Воспоминания, чувства, о нас.

Доминика Соболева

Я скучала. По этому безбашенному чувству эйфории, когда язык моего сумасшедшего Боно врывается в рот, чтобы установить там свои порядки. Когда от его напора не хватает в легких кислорода и ты жадно хватаешь ртом воздух в секундных передышках между поцелуями. Мой Боно колется щетиной о нежную кожу и та сразу начинает гореть и это приятно. Я чувствую, что оживаю.

Горячий… Нет, обжигающий. Дерзкий и жадный. Голодный после долгой разлуки и сметающий постепенно границы. Таким был наш поцелуй. Мы, как дикие звери, набросились друг на друга, убирая все обиды и недомолвки на задний план. Сейчас мы оба нуждались в обезболивающем против душевных ран, которые нас хорошо потрепали. И лучший наркоз — потонуть друг в друге.

Мне этого не хватало весь год. Запала и даже жесткости, в котором Рома судорожно прижимает меня к себе, дрожа от возбуждения, а после сажает на подоконник и располагается между ног. Оторваться не может от моих губ, подобно вампиру впиваясь в них снова и снова, затем перебрасывается на шею, чтобы клеймить ее сладкими укусами. А я ее покорно подставляю, покрываясь мурашками удовольствия.

— Я умирала без тебя, — захлебываюсь под его натиском, запуская ногти в широкие плечи, — думала, тоже умерла с тобой.

— Я тоже, Люцик, я тоже, — шепчет в ответ, захватывая подбородок пальцами и снова целует, смакуя мои губы, наслаждаясь ими. Он еще не насытился мной, всё впереди, но немного успокоился. Вряд ли нам хватит одной ночи чтобы компенсировать весь голод, что накопился за время разлуки.

Мы были голодны друг по другу. Я чуть с ума не сошла от ласк и продолжала погружаться в наше общее сумасшествие прямо на подоконнике кухни, утаскивая за собой Боно. А он и не против, в параллель с поцелуями, лаская мои бедра, с каждой секундой сжимая их ладонями сильнее. Низ живота болезненно заныл, когда я ощутила горячие пальцы на промежности. Они ласкали меня сквозь намокшую ткань трусиков, заставляя елозить на подоконнике в ожидании большего.

В Боно борется нетерпение и желание подразнить меня, но медля, он и себя подвергает пыткам, мучая уже наверняка болезненный стояк, который выпирает в джинсах. А я подобно змею- искусителю, тянусь к бляшке его ремня, ловко расстегивая её, следом пуговицу, чтобы запустить шаловливые ручонки внутрь. Как бальзам на израненную душу его хриплый полустон и каменный член в моей маленькой ладошке.

— Игорь может проснуться, — всё, что может прохрипеть Боно, внезапно отстраняясь от меня и застегивая джинсы. Я не успеваю сориентироваться, как он переносит меня в спальню и бросает на пока что прохладную постель. Пошло, но безумно возбуждающе. Он специально не выключил свет, чтобы любоваться. Его фетиш — видеть мои глаза, растрепанные волосы, покусанные губы и ярко говорящие эмоции при накрывающем оргазме.

— Я бы попросил, чтобы ты мне станцевала, но не хочу будить сына, — хрипит и как завороженный наблюдает за пояском от халата, который улетает в сторону, и за тем, как шелковая материя спадает с моих плеч. На мне одни лишь черные трусики и те — насквозь мокрые.

— Нет, Боно, — игриво закусываю губу и ласкаю свою грудь руками, — теперь танцевать мне будешь ты.

Специально дразню своего зверя, дезориентирую его, распаляю. Сексуально облизываю губы, сжимаю набухшие соски, пытаясь вести нашу игру, но быстро сбиваюсь, видя, как Рома снимает с себя черную футболку, не разрывая со мной зрительного контакта. Взгляд не отводит, плавит стальными глазами, а я чувствую, как низ живота снова предательски сводит от безупречного тела, которое вижу перед собой и рефлекторно сжимаю бедра. Рома едва заметно улыбнулся. Понял мои мысли. Для него я, как раскрытая книга.

Снова облизываю губы, завороженно следя, как Боно уже снимает джинсы и остается в одних боксерах, которые не могут скрыть его возбуждение. Это мое воплощение тестостерона, в котором хочется утонуть, попробовать его на вкус. Сойти с ума и кайфовать от своего безумия.

Жду, когда он подойдет ближе и встаю на край кровати, чтобы дотянуться до его губ. Жадно припадаю к своему змею-искусителю с поцелуями, ведя влажную тропу с губ на шею, изучая широкие плечи и спускаюсь к груди. Задерживаюсь на левой стороне, видя след от пулевого и аккуратно провожу по нему подушечками пальцев.

— Больно? — поднимаю на Рому глаза, в которых читается моя боль от того случая.

— Твои слезы больнее, Люцифер, — он не хочет об этом говорить, убирая мою руку от ранения и кладет ее пах, показывая, чтобы сжала его член пальцами и похотливо поедает меня взглядом. Ему хочется ласки, овладеть мной, а не вспоминать покалеченное прошлое. Он хочет меня и открыто об этом заявляет.

И я поддаюсь.

Опускаюсь на колени, облизываясь, как голодная кошка, стягивая с него боксеры и выпускаю наружу уже давно готовый член. Сжимаю сильнее его в руке, возбуждаясь до предела, когда вижу, как дыхание моего мужчины становится более глубоким, а взгляд — затуманенным. Я помню, как любит Боно: пожестче, наглее, глубоко и глаза в глаза, поэтому не отрываю взгляд, захватывая губами горячую головку и стараюсь вобрать в себя его член как можно глубже. Рома подался вперед бедрами, задавая ритм и глухо застонал.

Боно — моя пропасть похоти и разврата. Человек, который выключает все стоп-сигналы, заставляя отдаться целиком своим желаниям, позабыв о чувстве стыда и скованности. И сейчас я срываюсь всё глубже в наш омут страсти, дерзко лаская своего черта шаловливым язычком, оставляя на его прессе полосы от ногтей и постанываю от возбуждения. При этом не отвожу глаза, проверяя его выдержку. Надолго моего Мефистофеля не хватило в таком темпе. Он грубо оттолкнул меня от себя обратно на кровать и навис сверху, хищно вглядываясь в мое раскрасневшееся лицо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Набросился на распухшие губы с жадным поцелуем, сразу углубляя его, затем спустился ниже, сжимая ладонями упругую грудь и вбирая в рот острые соски. До боли их прикусывает, после целует, вышибая окончательно пробки. Метит, закусывая ставшую гиперчувствительной кожу, параллельно избавляя меня от последней детали одежды и нетерпеливо раздвигает коленом бедра.

Я чувствую, как он трется головкой о влажную плоть, и сама толкаюсь ему навстречу, показывая, что больше не могу ждать. И он не может больше церемониться, да и не хочет. Срывает с губ всхлип, грубо врываясь в меня и не сдерживает стон, когда я сжимаю его член эластичными стенками.

— Это подстава, Люцик, я так кончу как подросток, — шипит от того какая я тесная, растягивая меня изнутри, постепенно наращивая темп.

Соприкосновение с горячим телом обжигает, а мозг окончательно пьянеет, услышав родной запах. Мускус с цитрусами, который все эти месяцы плескался в хранилище моей памяти, манит затянуться собой, прильнуть к каменным мышцам, чтобы стать единым целым. Неосознанно впиваюсь в его спину ногтями, оставляя болезненные следы и душу в себе стоны от ритмичных толчков, боясь разбудить сына.

Мы потеряли счет времени, наслаждаясь друг другом. Забыли обо всём, мечтая о том, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Сейчас есть только он, его властный язык, который насилует мой рот, пока узел внизу живота сильнее стягивается от глубоких толчков. Есть только его руки, которые знают все эрогенные точки и умело этим пользуются. Есть только мы, остальное неважно.

Я финиширую первая, сладко застонав и заметалась на мокрой простыне, сжимая ее тонкими пальцами. Рома в последний момент успевает выйти из меня и изливается мне на живот. Пошло растирает своё семя по моей коже, метит таким образом. Снова показывает, что я принадлежу только ему.

— Безразличен, да? — щурится и наклоняется, нежно целуя в губы. Та фраза его задела.

Ничего не отвечаю, притягивая к себе за шею и когда он мне поддается, ложась рядом, располагаюсь на его плече. Он еще много раз мне припомнит ту оброненную фразу, еще не единожды накажет и заставит извиниться. Но пока мне нравится его метод казни и я готова расплачиваться за обидную фразу хоть каждую ночь и можно по двойному тарифу.

***

— Ром, а что дальше? — мы лежали разморенные на смятой простыне, я с комфортом расположилась на плече Боно.

— Тебя на поговорить поперло? — морщится, закрывая глаза ладонью. Мы только что вернулись из душа, где он еще раз меня «наказал» и теперь мой Мефистофель боролся со сном.

— Я просто хочу узнать. Что ты хочешь? — понимаю, что время для разговора не лучшее, но меня распирает высказать всё, что накопилось. — Наши отношения построены только на тупом сексе, не более.

— Ты назвала наш акт соития тупым сексом? Ты серьезно? — он привстал на локте, удивленно смотря на меня.

— А как это назвать?

— Я, между прочим, душу вкладываю, — обиженного морщится и добавляет, — в твою ладошку, — и успевает увернуться от подушки, которая летит в его лицо.

— Ром, я серьезно. Ты даже не знаешь, что я люблю и чем дышу. Ты даже ни разу за мной не ухаживал.

— Началось…, — он картинно откидывается на подушку и убирает руки за голову.

— Что началось? Вот, что ты хочешь? — склоняюсь над ним, пытаясь донести свои мысли.

— Я с тобой хочу быть, Люцифер. С такой долбанутой, которая вместо того чтобы положить мне голову на плечо после умопомрачительного секса, решила мой уставший мозг еще поиметь, — с укором смотрит на меня, — ненасытная нимфоманка.

— Ты совсем не романтик, а еще Ромой зовут, — обижаюсь и отворачиваюсь от него.

— Женщина… — сгребает меня в охапку и укладывает к себе на плечо, — за какие грехи ты мне послана? — Боно возмущенно сопит и добавляет. — Ты сейчас про свои цветочки и колечки?