Олег Рой - Не оставляй меня, любимый!

Я отступил в коридор, пропуская доктора в комнату. Там, где работают профессионалы, профанам делать нечего, уж это-то я знал точно.

– Если вам что-то понадобится, – начал было я.

– …то мне Юля поможет, – ответила женщина. – Где я могу осмотреть девочку?

– Проходите в спальню, – сказал я. – По ступенькам вверх и налево.

Врач в сопровождении ассистентки проследовала туда, куда я сказал, подхватив на ходу Карину, которая дожидалась ее в коридорчике, а мы с водителем остались в прихожей.

– Я пойду в машину, – сказал он. – Приготовлю пока носилки, на всякий пожарный.

– Вам помочь? – спросил я.

– Чем? – удивился он. – У меня даже носилки – раскладушка, я сам с ней управляюсь, а у вас в грузовом лифте можно в футбол играть. Вот это дом, я понимаю, не то что моя хрущоба…

И водитель ушел, оставив меня одного. Я не знал, что делать. Вообще говоря, пока я старался помочь Карине, я как-то не задумывался о происходящем, действовал на автомате, но теперь, когда я ничем не мог помочь, я почувствовал что-то вроде паники.

Впрочем, длилось это недолго – я лишь успел включить сигарету и сделать пару тяг, как из моей собственной из спальни, с вполне жизнерадостным лицом, появилась тетя-доктор, и ее ассистентка следом. Причем девушка – совсем молодая, наверно, еще студентка – выглядела какой-то смущенной.

Доктор на ходу достала из надетой под халат вассерманки блокнот с пришпиленной ручкой.

– Я выпишу лекарства, – сказала она. – И направление на обследование. Хотя последнее вам, наверно, ни к чему.

– Что с ней? – спросил я тем не менее встревоженно: несмотря на спокойный вид врача, сам я успокоиться все никак не мог. – Что случилось?

– Да уж, случилось так случилось, – сказала женщина, широко улыбнувшись. – В мое время с этим поздравляли, а по нашим временам даже и не знаю, что сказать. У вас с этой девочкой как, серьезно?

– Серьезно… – Я совершенно не понимал, что происходит. – Жениться хочу. Так что, если надо почку на пересадку или…

– Тьфу на вас, какая почка? – продолжала улыбаться женщина. – А что жениться хотите – это правильно. Не понимаю я современную молодежь – чего они так боятся штампа в паспорте. Сами бегают от ответственности, а потом стонут по своим бложикам, какие они одинокие. Так кто ж с тобой быть-то захочет, если ты чуть что – сразу в кусты?

– Я ответственности не боюсь, – сказал я хмуро, включив внутреннего Иа. – Не знаю, как другие, и плевать на них, а я для Карины что угодно сделаю…

– Ага, сделаешь. – Женщина незаметно перешла со мной на «ты», впрочем, возраст ей это вполне позволял. Не знаю, как кого, а меня повсеместное тыканье обычно раздражает, но не в этом случае. – Если мужик, сделаешь. Много придется делать…

– Все так плохо? – еще больше испугался я.

– Как раз наоборот, – ответила женщина. – Все лучше некуда. Но не только проблемы приносят хлопоты – иногда и счастье требует очень большого труда… да какое там иногда, почти всегда…

Она дописала что-то в блокнотике, вырвала страницу и передала мне.

– Как тебя зовут-то? – спросила она.

– Сергей, – сказал я.

– А по батюшке? – уточнила она.

– Юрьевич, – ответил я. – А зачем вам?

– А затем, что в тех краях, откуда я родом, раньше людей по отчеству начинали величать после того, как они потомством обзаведутся. Так что был ты у нас допрежь Сережей, а сегодня проснулся Сергей Юрьевичем. Ну, чего ты на меня смотришь, как на пришельца с Сатурна? Ребенок у тебя будет, беременна твоя Кариночка. Шестая неделя по всем признакам.

Я набрал номер Карины, но она трубку не взяла. Я с досадой прервал звонок. Ч-черт, когда надо, никогда не дозвонишься. Я прекрасно понимал, что, скорее всего, она просто спит, но мне действительно было необходимо с ней посоветоваться… а она не брала трубку.

А Александр Ильич не отставал. Он даже схватил меня за рукав и держал, возможно, чисто на автомате. Вроде того, чтобы я не сбежал.

– Вы не понимаете, какой это шанс! – тараторил он. – Это же США! Америка!

Александр Ильич был профессиональным организатором. Круг его задач был мне неясен и казался безграничным. Он являлся главным организатором «Медиапрорыва», но при этом входил в совет директоров крупнейших айти-симпозиумов Запада. И сейчас он приглашал меня буквально в святая святых. По крайней мере, с его точки зрения.

Я пожал плечами:

– Ну США, и что с того? – Я не из тех людей, которые замирают от восхищения, едва заслышав название страны победившего Трампа.

– Как это что? – искренне недоумевал Ильич. – Это же Силиконовая долина!

– Кремниевая, – поправил я его. Интересно, кто придумал этот дурацкий перевод? Материал компьютерных микрочипов – кремний, по-латыни Silicium, но уж никак не силикон. Силиконовая долина – это промежуток между грудей Памелы Андерсен. С таким же успехом этот некогда вожделенный, а теперь несколько потерявший свой мишурный блеск уголок Калифорнии можно было назвать силикатной долиной. Кстати, даже ближе по смыслу. Силикаты – группа минералов, содержащих кремний. В отличие от силикона, который кремний хоть и содержит, но относится к области органической химии.

Это, конечно, занудство, но… у меня было такое настроение. Я раздражался и чувствовал себя, что называется, не в своей тарелке. И на то имелись свои причины.

Когда-то у Виктора Цоя в группе был музыкант, прогуливавший репетиции, ссылаясь на болезнь своей девушки. Эта болезнь, впрочем, не мешала ему посещать вечеринки. Цой в отместку написал песню «Когда твоя девушка больна», где высмеял своего нерадивого приятеля. Чем закончилась эта история, я не знаю, но суть не в этом.

Нормальный человек просто не в состоянии окунуться в атмосферу праздника и искренне разделять восторги окружающих, когда его девушка больна. Да даже когда ее просто нет рядом. Когда любимого человека нет рядом, подсознание то и дело подает тревожный сигнальчик: что-то не так. Может, именно потому и говорят: «нашел свою половинку»?

Лишь обретя любовь, понимаешь, каким нецелым ты был до этого.

Откровенно говоря, сейчас у меня имелось только одно желание – сбежать побыстрее домой. И это при том, что на этих именинах я значился королем. «Мы» стало соцсетью номер один, властно распихав локтями конкурентов и оставив их далеко позади. Более того – для того чтобы конкурировать с моей сетью, конкурентам следовало полностью поменять свою политику сетевой организации, чего они, по многим причинам, сделать не могли. Хотя бы потому, что архитектура «Мы» была бережно запатентована и собственниками международного патента являлись и я, и компания «БИК лимитед» в равных долях.

Конечно, я не обольщался – рано или поздно найдется кто-то, кому удастся создать конкурирующую архитектуру сети. Но до той поры я… мы… «Мы» – находились на интернет-олимпе. И я, по-хорошему, должен был чувствовать себя местным Зевсом и с важным видом принимать поздравления…

Так откуда взялась печаль?

Конечно, беременность – не болезнь, скажете вы и будете правы. Не болезнь, и даже наоборот. Но меня беспокоила реакция Карины. Точнее, даже не реакция, а ее отсутствие.

Я ждал, что она обрадуется, допускал также, что расстроится, всяко бывает. Странно, что такая вещь, как появление на свет ребенка, твоего ребенка, может кого-то не радовать и не восхищать, но таковы реалии. Современные люди слишком ценят себя, любимого, чтобы в чем-то себя ужимать, даже ради собственного ребенка. Потому я вполне понимаю тех, кто уходит в «чайлдфри». Понимаю, не осуждаю, но, откровенно говоря, и не поддерживаю.

Лично я был обрадован известием о том, что у нас будет ребенок. Как вы уже поняли, я люблю анализировать свои чувства, так вот эта радость была иррациональной и неконтролируемой. Она ничем не объяснялась, просто существовала как данность. У меня будет ребенок! И пусть весь мир катится в тартарары кверху тормашками – какая разница?

Говорят, что мужчины часто не радуются, получив подобное известие. Это мне непонятно, как непонятны многие другие вещи, для нашего мира вполне нормальные. Радоваться тому, что у тебя будет ребенок, так естественно! Тем более – мужчине. Я еще могу понять женщин, которые боятся детей, ведь страх перед родами, страх потерять красоту вполне объяснимы. Но почему-то женщины, если не врет статистика и народная молва, радуются беременности намного больше, чем мужчины. Парадокс?

А может, просто изменился и измельчал мужской род? Когда-то мужчина был добытчиком, защитником и кормильцем, но потом цивилизация лишила его необходимости добывать, кормить и защищать. Теперь с этим вполне справляются общественные институты, а между полами добровольно-принудительно установили равенство.

Казалось бы, равенство – хорошая вещь, но иногда оно даже более несправедливо, чем неравенство. Почему-то никому не приходит в голову, что равенство может не только обогащать, но и наоборот. И устанавливая это равенство, мы можем ущемлять чьи-то интересы. Что получилось в итоге? В условии равенства полов мужчины потеряли ориентир, лишились, можно сказать, смысла жизни, который состоял в заботе и защите. Защищать нужно того, кто слабее; если все равны – кого защищать? О ком заботиться? Вот потому некоторые из нас плюют на все и заботятся только о себе, а потом говорят – мужчины-де эгоисты. А кто их такими сделал?

Я, возможно, какой-то реликтовый вид, но лично я, признаюсь честно, не принимаю идеи равенства. Для меня непреложной аксиомой является то, что я уже сказал: женщину надо защищать, о ней необходимо заботиться, ее даже нужно баловать. Иначе ты не мужчина, а какое-то бесполезное существо с мужским набором половых признаков. Может, с чьей-то точки зрения я – мужская шовинистическая свинья, ну и ладно. Хрю-хрю.