— Ведь предупреждала вас, что напьюсь.

— Лучше быть пьяной, чем несчастной. Давайте смотреть фейерверк.

Часы пробили двенадцать, и гости стали срывать с лиц маски. Огненные сполохи рассыпались в небе разноцветными шарами. Молодой цыган запел под гитару «Очи черные». Юлия сняла маску, Илья тоже. Они стояли позади всех, спрятавшись от посторонних глаз. Он смотрел на неё и понимал, что теряет голову. Раскрасневшаяся, с блестящими от шампанского глазами и роскошной улыбкой она была обворожительна. Слегка пьяна и обворожительна. Он держал в своих объятиях настоящее сокровище. Он хотел, чтобы это длилось вечность. Юлия повернулась вокруг и увидела Андрея. Он стоял без маски и единственный из всех присутствующих смотрел на неё. Она обернулась к Илье, закрыла глаза и поцеловала его в губы. Илья обнял её и поцеловал её в ответ. У Юлии закружилась голова. Её так давно никто не целовал, а поцелуй Ильи был таким нежным и страстным. Она спустилась с небес на землю и открыла глаза.

Она видела как Андрей вздохнул, осуждающе покачал головой и направился к выходу.

Вырвать, вырвать его из сердца!

— Вы самое красивое и самое нежное существо на этой земле. — Илья вернул её в реальность.

— И самое пьяное.

— Это скоро пройдет. Ну вот, вручают призы, смотрите, смотрите, кому досталась золотая табакерка!

Дородная дама, вышедшая на сцену, сняла шляпу с густой вуалью и оказалась казачьим головой с длинными усами, лысиной и рыжим чубом.

Толпа взревела. Раздался шквал аплодисментов, кто-то воровато оглядывался, видимо, к стыду своему, не раз пытался ущипнуть дородную даму во время маскарада. Илья, хохоча от души, обнял Юлию за плечи. Ей стало тепло и хорошо рядом с ним. Он посмотрел на неё.

— Всё еще не доверяете мне? Когда что-то лежит камнем на сердце, нужно поделиться с другом. Радость на двоих — радость вдвойне, а горе на двоих — на полгоря меньше.

— Как доктору?

— Как доктору. И как другу. Я могу считать вас своим другом?

— Конечно. Илья Иванович, конечно. Можно просто Илья?

— Можно, Юленька, конечно можно. А можно я украду вас.

— Попробуйте, — Юлия улыбнулась в ответ.

Праздник продолжался. На подмостках развернулось представление. Илья взял её на руки и тихонько понес вглубь сада. Они сидели на скамейке, и она как на исповеди рассказывала всю свою историю. С самого начала, ничего не утаив. Он слушал, затаив дыхание, она положила голову ему на плечо, он обнял её, прижав к себе. Внезапно она замолчала. Повернувшись, Илья понял — она уснула. Гости разошлись, Илья взял уснувшую девушку на руки и внес в дом, уложив на кушетку в зале. Слуги, убиравшие посуду, с удивлением наблюдали за ними. Еще минуту он стоял, глядя на безмятежно спящую Юлию, затем развернулся и вышел из особняка. Извозчик, задремавший на улице, очнулся от того, что Юсупов похлопал его по плечу, протянул пятак и велел:

— В тюрьму!

* * *

Андрей, точно потерявший разум, ворвался в особняк. Если Юлия не лгала, то его жизнь была сплошным фарсом, его жена сделала подлость и с этой подлостью все это время смотрела ему в глаза, а его тесть и вовсе негодяй, сыгравший на чувствах девушки, которая его искренне любила. Не может быть. Не может этого быть, его семья не могла его так предать. Юлия сказала в кладовой, в старом шкафу. Андрей кинулся к двери старой кладовой. Шкафа в ней не было:

— Тихон! Он закричал что было силы, Тихон, сюда!

Старый камердинер прихрамывая вышел:

— Звали барин?

— Где шкаф?! Где отсюда шкаф?

Лицо камердинера вытянулось:

— Так это, барин, еще, помнится, после свадьбы Наталья Сергеевна велела вынести и спалить и его и все что в нем!

— Так что было в нем? Ты помнишь! Что было в нем?

— Простите барин, не грамотные мы. Ну бумаги старые, тряпье. Все сожгли.

— Прости! Прости старина.

Андрей сел на корточки, прислонившись спиной к стене. Похоже Юлия не лгала и Натали просто уничтожила следы преступления. Где еще это может быть. Андрей вспомнил. Юлия сказала, что листовки могут быть где угодно. Промелькнула мысль. Зала! Бальная зала. Она была самой большой и самой старой комнатой в особняке. Там было четыре камина и кладовая, куда со всего дома сносили бумаги, чтобы растапливать ими камины. Он кинулся туда. Рванув дверцы кладовой, Андрей с остервенением принялся выкидывать древний бумажный хлам. Десять лет! Да за эти десять лет, конечно, все уничтожено. А может Юлия лгала, может Натали ни в чем не виновата. Да — ревнивая, да — взбалмошная, но не предательница же! Добравшись до дальней стенки комнаты, он увидел на полу пожелтевшие, скомканные листки. Развернув один из них, он прочитал:

«Казаки! Пришло время выбрать наш путь! С кем мы, с отсталым режимом самодержавия, или новым, революционным путем демократической России, где каждому будет место по его заслугам, где ваши дети не будут больше страдать от холода и голода, а вы будете сами выбирать, каким путем идти нашей великой многострадальной стране! Я поведу вас верной дорогой, К черту царя батюшку — он не может помочь ни нашей земле, захлебывающейся кровью на Кавказе, ни нашим детям, умирающим от нищеты. Да здравствует новая власть- власть народа! Вставайте! Будьте едины, я, сын генерал-губернатора, осознавший всю пагубность нашей власти, всю подлость её и несправедливость… Я, Андрей Истомин, возглавлю…»

Дальше читать не было ни сил, ни желания. Юлия не лгала. Правда, Она сказала правду!

— Господи! Ты нашел! Она все-таки проболталась!

Голос Натали вывел его из оцепенения. Жена стояла за спиной и с горечью смотрела на скомканные листы бумаги.

— Зачем ты её слушал! Ведь все было хорошо, все было так хорошо…

— Натали! Я поверить не могу! Зачем?! Зачем ты это сделала. Как ты могла? Ведь я тебе верил. Когда ты была со мной, все это время я тебе верил!

— Верил?! Верил, но не любил! Ты ни разу, никогда, слышишь, никогда не говорил мне, что любишь меня! Ты никогда не глядел на меня так как на неё!

— Ты все убила! Своей глупой ревностью к прошлому, к будущему, к настоящему — ты все убила! Ты хоть понимаешь, что я не смогу больше жить с тобой!

— Ты заблуждаешься! Ты забыл, что у нас есть сын!

— Я завтра же заберу сына в имение и подам на развод. А ты можешь оставаться со своим подлецом отцом!

— Ты еще не все знаешь! Неужели ты не заметил? Ты не видишь?

— Да чего, черт возьми, я не вижу Наташа?

— Ребенок! Я жду ребенка! Уже четыре месяца!

Андрей опешил.

— Ребенка?!

— Да! Нашего с тобой ребенка! Ты ничего не видишь! Я думаю, будь я на девятом месяце, ты и то бы не заметил!

— Наташа!

— Молчи! Если ты еще хоть слово скажешь, я за себя не ручаюсь!

— Натали! Ты сейчас не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Ты понимаешь, что ты совершила чудовищный поступок! А твой отец готов был сгноить меня в тюрьме, если я не буду с тобой!

— А что мне оставалось? Я любила тебя! Я так любила тебя с детства! Я была готова отдать жизнь за тебя! А ты выбрал её! Я просто боролась! У меня просто хватило сил добиться своей цели, кстати, в отличие от тебя!

— Ты — чудовище, Натали! Расчетливое чудовище. Я больше не смогу с тобой жить. Я ухожу! Вопрос о разводе пускай решает государь. Полагаю, — он протянул ей скомканную листовку, — это будет лучшим доказательством для всех!

Он повернулся и направился к выходу


— Развод?! Да не трудись! Я избавлю тебя от этой муки!

Андрей повернулся. В руках Натали был длинный острый нож для резки бумаги.

— От развода, от себя, а заодно и от ребенка!

— Наташа! Стой! — Андрей кинулся к ней, протянув руки, — Стой, грех ведь на душу берешь, страшный грех.

Лицо Натали было мертвенно бледным, невидящим взглядом она смотрела сквозь него и бормотала:

— Я только боролась за тебя! Я так любила тебя! — голос перешел в шепот- Я люблю тебя до смерти… Люблю до смерти…

Она размахнулась, Андрей кинулся к ней в ноги, подставив спину под удар. Нож скользнул, распоров ему спину, плечо и руку и острием лезвия уперся ей в бок.

— Андрей…

Натали, закрыв глаза, обмякла и без чувств упала ему на руки. Кровь ручьем хлестала из раны на плече. Андрей из последних сил вытащил окровавленный нож и обернулся. На пороге стояли Истомины и отец Натали.

— Доктора! Он терял сознание, — позовите доктора! Она…

Отшвырнувший его отец Натали прошипел:

— Убийца! Ты за это ответишь! — он взял дочь на руки и вынес из особняка.

* * *

Юлия проснулась около полудня и сладко потянулась. Она вспомнила прошлый вечер, нежный, чувственный поцелуй, который подарил ей Илья Юсупов. Его слова, его теплые, сильные руки. Какой он все-таки замечательный! Она вспомнила вчерашний разговор с Андреем, и настроение сразу испортилось.

Юлия надела пестрый восточный халат и вышла из комнаты. В спальне гудел Деменев, ругаясь с женой. Юлия вошла без стука.

— Доколе! Доколе, Валентина, ты будешь проверять каждую вещь в моем саквояже! Мне через час надо быть в банке, там битых полдня подписывать поручения, а еще надо успеть к вечернему поезду. Юленька, ну хоть ты её угомони! Ну, чистый фельдфебель!

— Молчи, вот я тебе, — маменька перетряхивала вещи в его саквояже, — хуже дитя, все надо проверять и перепроверять!

— Папенька, ты уезжаешь?

— Юленька, выехать надо прямо сейчас, боюсь опоздать к вечернему поезду, а тут еще и это… — он с горечью указал на усердствующую жену.

— У меня к тебе разговор!

— Ну, все, готово, — маменька с торжеством закрыла саквояж, — теперь я спокойна!

— Юленька! Что-то срочное?! Я очень тороплюсь!