и нахмурилась. — Скоро муж домой вернется, и мне бы не хотелось объяснять, где я пропадала. Или, может, вы лично хотите писать объяснительную, почему Отделу приходится придумывать для меня способы сохранить тайну?

Он занервничал сильнее. Неудивительно, моя репутация опасной стервы все еще работает на меня.

— Но вы ведь и без инъекции уйти не можете. Христом-богом вас прошу, госпожа, время. Я и так между молотом и наковальней. Заходите скорее.

Мне крайне не нравилось происходящее, но выбора у меня в любом случае не было. Пришлось зайти.

— Я постараюсь быстрее, — уверил меня Евгений, запирая дверь.

Я осмотрелась. Белоснежная небольшая комнатка. Чистая койка аккуратно заправлена. Тумбочка у кровати. Ковер под ногами. Все это заставило меня поежиться. Я прекрасно знала, что изнутри эта комната не запирается, только снаружи. Я уже была в такой, когда мне было восемнадцать, и никогда ее не забуду…


ТОГДА. Белая комната


— Я принял важное решение.

Влад стоял перед мольбертом с палитрой и кистью в руках. Он делал мой набросок как обычно увлеченно, не замечая, что вся его белая рубашка уже давно покрылась цветными пятнами, и не только она. Краска была везде: на молодом двадцатилетнем лице, на черных вьющихся, как у меня, густых волосах, собранных в небольшой хвост и даже на штанах.

— Какое решение? — не поняла я. — Женишься?

Я лениво развалилась в кресле в длинном домашнем халате, поджав под себя ноги, опираясь на подлокотник боком. Мне всегда нравилось позировать ему, и это совсем не было скучно. Наблюдение за тем, как самозабвенно он отдается тому, чем занимается, приносило массу удовольствия. Если братец женится, то я лишусь своего любимого занятия. Очень жаль.

— Нет, — он общался, не отрываясь от работы, его взгляд то и дело бегал между мной и мольбертом. — Помнишь, Отдел искал добровольцев для их новой экспериментальной иньекции?

Он что, собрался согласиться? Несколько месяцев назад химики Отдела разработали инъекцию вещества, которое неофициально уже успели назвать черной кровью. Основная ее составляющая — вещество черного цвета, которое обнаружили в крови наших главных врагов, культистов бога Гхаттота, коих мы сокращенно звали гхаттитами. На людях инъекция еще не тестировалась, и химики честно предупредили, что с большим шансом возможен летальный исход, однако если все пройдет успешно, у испытуемого откроются невероятные нечеловеческие способности. Несмотря на такой лакомый кусочек, желающих рискнуть жизнью пока не находилось.

— Нет! Ты не имеешь права так поступить. Я против. Ты можешь погибнуть! — возмутилась я, нервно заерзав в кресле.

— Не шевелись! — недовольно рыкнул брат. — Я сказал, что уже принял решение. Я не спрашиваю разрешения, а ставлю тебя в известность. И это не для того, чтобы ты меня отговаривала.

У меня все внутри перевернулось. Это конец. Судя по тону голоса, он не отступится. А мне ведь казалось, что он никогда не бросит меня. Да всю жизнь так было! Он всегда был рядом, помогал, заботился. Всегда был больше, чем просто братом. Он был моей семьей. Всем для меня.

— А обо мне ты подумал?! — я вскочила с кресла в ярости. — Что мне делать, если ты умрешь?!

— Будешь жить! — он опустил кисть и пристально посмотрел на меня. — Ты уже не маленькая, выживешь без меня.

— Да при чем тут выживание? Мне это не требовалось с тех пор, как Отдел взял над нами опеку! Мне нужен ты! Живой и невредимый! Неужели это так сложно понять?

— Я — агент Отдела уже два года в отличие от глупой тебя, которая стала им всего месяц назад, он указал кистью в мою сторону. — Ты еще не понимаешь, но агенты своей смертью не умирают никогда, они погибают в бою! Не хочу кончить, как все, это бессмысленно. А с этой инъекцией у меня есть шанс получить силу. Огромную силу! И я смогу отомстить этим тварям за наших родителей.

— Да никому ты не сможешь отомстить, ты умрешь! Умрешь, даже не сражаясь! И это будет еще более бессмысленно!

— Ты ни черта не понимаешь! Сядь обратно и не дергайся, — последняя фраза была сказана тем спокойным твердым тоном, которым он обычно заканчивает разговор.

Во мне кипели гнев, обида и боль — взрывоопасное сочетание. Я буквально подлетела к мольберту и, выплескивая эмоции, отшвырнула его в сторону. Ножки сложились, а тонкое дерево еле слышно треснуло.

— Зачем мне эта картина, если ты решил бросить меня?!

— Я никогда тебя не брошу, — он зло уставился мне в глаза. — И не смей говорить обо мне так, будто я уже мертв.

От злости и избытка эмоций уже наворачивались слезы. Я ударила его по руке, выбивая палитру, второй шлепнула по щеке. Он попытался меня схватить, но кисть в руках помешала, я смогла вывернуться, убежала в свою комнату и заперлась. Прислонившись спиной к двери, я наконец дала волю слезам.

На моей ладони отпечаталась черная краска с палитры, словно черная кровь. Я стала яростно тереть ее, пытаясь избавиться, но добилась лишь того, что чернота расползлась мне по обеим рукам, будто захватила новую территорию. Черная кровь прилипла ко мне и не желала отпускать. Именно в этот момент, глядя сквозь слезы на черные ладони, я приняла свое решение.

— Вероника! — брат ударил в дверь ладонью. — Открой немедленно!

Я провела ладонями по лицу, стирая слезы, и только после этого распахнула дверь.

— Ну чего тебе?! — рявкнула я на него.

Он окинул меня внимательным взглядом и резко шагнул вперед. Я рефлекторно отшатнулась, а он схватил меня и прижал к себе, сдавил в объятиях:

— Я не умру, Вероника, потому что мне есть ради кого жить. Я получу силу и уничтожу гхаттитов и всех темных тварей. Верь в меня.

Он погладил меня по волосам, и от этого стало так тепло на душе, что я снова всхлипнула и, обняв его в ответ, пробормотала: