Так черствеет и загнивает душа. И никакие «компетентные органы» ее не спасут. Может быть, у некоторых судьба быть нищим именно для того, чтобы наши души не гнили? Чтобы теребить их, делать им искусственное дыхание, реанимировать в них сочувствие и сострадание, которые и есть жизнь души?

Наверно, мир был бы куда лучше, если бы мы научились самым элементарным вещам: благодарить, не завидовать, не обманывать, прощать, отвечать добром хотя бы за добро… почему это так сложно? Я не знаю даже сейчас…

– Вы все правильно делаете, ребята, – в свою очередь, растрогалась Катерина Матвеевна. – Поддержка признанных авторитетов поможет вам бороться с любыми шарлатанами!

Ирина дала женщине мою визитку, дописав туда от руки свой мобильник, и мы тепло распрощались, получив заверения, что скоро получим всю необходимую информацию.

– Я займусь этим сразу же, как смена закончится, – пообещала Екатерина Матвеевна. – Просто для этого нужно в архив, а он в другом здании, а мне отвлекаться нельзя.

Она хмыкнула:

– Вот и единую систему подключили, а архивы наши в нее еще не завели. Я понимаю, много работы, тут бы с текущими делами разобраться… да только что ж это за система, если к архивам неполный доступ?

– И то правда, – согласился я, и мы попрощались. Мы с Ириной пошли на выход, а Екатерина Матвеевна принялась читать журнал «Наука и жизнь», но, пока мы ждали неторопливого лифта, она дважды успела посмотреть на часы. Словно не могла дождаться конца рабочего дня.

* * *

Екатерина Матвеевна отзвонилась на следующий день вечером. Она нашла всю необходимую информацию. По некоторым причинам я не могу называть имен тех людей, которые лечили отца Карины, точнее, возглавляли процесс лечения. Потому назову их просто академиками А., Б. и В.

– Академик А., к сожалению, скончался в позапрошлом году от сердечной недостаточности, – рассказывала Екатерина Матвеевна. – Б. и В. живы и, к счастью, здоровы. Я связалась с обоими. У Б. солидная клиника в Израиле, но он сказал, что посмотрит все материалы, если вы ему их пришлете. Причем пообещал посмотреть в экстренном порядке. Адрес его я вам выслала на электронку, указанную в визитке. И адрес В. тоже, электронный и физический. В. не так давно вернулся на Родину из Швейцарии, живет на две страны. Преподает в МГУ, строит онкоцентр в Новой Москве. У него самого дом в Троицке. Он согласился вас принять завтра, к девяти ноль-ноль, по тому адресу, что я вам сбросила.

– Екатерина Матвеевна, мы с Сергеем Юрьевичем вам так благодарны, – с трепетом в голосе сказала Ирина.

– Пустяки, – ответила Екатерина Матвеевна. – Рада вам помочь. Надеюсь, вам удастся разобраться с этими мошенниками от науки. Ишь ты, «центр здоровья «Геката». Сразу видно, что какие-то аферисты, они б еще «Вельзевулом» назвались.

– У всех одинаковые ассоциации, – подмигнула мне Ирина.

Тем же вечером я сбросил материалы в Израиль по указанному адресу, а на следующее утро мы отправились в Троицк. Я в очередной раз пожалел, что не купил машину, потому что на улице поднялась метель, и нам пришлось сначала долго ждать такси, потом тащиться по пробкам. Выехали мы с солидным запасом по времени, но все равно пришлось понервничать, успеем ли вовремя. Успели, но, что называется, впритык. Жаль, что человек не может путешествовать так, как это делает информация, – мгновенно. Мои материалы, отправленные вечером в Израиль, академик Б. получил еще утром, о чем мне пришло соответствующее сообщение, и, во всяком случае, раньше, чем В., живущий в так называемой «большой Москве». Впрочем, когда еще эта «большая Москва» станет просто Москвой…

Хотя тот район, в котором стоит мой дом, в годы молодости моих родителей тоже числился подмосковным селом, а теперь уже даже и не окраина. Время течет, все меняется. И люди тоже.

В. оказался Ирине знаком; он ее хорошо помнил, она его помнила смутно и узнала не сразу. Статный красавец с шевелюрой, напоминавшей львиную гриву, превратился в крупного старика, а грива значительно отступила в сторону затылка, открыв макушку Богу или Ноосфере, как выразился он сам. Но академик В., несомненно, был импозантен и всячески подчеркивал это. Например, артритную хромоту он маскировал, пользуясь симпатичной тростью с навершием, похоже, из слоновой кости в виде львиной головы. В общем – патриарх онкологии, что там говорить…

– Конечно, я хорошо помню твоего отца, Иришка, – говорил он, усаживаясь в кресло за обширным и пустым – ничего, кроме эппловского моноблока – столом красного дерева под зеленым сукном. Убери с этого стола монитор и прибей лунки по углам – вполне можно играть в бильярд. Нам он также указал на кресла возле «совещательного» столика. – Очень жаль… сейчас я взялся бы за этот случай, и прогноз был бы намного благоприятнее, несмотря на обширность поражения. Наука с тех пор хорошо шагнула вперед… правда, и сейчас есть случаи, при которых ничего уже нельзя поделать.

Узнав, чего мы хотим, В., не откладывая в долгий ящик, приступил к изучению привезенных нами материалов, предварительно выспросив разрешение скопировать часть из них.

– Не могу вас обрадовать, – сказал он, ознакомившись с диагностической частью. – Выводы вашего эксперта полностью подтверждаются. Должен сказать, что вам повезло с врачом – столь внимательного и скрупулезного подхода я не встречал уже давно. Скажу прямо – с тех пор как мой друг А. переселился в страну, где его услуги не могут быть востребованы. Вот он был как раз таким – точным, внимательным к каждой мелочи!

В. приподнял очки, которые надел, когда начал просматривать материалы, и протер глаза. Я обратил внимание на то, что, несмотря на ладный внешний вид, если присмотреться, его возраст давал о себе знать вполне определенно – и глубокими морщинами, и вялым тонусом кожи, и усталой краснотой век.

– Вы своими материалами напомнили мне о моем коллеге А., – пояснил он свою реакцию. – Он был мне другом и старшим товарищем. Я многому от него научился, но многое не сумел перенять. Например, эту, в хорошем смысле слова, научную дотошность. Буду вам благодарен, если вы дадите мне координаты этого вашего врача – я хотел бы переманить его в свой центр. – И он озорно подмигнул нам с Ириной.

– То есть его диагнозу можно доверять? – уточнил я.

– Целиком и полностью, – подтвердил В.

– А его методикам лечения? – спросила Ирина. – Нас беспокоит то, что он рассказывает о каких-то революционных методах, нанотехнологиях…

– Сейчас мы посмотрим, – кивнул академик и углубился в расчеты. На это ему потребовалось больше времени, чем на диагноз; в процессе он сверялся с чем-то на своем компьютере и, должно быть, не довольствуясь помощью эппловской чудо-машины, достал откуда-то блокнотик и принялся что-то чертить в нем, сопровождая графики колонкой цифр и то и дело хмыкая себе под нос.

Наконец он оторвался от бумаг и улыбнулся.

– Ваш чудо-доктор немного вас обманывает, – сказал он. – Но совсем чуть-чуть. Никаких нанотехнологий я здесь не вижу, но комбинация методов лучевой, химической и онкостатической терапии действительно уникальна. Я вижу, у него хорошее оборудование, не хуже, чем у меня, и препараты самые современные. Отсюда и динамика… я не понимаю, что вас беспокоит? Конечно, сейчас у пациентки обострение, но, знаете, опухоль не насморк, просто не вылечишь.

Я потер рукой подбородок. Все получалось не так, как нам казалось; Василий Владимирович оказался тем, кем и представлялся, – талантливым, почти гениальным онкологом. Откуда же этот треклятый червь сомнений?

– И что же, вас совсем-совсем ничего не смущает? – спросила Ирина.

– Есть некоторые моменты, – признал В., как мне показалось, без особой охоты, – но так, по мелочи. Кое-что не совпадает с расчетными значениями, но я ведь только приблизительно мог оценить методику моего коллеги. Вероятно, каких-то факторов я не учитываю.

Он снял очки, сложил их и отложил.

– Я еще поработаю над этим делом, – сказал он. – Есть нечто… но настолько эфемерное, что и говорить не хочется.

– Что? – спросила напрямую Ирина.

– Если б я знал! – ответил В.

Меня интересовало другое.

– Вы говорите – положительная динамика, – сказал я. – То есть Карина выздоровеет, я правильно понял?

– Молодой человек, – медленно сказал В., – лечение болезни напоминает взвешивание на безмене. Если перевешивают усилия врачей – пациент излечится. Если усилия болезни – сами понимаете. Так вот лечение рака – это то же самое, но внутри катящегося с горы полого шара, понимаете? Здесь никогда нельзя сказать, что у нас все получится, но никогда нельзя и отрицать этого. Здесь нужно просто прилагать усилия, прилагать – и надеяться на лучшее. Потому у меня и стоит вот это. – Он указал на икону святого Пантелеймона в застекленном шкафу сзади и по правую руку от него. – Символ надежды. Мы делаем что можем, но слишком часто остается только уповать на заступничество чего-то более могущественного.

– Скажите, – осторожно спросил я. – А вы бы взялись лечить Карину? С учетом всего этого.

– И даже без учета, – ничуть не сомневаясь, ответил он. – Но предвосхищу ваш следующий вопрос – не вижу смысла перевода ее ко мне. Я не смогу сделать лучше, чем то, что уже сделано. Плюс смена методик – это стресс, от которого может пойти процесс возрождения опухоли.

Я кивнул, а В. добавил:

– И еще, подобная смена лечебного коллектива – это стресс для пациентки. Пожалейте ее нервы, они и так у нее измотаны ее болезнью. Я вас понимаю. Вам кажется, что «врач ничего не делает», ведь проходят дни, недели, месяцы, а кажется, что девушке становится только хуже.

Он вздохнул:

– Но надо потерпеть. Для родственников больного раком самое главное умение – умение ждать и верить. Ждать, как солдата с фронта, верить, как жены моряков в старину годами верили, что когда-нибудь увидят на горизонте долгожданные паруса…

* * *

По дороге домой мы с Ириной молчали. Разговор оставил тягостное впечатление. Мы понимали, что вели себя как дети, что выдавали желаемое за действительное, а свой гнев на болезнь пытались перенести на ни в чем не повинного врача. Лично я ненавидел себя, и в этом я, помимо воли, автоматически, признался Ирине в подъезде собственного дома.