Олег Рой - Не оставляй меня, любимый!

Она глянула на меня с интересом:

– Так ты меня любишь?

– А что, это совсем незаметно? – спросил я с вызовом.

– Заметно, – ее голос стал другим, он был столь же тихим, но в нем появились томные нотки, – но женщины предпочитают не замечать, а слушать. Женщины любят ушами. Мы не поверим, пока не услышим…

– Карина, – сказал я серьезно, – я давно хотел тебе сказать… черт, я хотел сказать тебе это еще в Париже, на Эйфелевой башне, и не понимаю, почему у меня это не получилось. Карина, я люблю тебя.

Она молча встала с кушеточки и обернулась к окну, широкому, панорамному окну, из которого вся Москва была как на ладони. Я уже успел полюбить вид из своего окна, хоть это, должно быть, странно. Но тот, что открывается из окон моей квартиры, похож на пейзаж какой-то сказочной страны: днем и ночью, в любое время года, знакомый и любимый город, предстающий передо мною, завораживает и поражает воображение…

– Хорошо, что ты не сказал это раньше, – тихонько проговорила Карина, глядя на то, как догорает на горизонте нить заката и в опускающихся на Москву сумерках загорается россыпь огней самого лучшего города на Земле, по крайней мере, по версии группы «Браво», ну, и по моему скромному мнению. – Сережа, ты искал особое место для этих слов, но это особое место может быть где угодно, там, где эти слова будут произнесены. Знаешь, теперь для меня во всей Вселенной нет места более прекрасного, более романтичного, более волшебного, чем эта твоя квартира.

Странно, но я совершенно не боялся, что она как-то не так отреагирует на мои слова, и не боялся, что она может не любить меня. Я в это не верил. Это может показаться излишне самонадеянным, но я был уверен, что Карина тоже любит меня…

Она отвернулась от окна и сказала:

– Я тоже люблю тебя, Сережа. Уже очень давно, еще с той, августовской встречи. И очень рада узнать, что это взаимно. Просто счастлива…

Когда я только перебрался в Москву, больше всего меня поразило не величие мегаполиса и даже не древность, соседствующая с современностью на каждом углу, и не только в центре, но порою и в спальных окраинах. Меня поразило то, что вообще никак не связано с деятельностью людей. То, как здесь меняются времена года.

Мы вылетали в Париж из ранней весны, и по сторонам взлетной полосы виднелись еще не стаявшие полоски снега. В Париже нас встретила классическая весна, такая, какой я ее помню с детства, – с влажным, но теплым ветром, со знобящим холодом в тени и почти что жарой на солнышке. Когда наш самолет совершил посадку в Шереметьево, мы вышли в раннее лето.

Весна наступила в наше отсутствие, и наступила стремительно, словно торопясь к нашему прилету. Холода остались позади, а впереди было только лето, ранние летние рассветы и теплые ночи, для нас с Кариной обещавшие быть жаркими.

В мае месяце в Москве светает рано. Темнота начинает отступать от города еще в половине четвертого, а в начале пятого горизонт за рекой светлеет, загораясь полосой рассвета. К пяти обычно уже светло. В пять утра солнечные зайчики устраивают чехарду на полу, и с улицы доносится все усиливающийся голос пробуждающегося многомиллионного города…

Мы лежали на нашей кровати, формально считающейся двуспальной, хотя, по моему мнению, на ней могла бы с комфортом расположиться на ночь женская волейбольная команда. Впрочем, когда мы с Кариной сходились в любовном поединке, иногда нам и этого места не хватало, и мы завершали наше действо прямо на полу. Удивительно, как много значит секс для мужчины… нет, не так. Как сильно он влияет на мужскую уверенность в своих силах. После каждой нашей ночи я чувствовал себя, несмотря даже на понятную усталость, способным свернуть горы, даже больше – схватить за шкирку какой-нибудь завалящий Памир или Казбек и зашвырнуть куда подальше, например на Луну.

А какой прекрасной, какой цветущей становилась Карина! Вот, казалось бы, такая физическая нагрузка, наоборот, должна была бы выматывать, ан нет – она словно сияла изнутри, и этот свет играл на ее ресницах, делая их слегка рыжеватыми, словно лепестки пламени.

Я гладил ее по руке, от кисти до локтя, чувствуя, как она слегка вздрагивает от этой такой невинной на фоне всего остального ласки. Она из-под полуприкрытых век смотрела в окно, где раскалялась золотая нить весеннего рассвета.

– С детства люблю смотреть, как пылинки танцуют в воздухе… – сказала она. Я чувствовал, как ее горячее бедро касается моего, скользя вниз, когда она слегка поворачивалась на бок. – Я знаю, что это всего лишь пыль, но мне кажется, что это танцуют феи…

– Я ничего о тебе не знаю, – сказал я. Это являлось правдой – я не знал о Карине ничего, не знал, откуда она родом, кто ее родители. Странно, правда? Может быть, но для меня все это тогда было не особо важно.

Мы порой бываем потрясающе беспечны в наших отношениях с людьми. Мы спешим довериться, не зная, что принесет нам новое знакомство. Но может ли подозрительный и опасливый человек полюбить по-настоящему? В любви все мы немного дети – всему верим, на все надеемся, все прощаем и все переносим, не ищем своего, не раздражаемся, не злорадствуем…

И ждем чуда, но сама любовь и есть чудо.

Мне действительно было все равно, откуда она взялась, откуда пришла в мою жизнь – да хоть из Интернета скачалась! Я испытывал безразличие к тому, был ли у нее кто-то до меня, какие она чувства питала к кому-то еще. Важным было только то, что сейчас ее обнаженное тело касается моего, и завтра, послезавтра, через год – будет так же. И, конечно, не зря говорят, что любовь опьяняет – как и пьяным, которым, как известно, море по колено, нам кажется, что все нам доступно, все подвластно, все возможно…

Карина нахмурилась:

– Я, кстати, про тебя тоже ничего не знаю… почти, – парировала она. – Ты ворвался в мою жизнь, как джинн, выпущенный из бутылки.

– Почему джинн? – удивился я. – Я что, такой синий?

– Тьфу на тебя, Петросян доморощенный, – Карина легонько пихнула меня локтем под бок. – Джинн потому, что ты исполняешь желания. Родился бы ты женщиной, был бы Золотой рыбкой.

– А если бы я был женщиной, ты стала бы со мной встречаться? – подколол я ее.

– Нет, конечно, – сказала она, но на лице у нее появилась тень сомнения. – И я не буду тебя спрашивать о чем-то подобном. Лучше скажи, а кем ты представляешь меня?

– Золушкой, – не задумываясь, ответил я. – А когда ты злишься, то превращаешься в Снежную королеву.

– Мне нравится, – призналась она. – Королева… но почему Золушка? Я такая замухрышка?

– Первый раз ты от меня сбежала, – объяснил я.

– Когда это? – удивилась она.

– На пресс-конференции, – ответил я. – Я хотел тебя догнать, а тебя и след простыл.

– Если бы я знала, что ты хочешь меня догнать… – Карина приподнялась на локте и посмотрела прямо мне в глаза. Глаза у нее были темно-карими, почти черными, так что иногда мне казалось, что у нее вовсе нет зрачка, один хрусталик.

– То что? – спросил я. – Не стала бы бежать?

Она фыркнула.

– Еще чего! Бежала бы еще быстрее, только бы ты меня и видел, – и показала мне язык.

– Ах ты… – Я притворился разгневанным и, схватив ее в охапку, повалил на кровать. Она стала отталкивать меня, но я прекрасно знал: это не всерьез. Примерно как ее слова о бегстве. Хотела бы она от меня убежать, давно бы это сделала. Хотела бы прервать нашу любовную схватку – включила бы Снежную королеву.

Но в моих объятиях лежала моя Золушка – немного строптивая, немного покорная и очень, очень любимая…

У Карины, как я понял гораздо позже, была одна уникальная черта – она удивительным образом умела уходить от прямых ответов. И я ей в этом успешно подыгрывал.

Как часто мы с достойным лучшего применения упорством скрываем свои маленькие тайны! Нам кажется, что излишнее, на наш взгляд, доверие может разрушить такие дорогие нам отношения. При этом мы совершенно не думаем о том, что недоверие разрушает их куда быстрее. И если тайна рано или поздно раскроется – как это почти всегда бывает с любой тайной, – она нанесет куда больше ущерба, чем если бы ее не хранили вовсе, если бы сразу честно поведали обо всем тому, кого любим.

Мы говорим, что заботимся о благополучии дорогих нам людей, но на деле защищаем только собственное спокойствие. Даже самые чистые, самые искренние чувства людей не лишены, увы, привкуса лицемерия. Такова наша природа, и не зря древние называли ее «первородным грехом». Это вне нашего контроля, это сильнее нас…

И в этом кроются истоки большинства наших проблем. Сама наша природа обрекает нас на неискренность и лицемерие, и с этой темной стороной нашего естества стоит непрестанно бороться для того, чтобы быть счастливым. Вот только кто из нас задумывается об этом? То-то, а потом мы удивляемся, откуда у нас столько проблем. Каждый сам кузнец своих неприятностей…

К теме Карининого блога мы все-таки вернулись, на следующий день или немного позже – откровенно сказать, я не помню. Правду говорят, что счастливые часов не наблюдают, – это было время, когда я устроил себе маленькие, вполне заслуженные каникулы. «Мы» работала с совершенством небесной механики, без нареканий со стороны пользователей, ни латать, ни совершенствовать ее не приходилось, так что мне достаточно было пару часов в день для того, чтобы оценить ее параметры и пофиксить немногочисленные и, в общем, ни на что не влияющие баги. Тут такое дело, нельзя, чтобы подобные вещи накапливались. Не знаю, как там с политикой и экономикой, а в Интернете марксистское правило перехода количества в качество срабатывало с неумолимостью рока.

Остальное время принадлежало нам с Кариной, и мы наслаждались обществом друг друга. Конечно, счастливые часов не наблюдают, хотя я бы сказал так – счастливые не замечают времени, проведенного в обществе друг друга. Когда общение не в тягость, время летит незаметно, но превращается в тягучую патоку в компании человека, к которому ты равнодушен, и обжигает, как струя кипятка, рядом с тем, кто тебе неприятен.