— Люцик, — шепчу ей прямо в губы, — поехали отсюда к чертовой матери, или прямо тут изнасилую.

Девушка слишком быстро кивает и прыгает в машину. Наши мысли сходятся. Я отъезжаю подальше от дворов, паркуясь напротив шлагбаума. Поворачиваюсь к Люциферу и сталкиваюсь со взглядом кошки, которая смотрит на валерьянку. Я вижу её томный взгляд, расширенные зрачки и то, как она прикусывает нижнюю губу. Она делает это настолько сексуально, что в паху сразу начинает ныть и мозг практически отключается.

Ни одной разумной мысли, только желание обладать ею. Полностью, целиком. Почувствовать, какая она влажная, и оказаться внутри, распаляться от ее поцелуев и сгорать дотла от стонов.

Сил сдерживаться больше не остается. Выхожу из машины, на автомате сканируя обстановку. Тут никого не бывает, нам никто не помешает.

Открыв дверь с правой стороны, вытаскиваю Нику из машины и сразу притягиваю к себе, ища на ощупь нежные губы. Углубляю поцелуй, подхватывая невесомое тело под ягодицы, зажимая между авто и своим телом.

Я чувствую свою дрожь, которой заражается и Ника, впопыхах сдирая с меня майку, чтобы оставить полосы от когтей. Расстегиваю замок на топе, нападая с поцелуями на красивую грудь с дерзко стоящими сосками. Хочется до боли сжимать ее набухщие горошины, ощущая, как она в ответ крепче сжимает бедрами мой торс. Вжимать ее сильнее в машину, показывая свое желание и нетерпение.

Нить контроля лопается, когда провожу по внутренней стороне бедра и дохожу до ее складочек, которые истекают соками. Убираю торопливо кружево с промежности, освобождая себе путь, дрожащей рукой расстегивая ремень. Чуть не забываю о резине, которая, как влитая, садится на болезненный стояк. Одним толчком вхожу в неё.

Ника сжимает пальцы на моей спине, впиваясь когтями в кожу, и протяжно стонет, толкаясь навстречу бедрами. В глазах мутнееет от кайфа, когда эластичные стенки сжимают меня. Снова набрасываюсь на открытую шею, нагло клеймлю, оставляя засосы на нежной коже. Грубо вбиваюсь в неё, активно работая бедрами.

Мы соскучились друг по другу, хотя были весь день вместе, и сейчас мечтаем о скорой разрядке, чтобы вернуть себе способность мыслить. А пока в воздухе витает аромат похоти и страсти, сопровождаемый сексуальными стонами и глухим рыком.

Последний раз толкнувшись в ней, замираю, запечатлев на губах нежный поцелуй. Запал позади, его сменяет нежность. Гостья, которая еще больше пугает меня.

Нежность, трепет, желание просто побыть рядом… Несовместимые понятия для меня, с которыми я не был знаком до Ники. Они приходили единожды: четыре года назад и сейчас.

Эта сумасшедшая окончательно приворожила меня, без нее я уже не смогу.

Глава 33


Ника


— Рыба моя, теперь я могу показать тебе рай? — я пытаюсь вернуться в реальность, пока Рома продолжает удерживать меня на руках.

— А это разве был не он? — обвиваю снова его шею руками и целую в губы.

— Нет, Люцик. Это мы немного согрешили перед райскими вратами. Точнее, райской лестницей. Будь готова, сейчас тебя ждет сто сорок семь ступенек.

— Сколько-сколько? — я ошарашенно смотрю на Рому, который ставит меня на ноги и застегивает топ. — Ты серьезно?

— Я редко шучу, Люциферушка. Пойдем за мной.

Преодолевая приятную слабость, которая всё еще захватывает всё тело, я иду следом за Боно. Он обходит шлагбаум и кивает в сторону крутой лестницы, конец которой прячется в зеленой листве.

— Иди первая, я за тобой.

Я принципиально считаю ступеньки: их сто сорок семь. Спускаться вниз не так сложно, как справиться с мыслями о подъеме. Мне кажется, что я не смогу. Боно же выглядит бодро, словно не был весь день на ногах.

Он приводит меня в уединенное место. Это самый настоящий рай: пустынный пляж с белым песком, шумом волн и прохладным ветром. Оказывается, в нашем городе есть такие красивые места. Рома садится прямо на песок, хлопает себя по колену, показывая, чтобы устроилась на нем.

— Это мое самое любимое место, — тихо говорит он, кладя мне подбородок на плечо и обнимая сзади, — иногда прихожу сюда, чтобы собраться мыслями и отдохнуть от суеты.

— Тут очень красиво. Ты правильно назвал его. Это самый настоящий рай.

— Да. Ты же знаешь, как я люблю воду? В прошлом я хотел стать моряком, а стал…

Он не договаривает фразу, окончание которой мы оба знаем. Боно мечтал быть моряком, а стал правой рукой криминального авторитета. И я стремилась работать в полиции, а сама влюбилась по уши в бандита и мечусь между выполнением задания и любовью. Завтра у Ромы сделка, и я не могу принять решение: сказать ему про облаву, наплевав на свой долг, или же сделать то, что должна. Выбрать сложно.

Мы оба погружаемся в свои мысли, наслаждаясь тишиной. С Боно можно просто помолчать, при этом не чувствовать себя одиноким.

— Ром, — поворачиваясь к нему, решаюсь наконец задать волнующий меня вопрос, — можешь ответить на кое-что?

— Задавай, там посмотрим, — прищуривается, внимательно смотря мне в глаза. Пытается наперед узнать, что я собираюсь у него спросить. Мне же сложно собраться с мыслями. Не стоит задавать вопрос, на который не желаешь или боишься получить ответ. Но в моем случае лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

— Ты говорил, что любишь меня. Это правда?

— Правда, — он даже не дергается от моего вопроса и не удивляется ему. Словно ожидает его услышать. — И то, что никому, кроме тебя, я таких слов не говорил, тоже правда.

— Ты больше никому не признавался в любви? — по венам растекается приятное тепло. Приятно быть единственной. Мое эго млеет от такого признания.

— Я однолюб, Люцик. Ты осталась и будешь единственной женщиной, которой я признаюсь в любви, — он слишком серьезен для того, чтобы врать, — но у тебя же другой вопрос?

— Тогда почему ты сбежал? — задаю главный вопрос.

Он задумчиво склоняет голову набок, переводя взгляд с моих пытливых глаз на грудь в обтягивающем топе. Думает, стоит ли отвечать на этот вопрос. Боно не врет и если сейчас ответит, то только правду. Или откажется отвечать. А я жду. Терпеливо жду того, о чем хотела узнать все четыре года.

Почему человек, который меня любит, испарился, только узнав про беременность?

— Я не сбежал, Люцик, — голос звучит очень тихо, — в тот день, когда я отвозил тебя домой, обратно я не вернулся.

— Что произошло? — я вспоминаю, как оставила тест на беременность на кухне. Хотела, чтобы Боно, вернувшись домой, обнаружил его сам. Значит, он его не видел.

— Меня посадили, Люцик, — грустно хмыкает, — поэтому я тебя не бросал и на тот момент не знал, что ты ждешь ребенка.

— Когда тебя освободили? — смотрю в одну точку, переваривая услышанное.

— Одиннадцатого мая я приехал в этот город.

Я вздрагиваю. Двенадцатого меня выписали из роддома.

— Ты знал, что я родила. Но почему ты не пришел?

Боно не торопится отвечать. По его лицу пробегает тень после моего вопроса, и мне кажется, он боится озвучить причину. Внимательно разглядываю его, в который раз восхищаясь красотой этого подонка. Не удерживаюсь и прикасаюсь к его скулам, проводя рукой по колючей щетине. Мужчина прикрывает глаза, наслаждаясь моими прикосновениями, и на ощупь находит мою руку, притягивая к губам, чтобы поцеловать пальцы. Трогательный жест вызывает мурашки по спине, но я знаю: это прелюдия перед суровой правдой. Боно нужно собраться с мыслями и подобрать слова.


Боно


— Ты знал, что я родила. Но почему ты не пришел?

Знал и до сегодняшнего дня не боялся ответить на этот вопрос, но после кладбища потерял почву под ногами. Мне до сих пор сложно осознать, что в этом городе есть могила моего сына, куда Ника постоянно приходит его оплакивать. Я ненавидел Люцифера за то, что она отказалась от ребенка, и презирал её. Хотелось придушить стерву за предательство, поэтому не искал с ней встреч.

О чем мне говорить с той, кто спокойно оставила ребенка в роддоме?

Ранее не понимал негатива Ники ко мне, ведь это я должен ее ненавидеть. Но сегодня всё становится на свои места, и сложно подобрать правильные слова, чтобы объяснить, почему не пришёл. Вроде бы всё ясно, но если сейчас расскажу, как есть, она меня выпотрошит прямо тут, на пляже, куда я привел её, чтобы остаться наедине.

— Ром, я жду, когда ты мне ответишь.

Тяжело вздыхаю, возвращаясь к ее зеленым очам, и с трудом пересиливаю желание достать сигарету. Она не отстанет, придется поговорить.

— Потому что я считал, что ты оставила ребенка в роддоме, — сквозь зубы цежу эту фразу, сжимая руки в кулаки. Ника замечает жест и кивает головой. Переваривает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Давай, задай следующий вопрос: почему я так подумал, почему не проверил, не пришел на разборки.

— Я бы никогда так не поступила, несмотря на все обиды к тебе, — она пытается сдержать очередные слезы.

— Прости меня за то, что так исчез, — впиваюсь в её губы, закапываясь пальцами в русые волосы, — если бы я только знал, обязательно всë бы объяснил и нашел способ поговорить.

Жадно захватываю ее рот в плен, не давая ответить, поглаживая ладонями по спине. Меня заводит то, как Люцик реагирует на мои прикосновения, она не притворяется, настоящая, и все ее эмоции — искренние. Только рядом с ней я чувствую себя настоящим, живым и, как бы тривиально ни звучало, нужным.

Съедаю с нежных губ стон, обводя их контур языком, всеми силами удерживаясь от того, чтобы не наброситься на Люцика прямо тут, на песке. Но она и не против, тянется сама к ремню на моих джинсах, пытаясь торопливо его расстегнуть.