— Мне бы хотелось продолжить с тобой общаться. Знаю, сложно простить, — пробормотал отчим, — возможно, не сразу, но ты сможешь. Я приехал просто попросить прощения.

С этими словами мужчина упал передо мной на колени, подползая ближе и обнял руками мои ноги. Я растерялась.

— Ника, дочка. Прости! Если есть хотя бы один шанс, чтобы ты меня простила, я воспользуюсь им. Каждый день я смотрел в твои глаза и собирался силами, чтобы признаться, но боялся, что ты меня отвергнешь. Каждый день откладывал этот момент, хотя точка невозврата уже давно пройдена. Прости. Я сильно раскаиваюсь и не было ни дня, чтобы я не думал о внуке.

— Встань с колен, я не люблю это. Знаешь же, — отстраняюсь от мужчины, — твоего внука зовут Игорь. В честь деда. Он очень замечательный, жизнерадостный ребенок. Очень похож на меня и на своего отца. Жаль, что благодаря тебе, я пропустила все трогательные моменты: как он сделал первый шаг, сказал первое слово. Но уверена, что смогу заполнить пробелы, ведь больше нас никто не разлучит.

— Я понимаю твою боль и злость, — отчим отстранился от меня и встал с колен, — но я надеюсь, что ты мне когда-нибудь позвонишь.

— Позвоню, но пока я не готова с тобой общаться, — признаюсь и киваю на чай, — пей, а то остынет.

— Да, я пожалуй, пойду, дочка, — грустно улыбнулся мне мужчина, — ты знаешь мой адрес и телефон. Пашка с радостью с тобой пообщается. Приезжай. Наш дом всегда открыт для тебя и Игоря. И твоего Боно. Уверен, мы с ним когда-нибудь познакомимся.

Отчим ушел, а я еще долго сидела на кухне, прежде чем разрыдаться и смахнула со стола два стакана с остывшим чаем. Напиток расплескался по скатерти и кафелю, но я не реагировала. Больно, но пока я не могу простить Фрязина. Пока у меня болит, шанса на прощение у него нет. Мне нужно это пережить.

Встаю, чтобы привести кухню в порядок, но мне это сделать не дает звонок в дверь. Решив, что это отчим вернулся, чтобы добавить что-то еще, иду в коридор и не смотря в глазок, открываю дверь, готовясь высказать всё, что думаю.

— Что-то забыл? — грубо заявляю и отшатываюсь назад, когда вижу растерявшегося от такого «теплого» приема Боно. В его руках букет с кремовыми розами, моими любимыми.

— Моя оригинальность вышла покурить, — усмехнулся он, — я ожидал немного другого приветствия, но ладно. И так сойдет, — протягивая мне букет, Рома нагло протискивается в квартиру и прислушивается, — Игорь в садике?

— Угу, — хлопаю пушистыми ресницами, не веря своим глазам. Мне кажется, что это всё мне снится и сейчас я проснусь и Боно испарится вместе с этими восхитительными цветами, — а как тебя отпустили? Руслан же сказал, что у тебя нет шансов…

— Твой Котик сожрал, наверное, всю свою папку с бумажками на обед, когда узнал, что меня выпускают. Сложно посадить того, кто чист, — подмигнул Рома.

— Ты не работал на Волкова и других?

— Я работаю в рамках программы, в которой четко прописаны мои действия. Но обсуждать это с тобой не намерен, — Боно шагнул ко мне, заключая в объятия, — я безумно соскучился, Люцифер. Давай ты хотя бы сейчас не будешь мне задавать +100500 своих вопросов, а просто помолчишь. Ок? — не дав ответить, затыкает меня поцелуем и поднимает на руки. Ловлю в сером омуте похотливых бесят и раскрываю свои губы, обвивая его шею руками. В конце концов, я тоже чертовски по нему соскучилась и все вопросы можно оставить на потом

Сейчас есть дела поважнее.

Глава 98


Месяц спустя


Домой я залетела с такой скоростью, будто за мной кто-то гонится. Грохот входной двери и мои ругательства в адрес упавшей сумки привлекли внимание Ромы, и я столкнулась с его вопросительным выражением лица.

— Ромка! — сходу начала я, поспешно вешая пальто на вешалку. — Меня взяли! Взяли! Ты представляешь? Я смогу доучиться и летом стану дипломированным специалистом! — с радостными воплями я запрыгнула на него, обвивая руками шею и жадно целуя.

— Ты хотела сказать, что через год в нашей семье появится следователь? — Боно подхватил меня под ягодицы и прижал к стене, хитро улыбаясь.

— Именно! — поднимаю указательный палец вверх, а после снова прижимаюсь к своему Мефистофелю, затягиваясь ароматом любимого парфюма. Рядом с ним ощущаю себя кошкой перед валерьянкой — устоять невозможно. Очередная порция безумия обеспечена. — Только мне кажется, что это ты постарался. Они так странно смотрели на мои документы…

— Ты сама постаралась. У тебя была отличная успеваемость, неудивительно, что тебя приняли.

— Они меня даже не спросили о причине, по которой я не получила диплом…

— Забыли, наверное, — предположил Боно, но я ему не поверила, — пойдем в комнату. Я для тебя приготовил сюрприз. Точнее, для себя. Но и тебе он понравится тоже.

Договорив, он относит меня в спальную комнату и ставит на пол, напротив прикроватной тумбы. Я растерянно смотрю на ту самую красно-черную коробочку, которую он мне подарил в стрелковом клубе и робко беру ее в руки.

— Мы ее не забыли там?

— Я никогда и ничего не забываю. Открывай, если интересно, конечно.

Неуверенно начинаю распечатывать упаковку, искоса смотря на своего Мефистофеля, который наблюдает за моими действиями с привычным прищуром. В голове сразу возникают мысли касательно подарка, и женская сущность шепчет на ухо, что он всё-таки созрел сделать мне предложение. От собственной догадки краснею и отворачиваюсь, чтобы мои пунцовые щеки меня не сдали. В памяти моментально всплывают моменты с того дня: вот он привозит меня на набережную, вручает обалденные розы, отводит в стрелковый тир, где мне вручают заранее подготовленный подарок. Уверена, что презент был подготовлен заранее.

Неужели?

Открыв коробку, я удивленно верчу в руках плюшевые игрушки: Мефистофель и Люцифер. Весьма реалистичные. Тут даже красный плащ есть. Еще бы красную «Мазду» и вылитые мы.

— Ты серьезно? — поворачиваюсь к Боно и киваю на игрушки.

— Как никогда. Ты же говорила, что я неромантичный. Решил исправить, — усмехается, наблюдая за моей реакцией, — мне показалось, или ты огорчилась?

— Мне приятно. Правда, приятно, — мямлю под нос, в то время как Рома меня прижимает к себе и целует в уголок губ, — я просто по-бабски нафантазировала, что ты мне предложение решил сделать. Дурочка, да?

— Люцик, — Боно стал слишком серьезным, — что-то поменяется, если у тебя будет стоять штамп в паспорте? У тебя и так моя фамилия, что изменится-то?

— Ничего, — отвожу взгляд, пытаясь скрыть расстройство. Возможно, Боно из тех мужчин, кто категорично не женится, несмотря ни на что. Даже если любит, не согласится вступить в авантюру под названием «брак». А правда, что изменится? У нас и так одинаковая фамилия. Когда Волков предоставил мне выбор, я недолго думая взяла настоящую фамилию Боно и сына записала также, дав ему, как оказалось, его родное отчество. У нас ничего не поменяется, это простые формальности. Главное, что мы любим друг друга и нам хорошо вместе. Но внутри всё равно предательски кололась обида.

— Люцифер, — вернул меня в реальность Боно, — я кое-что тут еще сделал, пока тебя не было. Глянь сюда.

Он отстраняется от меня, и я могу заметить шест, который стоит недалеко от кровати. Изумленно смотрю на пилон, после чего перевожу взгляд на Рому.

— Ты серьезно? — это всё, что я могу сказать. — Ты как до этого додумался вообще? Его же все увидят, кто к нам в гости придут! Ром!

— Я всю жизнь мечтал, чтобы моя девушка днем носила форму, а под вечер преображалась в сексуальный наряд и извивалась на пилоне. Для меня. Твои танцы в приват-кабинке до сих пор щекочут мою память и мне хочется, чтобы ты еще раз станцевала. Как тогда, — его глаза вспыхнули порочным огнем. Только за один такой взгляд я готова без подготовки бежать к пилону и танцевать. Только бы он вот так смотрел на меня: с вожделением, будто в этом мире есть только я, а остальное суета.

— Ты сумасшедший, Боно! — возмущаюсь, но скрыть улыбу не могу. Мой сумасшедший. Только мой.

***

Когда-то я зарекалась, что больше не буду танцевать. Мои руки никогда обнимут пилон, и я не буду медленно и грациозно извиваться на нем, заставляя дыхание моего единственного зрителя трепыхаться. Я чувствовала его внимательный взгляд, которым он поедал мою точеную фигуру, облаченную в его же рубашку, под которой скрывается сексуальный комплект белья красного цвета. Эти кружевные тряпочки я специально держала для особого случая. Для моего Боно.

Смотря на тем, как я ласкаю себя под одну из любимых композиций «Stones — Emmit Fenn», которую постоянно гоняла год назад, Рома с трудом удерживался на месте. А меня захлестывала атмосфера нашей маленькой спальни, в которой я, танцующая возле пилона, горела под стальным взглядом и чувствовала, что возрождаюсь, подобно Фениксу.

Танцуя перед Боно, как перед зеркалом, я видела в нем жажду, непреодолимое желание сорвать с меня скорее эту чертову рубашку, пуговицы на которой я так мучительно долго расстегивала. Намеренно дразнила, забавляясь с пилоном, словно он и есть мой Боно, сжимала его шаловливыми ручонками, выполняя очередной трюк. Я была уверена, мой мужчина сейчас завидует шесту, который самолично поставил в нашей комнате и желает оказаться на его месте. Но всему свое время.

Мы оба знали: скидывая с хрупких плеч по одной бретельке лифчика, я обнажала не только тело, но и душу. А снимая красные стринги, лежа в вызывающей позе на спине, не только заводила своего Мефистофеля, но и возвращала себя прошлую: страстную, пошлую и просто девочку без комплексов. Ту, которая знала и умела возбуждать, распалять мужскую фантазию, при этом не давая к себе прикоснуться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мне хотелось сегодня вести. Подчинить себе Боно, который и так был рад подчиняться, когда я подошла к нему разгоряченная, и полностью обнаженная и села к нему на колени лицом к лицу. Мне передавалась его дрожь от возбуждения, отзываясь пожаром внизу живота. Всю жизнь бы смотрела в родной, серый омут, в котором можно утонуть, растворяясь в пучине похотливых желаний.