Олег Рой - Не оставляй меня, любимый!

У меня в голове возникла догадка: а что, если доктор просто не хочет выпускать свою золотую рыбку и сознательно решил устроить ей обострение? Но как? Вернее, как, как раз понятно – ей подбросили какую-то похожую на достоверную инфу о моей якобы измене, и она сорвалась. Но какую дезу? Чему она могла поверить?

И почему именно сейчас?

Кстати, интересно, почему для моей травли еще не подключили телефон? Можно ведь было и номер слить жаждущим мести троллям, не только адрес.

И тут, словно по команде, мой телефон зазвонил.

– Добрый вечер. – Голос был вежлив и мне знаком, но я не сразу понял, кто со мной говорит. Не понял, пока собеседник не представился: – Это вас В. беспокоит, простите. Можете говорить?

– Да, конечно… – я удивился звонку профессора. – Чем обязан?

– Вот что… Сергей? – переспросил профессор. – Я правильно запомнил?

– Да, – ответил я.

– Вы не могли бы подъехать ко мне завтра, во второй половине дня, в центр? – спросил В. – Но не один, а с Ирочкой, если это возможно.

– Конечно, мы можем, – ответил я. – А что случилось?

– Понимаете, – смутился В. – Я бы хотел проверить, здрав ли мой рассудок и хороша ли у меня память. Есть некая информация, не занесенная в карточку отца Ирины. Мы с друзьями просто сочли ее малозначащей. Когда я думал над этим делом, я просмотрел некоторые публикации и понял, что мы тогда ошиблись.

– В чем? – удивился я.

– Отец Ирины и Карины обладал врожденной генетической особенностью, – пояснил В. – Не болезнь, а некая специфика пигментации волосяного покрова. Недавние исследования генома человека показали, что между этой особенностью и предрасположенностью именно к такому типу рака есть связь.

– В каком смысле? – спросил я. – Все, кто ею обладает, заболеют?

– Конечно, нет! – ответил В. – Предрасположенность вовсе не означает обреченность. Просто, скажем так, у людей этой особенности часто отмечен рак именно этого типа, я понятно объясняю?

– Ага, – ответил я, попутно кивнув. Тем временем на кухню вошла Ирина. Я приложил палец к губам. Она понимающе кивнула. – То есть раком такого типа болеют только те, у кого есть такая генетическая предрасположенность?

– Опять мимо. – Голос у академика был бодр и весел – конечно, ему же не посылают писем с угрозами… – Это задача из теории вероятности: есть два пересекающихся множества, тех, кто болен этой формой рака, и тех, у кого есть данный признак. Они совпадают лишь частично. Так вот, у вашей Карины нет подобной предрасположенности, но она больна.

– И что это значит? – не понял я.

– Как вы не понимаете? – удивился академик. – Это же прорыв! Это означает, что связь между этим признаком и болезнью косвенная! Мои коллеги из Принстонского госпиталя ошибались, и появление рака связано совсем с другим генетическим признаком.

– Каким? – спросил я машинально.

– Пока не знаю, – признался В. – И именно это я и хотел бы выяснить. Видите ли, Карина и Ирина – удивительный, хотя и не уникальный случай в генетике: они погодки, но, судя по всему, у них очень близкая структура генотипа. Вы сами можете это видеть, сходство сестер просто бросается в глаза. Имея генетический материал одной сестры и анализ генома другой, я вычислю тот метавключатель, который запустил механизм опухоли. Василий Владимирович отказался сотрудничать со мной наотрез, и я могу его понять – он хочет, чтобы исцеление Карины было только его заслугой. Это эгоистично, конечно, но вполне объяснимо. Но и я не могу сидеть сложа руки: раз уж выпала такая возможность… вы мне поможете? – закончил он почти умоляюще.

– Ирина, – сказал я, давая собеседнику понять, что Ирина все слышит. Слышала она, конечно, только мои односложные ответы, потому я вкратце пересказал ей то, что рассказал В., сверяясь с ним, правильно ли я его понял. – Как вы относитесь к этому предложению?

– Я согласна, – пожала плечами Ирина.

– Отлично, – обрадовался В. (Я перевел телефон на громкую связь, и к тому моменту наш разговор превратился в конференцию.) – Кстати, мы проведем для вас тесты на онкомаркеры. Есть такие… признаки, которые показывают саму возможность появления опухоли задолго до того, как сработает какой-нибудь канцерогенный фактор, понимаете?

– То есть я буду знать, что у меня есть риск заболеть? – спросила Ирина.

– Больше того! – с энтузиазмом ответил В. – Мной разработана уникальная система предупреждения онкозаболеваний с использованием генно-модифицированных фагоцитов самого носителя. Мы возьмем ваши собственные иммунные клетки и, если можно так выразиться, проинструктируем их! Методика безопасна, она прошла проверку Минздрава и зарегистрирована для применения. Конечно, для вас, если вам понадобится такая терапия, это будет абсолютно бесплатно.

– Дело не в деньгах, – сказал я, про себя уже решив, что, когда все закончится, я пожертвую центру академика В. солидную сумму – например, миллион. – Вы говорите «если вам понадобится такая терапия». Но если геном Ирины и Карины полностью идентичен, она уже в группе риска!

– Не обязательно, – ответил В. – Между геномом даже полных близнецов есть некоторые различия. Хотя они близки настолько, что даже одни и те же заболевания часто поражают их одновременно.

– Я проходила тестирование на онкомаркеры перед возвращением в Россию, – сказала Ирина. – Как только узнала про Карину. Мне сказали, что все чисто.

– Где? – уточнил В.

– Как раз в Принстоне, у доктора Леонарда, – ответила Ирина.

– Его диагнозу можно верить, – задумчиво сказал доктор. – Тем лучше! Мы быстро найдем нужный маркер, и… вы понимаете, что это значит?

– Что? – спросил я.

– Если мы его найдем, мы получим уникальную методику лечения Карины! – воскликнул В. – Всю эффективную, но тяжелую терапию Скорнякова можно будет исключить. Небольшое оперативное вмешательство, маленькая коррекция на генетическом уровне опухолевой ткани… Вот что, вы можете приехать немедленно?

Я выглянул в окно. Опускались ранние декабрьские сумерки, но погода была тихой, без снега и ветра. Унылый дворник счищал со снега хулительную надпись.

– Ирина, вы как? – спросил я Иру. Она кивнула. – Хорошо, я сейчас закажу такси, но…

– Не надо такси, – сказал доктор. – Я отправлю за вами машину. Только адрес назовите.

Я продиктовал адрес, и В. положил трубку.

– Я правильно поняла? – спросила Ирина. – Каришку можно будет вылечить? Без всех этих плясок с бубнами.

– Можно, – ответил я. – Если она сама согласится.

– А почему она должна не соглашаться? – удивилась Ирина.

– Она считает, что я ее предал, – напомнил я ей. – Изменил ей с вами.

– Но ведь это же чушь собачья! – возмущенно-обиженно воскликнула Ирина. – Я бы никогда не посмела! Да, я ей завидую, я уже говорила об этом. Да, я очень хотела бы, чтобы меня так любили, как ее! Но у меня даже в самых бредовых мыслях не было отнять вас у нее. И не только потому, что я ее люблю. Просто я считаю, что настоящую любовь невозможно разрушить. Если любовь разрушилась, значит, это были не чувства, а подделка, суррогат. Но кому нужен суррогат?

– Многим, – задумчиво сказал я. Думал я о том, как наши с Ириной мысли совпадали. И еще кое о чем, что давно не давало мне покоя.

Эта навязчивая мысль постоянно пыталась подобрать ключ к моему сознанию, но я сопротивлялся ей всеми силами, на которые был способен. Потому, что такая мысль граничила с тем, в чем меня обвиняла Карина, – с предательством. Нет. Не сейчас. Никогда. Или когда-нибудь потом, когда выздоровеет Карина, я подумаю об этом – и лишь для того, чтобы растоптать, разорвать, уничтожить эту мысль…

Потому что я люблю Карину. Я люблю Карину. Мою Золушку, иногда бывающую Снежной королевой.

Онкоцентр академика В. располагался на окраине Троицка, неподалеку от Института ядерных исследований РАН. Он еще только строился; полностью готовы были главный исследовательский комплекс и гостиница, первые этажи которой временно занимало приемное отделение (впоследствии там должны были расположиться презентационные и конференц-залы). Сама гостиница, предназначенная для проживания приезжающих на научные симпозиумы, в основном пустовала, так что нам с Ириной выделили номер-апартаменты с двумя спальнями, предназначенный для светил науки уровня нобелевского лауреата.

В. настоял, чтобы мы заночевали в Троицке. Сам он планировал работать всю ночь.

– Я часто работаю по ночам, – пояснил он. – Никто не мешает, не отвлекает…

Честно говоря, мне было все равно – я чувствовал себя дома везде, где имелся Интернет, а в центре он, понятное дело, был, причем превосходного качества. Ирина тоже не возражала. Она сильно воодушевилась возможностью как-то помочь Карине, пусть даже таким образом.

Когда Ирина сдала все анализы, стрелки часов перевалили уже за полночь. В. поинтересовался, не голодны ли мы. Откровенно говоря, последнее время я забывал о том, что такое чувство голода, не потому, что ел досыта, скорее наоборот. Но сейчас, в этом странном месте, я внезапно ощутил, как нервное напряжение, довлевшее надо мной последние два месяца, по непонятной мне причине уходит. Словно все наши проблемы (которые стояли перед нами в полный рост) уже остались позади. Мною овладевало какое-то космическое спокойствие. Будь что будет! Главное, чтобы Карина выздоровела. На этом фоне все остальное казалось мелким, незначительным, неважным.

Но это мелкое и неважное неожиданно напомнило о себе самым непосредственным образом. А именно – телефонным звонком.

– Сергей? – спросил знакомый голос, но я не сразу узнал говорившего. – Это Артем Викторович.

– Слушаю, – устало сказал я.

– Это я слушаю, – с раздражением сказал Артем Викторович. – А вы рассказывайте, что происходит.

– А что происходит? – не понял я.

Артем Викторович вздохнул.