Вероятно, никто и никогда не узнает, от кого забеременела Екатерина первые два раза и почему у нее случились выкидыши. Вполне возможно, что от Сергея Салтыкова - приказ-то императрицы надо было исполнять.

Двор на лето переселился в Петергоф; великокняжеская чета последовала туда за императрицей. Несколько раз там устраивались большие охоты. Екатерина в них не участвовала, ссылаясь на нездоровье, хотя очень любила это развлечение. Не ездил на охоты и Салтыков, а муж Екатерины отсутствовал на охотах целыми неделями. Той осенью Екатерина забеременела в первый раз.

Но вот были ли у нее выкидыши случайными - это большой вопрос. Стать матерью бастарда означало крах всех надежд для молодой немочки при дворе Елизаветы Петровны. Ведь когда Елизавета умрет, моментально начнется драка вокруг трона, и тут же найдутся влиятельные люди, которые напомнят захудалой немецкой принцессе про сомнительность происхождения ее ребенка. И тогда не только в монастырь можно угодить до конца своих дней - тут до плахи недалеко.

Вероятно, Екатерина просто тянула время, в отчаянии стараясь найти выход и положения. И он нашелся!

Как это случилось, описал в своем донесении Шампо, один из дипломатических представителей Франции при дворе Елизаветы Петровны: "Однажды весь двор присутствовал на большом балу; императрица, проходя мимо беременной Нарышкиной, свояченицы Салтыкова, разговаривавшей с Салтыковым, сказала ей, что ей следовало бы передать немного своей добродетели великой княгине. Нарышкина ответила ей, что это, может быть, не так трудно сделать, и что если государыня разрешит ей и Салтыкову позаботиться об этом, она осмелится утверждать, что это им удастся".

И только тогда Елизавета наконец начала прозревать.

- В чем дело? - спросила она.

Нарышкина ей объяснила, что всем кроме матушки государыни давным-давно известен недуг ее племянника, который легко вылечить. Елизавета настолько опешила, что даже не поинтересовалась, откуда молодой барышне Нарышкиной известно об этом.

- Вы окажете нам большую услугу, - императрица бросила на Салтыкова и его свояченицу странный взгляд и прошла дальше.

Сергей Салтыков тоже был неглуп и понимал, чем для него может кончится его роман с великой княгиней. Умри завтра Елизавета и взойди Петр III на престол, и счастливому сопернику царя не сносить головы.

Салтыков принялся за дело с толком. Он долго уговаривал Петра согласиться на операцию, описывая политиче-скую необходимость хирургического вмешательства в самую интимную часть тела наследника российского трона, а когда это не помогло, стал расписывать перед Петром всю прелесть ощущений, которых тот лишен. Петр хоть и был страшным трусом, но заколебался. Видя это, Салтыков в тот же вечер устроил дружеский ужин, пригласив на него кроме Петра всех, кого Петр любил и кому доверял. После того, как великий князь уже порядком выпил, все наперебой начали доказывать ему, что это не больно. Тут же за дверью ждал условного знака лейб-медик Бургав с хирургом. Словом, операция была сделана в ту же ночь, а спустя неделю Сергей Салтыков скромно уступил место в постели Екатерины ее законному мужу. На этот раз у Екатерины выкидыша прочему-то не случилось, и 20 сентября 1754 года она родила мальчика, которого окрестили Павлом.

* * *

После родов надзор за великой княгиней усилился до неприкрытой круглосуточной слежки. А молодая женщина между тем созрела для настоящей чувственной любви, которой ее вечно пьяный муж ей, разумеется, не мог дать. К тому же Петр вошел во вкус нового для него удовольствия и воспылал страстной любовью к Елизавете Воронцовой. Девушка была довольно некрасивая и к тому же рябая. Они с Петром составляли комичную пару, но сердцу, как говорится, не прикажешь. Как показали дальнейшие события, рябая Воронцова была самой большой и единственной настоящей любовью несчастного Петра III.

И любовник Салтыков не мог дать Екатерине того, что потом приписывали ему историки. Современник Сергея Салтыкова, лично знавший и его, и его отношения с великой княгиней, уже упоминавшийся Шампо, писал в инструкции своему сменщику из Версаля маркизу Лопиталю: "Салтыков - человек пустой и русский petit-maitre, т.е. человек невежественный и недостойный, Великая княгиня его терпеть не может, и все, что говорят о ее переписке с Салтыковым, - лишь хвастовство и ложь".

По-видимому, Екатерина была слишком гордой женщиной, чтобы простить Салтыкову навязанную ей любовь. Сам же Салтыков еще до рождения Павла надолго исчезает из Петербурга, отправленный послом в Швецию. А настоящая любовь пришла к Екатерине чуть позже.

* * *

Графу Понятовскому было двадцать шесть лет, когда в 1755 году он отправился со своим другом и покровителем, английским послом Чарлзом Вильямсом в Россию. Об их нежной дружбе ходили анекдоты, вероятно, весьма близкие к истине, но для молодого графа Понятовского - это был единственный шанс проникнуть в высшее общество. Хотя он был племянником одной из самых богатых польских фамилий Чарторыйских, но по отцу был парвеню. Ход наверх был для него закрыт.

В Петербурге над приехавшей парочкой тоже зло издевались, и граф Понятовский долго отказывался от настойчивых приглашений друга посетить очередной императорский маскарад. Вильямс должен там быть по долгу службы, а застенчивому молодому человеку было всегда неуютно в окружении спесивой петербургской знати.

- Вы должны со мной пойти на маскарад, - настаивал Вильямс. - Я вас прошу как друга оказать мне эту небольшую услугу.

- Ну почему именно сегодня для вас это так важно, - пытался отговориться граф. - Я устал, и мне действительно не хочется идти на эту вакханалию, которая всегда происходит на пиршествах Елизаветы. И потом, мне не в чем идти, появляться второй раз в одной и той же одежде при российском дворе считается неприличным.

- Я заказал вам чудный кафтан. Граф, умоляю вас, пойдем. Сегодня я представлю вас великой княгине. Если даже вы этого не хотите, этого хочет Англия, да и Польша между прочим. В общем, ничего не хочу слышать, собирайтесь, - на повышенных тонах закончил разговор посол.

Вечером на маскараде Вильямс представил своего сердечного друга княгине:

- Ваше высочество Екатерина Алексеевна, позвольте представить: граф Понятовский, племянник Чарторыйских.

Екатерина с интересом посмотрела на родственника самых влиятельных польских вельмож. Аристократический, утонченный вид и приятное лицо молодого человека сильно отличались от характерных русских физиономий, окружавших Екатерину, и очень понравились княгине. Протанцевав с молодым человеком весь вечер, Екатерина вдруг почувствовала, что ни сегодня, ни завтра ей не хочется расставаться с этим вежливым и нежным поляком.

Граф был разносторонне образован, такого приятного и красивого собеседника Екатерина еще не встречала. Он говорил на языке Вольтера и мадам де Севинье, любимых авторов княгини. Он много путешествовал и бывал в Париже. Умел непринужденно поддерживать искрометную веселую беседу о самых отвлеченных материях и искусно затрагивать самые щекотливые темы. Он мастерски писал записочки и умел ловко ввернуть мадригал в банальный разговор. Он обладал искусством вовремя умилиться. Он был чувствителен и одновременно легкомыслен. Словом, Екатерина, никогда не видавшая настоящих европейских аристократов, не устояла перед молодым поляком. Впрочем, на графа она произвела не менее сильное впечатление.

* * *

Возвращаясь домой вместе с Вильямсом, Понятовский был неестественно оживлен, размахивал руками и возбужденно делился с другом впечатлением, произведенным Екатериной.

- Какие красивые черные волосы, и при этом какая ослепительно белая кожа. Греческий нос, черные брови дугой. Я не видел женщины красивее. У княгини такая тонкая талия и легкая походка, что кажется, она плывет по воздуху. Чарующий голос и проницательный ум. А характер такой же веселый, как и ее смех.

Вильямс со спокойным видом слушал молодого человека, тогда как внутри у него все торжествовало. С Екатериной можно иметь дело, собственно, только с ней и можно. Императрица явно придерживается профранцузской ориентации во внешней политике, а молодой князь Петр все еще играет в солдатики. От приятных размышлений английского посланника оторвал Понятовский, больно схвативший его за руку.

- Чарлз, я в большом затруднении. Вам как другу, я могу довериться.

- Вы стеснены в средствах? - спросил Вильямс. - Конечно же, я помогу вам, о чем речь!

- Нет, мне не нужны деньги. - Граф смущенно замолчал. Но, набравшись смелости, продолжил: - Дело в том, что я воспитывался в большой строгости. И... - Видно было, что он мучительно подыскивает слова. У Вильямса медленно поползли брови на верх, а рот растянулся в пошлой улыбке, он понял, о чем ему хочет сказать этот блистательный красавец. - Чарлз, - наконец выпалил граф, - в силу каких-то нелепых обстоятельств у меня никогда не было любовных связей.

Вильямс оторопел от такой откровенности, но быстро взял себя в руки. Как истинный дипломат он дал единственный верный совет в этом щепетильном деле:

- Станислав, при благоприятных обстоятельствах скажите об этом великой княгине. Я вас уверяю, что сей факт только украсит ваши достоинства, а может быть, станет одним из самых важных.

Так и вышло. Через несколько месяцев Понятовский вместе с новоприобретенным в Петербурге другом шведским графом Горном шли на званый ужин по приглашению княгини. Друзья уже шли по переходам дворца и вели непринужденную беседу, проходя мимо личных покоев принцессы, когда на Горна с бешеным лаем накинулась болонка Екатерины. Швед прервался на полуслове, пытаясь отвязаться от брехливой собачонки, вдруг она перестала лаять и бросилась к ногам Понятовского, весело махая хвостом. Горн некоторое время молча смотрел на собачку, а потом расхохотался.

- Друг мой, нет ничего ужаснее болонок. Когда я влюблялся, то первым делом дарил своей даме болонку, и с ее помощью всегда узнавал о существовании соперника.