Тётушки что-то забурчали себе под нос, но пререкаться не стали, а Слава поцеловала сестрёнку в макушку под чёрным шифоновым платочком.

После похорон встал вопрос, где Карине жить – остаться дома или перебраться к Славе. В чайных глазах девушки, полных растерянности и не отболевшей тоски, читалось: «Я хочу быть с тобой...» Сердце тепло откликалось на зов этих глаз, а в горле вставал ком, и для Славы не было иного ответа, кроме «да». Сестрёнку не следовало оставлять одну – по крайней мере, до тех пор, пока горе не притупится и не станут ясны её жизненные перспективы.

– Оставайся пока у меня, – сказала Слава. – А там... Поживём – увидим, как быть дальше.

Грустный взгляд Карины мерцал робким лучиком радости и благодарности, а вслух сестрёнка вздохнула:

– Ну, зачем я тебя буду обременять?.. Вдруг у тебя личная жизнь всё-таки... наладится? А из-за меня и не пригласить к себе никого, и... ну... ты понимаешь.

– Да какая личная жизнь, о чём ты! – поморщилась Слава. – На этом фронте уже давно стихли бои, и какого-то активного шевеления не предвидится.

– Не зарекайся... Ну, а вдруг? – Карина тёплым воробышком нахохлилась и прильнула к Славе.

Они сидели на диване в полумраке, в окна скрёбся унылый дождик. От свежевымытых волос Карины пахло бальзамом, и рука Славы сама тянулась, чтобы запустить пальцы в шелковистые пряди.

– Моё самое главное «вдруг» сейчас – это ты, сестрёнка.

Карина пошевелилась, устроилась поудобнее. Её дыхание щекотало шею Славы, а объятия снова будили потаённый жар. Чтобы не дать ему разыграться, нужно было отстранить Карину, но Слава не находила в себе сил – так и сидела, едва дыша и прислушиваясь.

– Знаешь, когда мама сказала, что ты придёшь на папины похороны, я... не то чтобы испугалась, а... напряглась, что ли. Папа очень мало рассказывал о том, что у него было до нас, и мне оставалось только гадать... Какая ты, кто ты, что чувствуешь. Я почему-то думала, что ты должна нас ненавидеть.

Она вряд ли догадывалась, что делала со Славой запахом своих волос и ошеломляющей, открытой и доверчивой близостью, от которой сохло во рту и трепыхалось под рёбрами сердце. Слава сдвинула брови и закрыла глаза. Карина доверяла ей как сестре, и нельзя было разрушить это доверие и напугать девочку даже краешком этих помыслов. Гнать их к чертям.

– Ну... Ненависть – не совсем то слово. Обида на отца была, это да. Мама потом так и не нашла никого, поставила на себе крест и... Её вскоре не стало. Наверно, я винила в этом отца. И себя тоже – за то, что, наверно, плохо заботилась, чего-то недодала, не то и не так говорила... А виноватых искать не надо. А ты... Ты уж подавно ни в чём не виновата.

– Папа тоже винил себя. – Карина подозрительно зашмыгала носом, голос осип, будто горло ей сдавила незримая удавка. – За то, что случилось с твоей мамой. Он никогда не говорил этого вслух, но теперь я это понимаю. И перед тобой чувствовал вину. Знаешь, он сказал однажды: «Нет тяжелее доли, чем уйти не прощённым». Я тогда не поняла, зачем это и к чему... И только сейчас всё встало на свои места.

Слава даже завидовала Карине – тому, что та легко могла отпустить свою боль и печаль слезами. Ей самой не плакалось. Разучилась, наверно. Но сквозь серые, тяжёлые тучи горькой безнадёги пробивался светлый лучик – пробивался и обнимал, всхлипывая ей в плечо.

– Я всё простила. Поздновато, наверно, но лучше поздно, чем никогда. И теперь вот только мы друг у друга и остались, сестрёнка.

Объятия Карины судорожно и крепко стиснулись.

– У меня нет никого роднее тебя, Слав...

Губы Славы оставались сурово сжатыми. Может быть, сестрёнка ждала каких-то красивых, проникновенных слов, но все они были только звуками. Лишь дела имели вес. Защищать её, беречь, стать её рыцарем, сильным плечом и каменной стеной – вот всё, ради чего хотелось существовать и дышать сейчас. Если надо будет, и жизнь отдать за неё. Светлана уже сделала это – самое высокое, недосягаемое. Она подарила Карине жизнь дважды: когда родила и когда спасла, закрыв своей грудью от пуль.

Они перевезли пока не все вещи Карины, только самое основное. Предстояло решить, как быть с оставленной квартирой – сдать или совсем продать, но перед этим ещё нужно было вступить в наследство. На всём там стояли счётчики – на воде, газе, электричестве, и платежи обещали быть невысокими при нулевых расходах коммунальных услуг. Карина даже холодильник и интернет отключила. Но какими бы небольшими ни были эти платежи, платить их предстояло Славе из своего кармана, и это тяготило Карину.

– Всё, что связано с тобой, сестрёнка, мне не в тягость, – сказала Слава. – Но если тебя ну очень сильно беспокоит денежный вопрос – ну, найди подработку, кто ж тебе не даёт. На неполном дне много не заработаешь, но на карманные расходы, думаю, денежка будет.

С этими подработками Карина здорово помыкалась. Самым частым предложением для студентов-очников была работа промоутером. Как раз такую девушку и схватил стрелок в том супермаркете, и эта картина всё ещё стояла у Карины перед глазами. Она ещё не изжила этот страх, несмотря на все доводы о том, что случается подобное ну очень редко, почти никогда. Опасность была практически нулевой – в отличие от работы Славы, к примеру. Но Карину начинало трясти при одном только воспоминании о том дне. Попробовала она податься в расклейщицы объявлений, но не заладилось. Мало того, что мотаться по городу надо, так что зарплата не окупала стоптанной обуви, так ещё с жильцами домов ругаться приходилось. Особенно «везло» Карине на сварливых бабок, грозившихся вызвать полицию. А объявления постоянно срывали либо дворники, либо конкуренты. Должность оператора в центре красоты Карину сперва заинтересовала, но сам центр оказался какой-то сомнительной лавочкой с такого же сомнительного качества товарами и услугами. Сидеть нужно было в душной и шумной комнатке вместе с несколькими неопрятными тётками за сорок («молодой, дружный коллектив», – значилось в описании вакансии) и обзванивать клиентскую базу, получая в ответ ругательства и посылы на три буквы...

Соблазняться предложениями «работы на дому» Слава Карине отсоветовала:

– Всё это в девяносто девяти процентах случаев – развод на бабки. Вся эта распечатка текстов, ручки, свечки, мыло, клейка конвертов, выращивание клубники – отъём денег у наивных лохов. Если тебе предлагают что-то закупать или делать какие-то взносы – сразу «нет». Это мошенники, сестрёнка. Старая схема. Удивительно, что кто-то на это ещё попадается. В эту область даже не суйся, там больше всего надувательства, а что-то стоящее, реальное и легальное найти слишком сложно. Лучше иди на нормальную работу и требуй оформления трудового договора.

Слава старалась проверять каждую вакансию, на которую падал выбор Карины, но, конечно, отслеживать удавалось не всё. Пару раз сестрёнка чуть не влипла в неприятности, и пришлось её из них вызволять, а попутно и поспособствовать ликвидации этих шарашкиных контор. Расследованиями отряд Славы не занимался, они были силовиками, но кто мешал ей дать наводку коллегам из соответствующего отдела? Так она и поступила. Лавочки в итоге прикрылись, а для Карины всё обошлось малой кровью – можно сказать, отделалась лёгким испугом. Всё, что ей оставалось, это преодолеть свой страх перед супермаркетами и всё-таки податься в промоутеры, какой бы незавидной эта работа ни казалась.

Карина вроде бы соглашалась со всеми доводами, но её так колотило перед первым рабочим днём, что хоть иди и охраняй её. Отдохнув после ночной смены, ради спокойствия сестрёнки Слава наведалась в супермаркет и так впечатлила персонал и администрацию своей наружностью и удостоверением, что те с перепугу даже не спросили у неё никаких бумаг, объяснявших её причины находиться здесь. Полицейская операция. Секретная. Так надо и точка. Ну, а если надо – значит, надо.

– Я тут у вас пару часиков охранником постою, – сказала Слава. И никто не осмелился ей в этом удовольствии отказать.

Карина, в белой блузочке и зелёной юбочке-карандаше, на каблучках и с именным бэйджиком на груди, зазывала покупателей продегустировать продукцию какого-то мясокомбината. Когда Слава неспешно, вразвалочку прошла мимо неё, та чуть не поперхнулась и проводила её восторженным взглядом. Губы сестрёнки дрожали, а на глазах блестели слёзы. Слава подмигнула.

– Работай, работай. Если что – я рядом.

Потолковала Слава и с начальником Карины – худощавым и невысоким хлыщом-метросексуалом в стильных очочках и белой рубашке с коротким рукавом, сильно похожей на женскую блузку. Отведя его в сторонку и взяв за пуговицу, она проговорила своим холодным, низким голосом:

– Вот что, красавчик. Если будете мухлевать и темнить с зарплатой, устроить вам проверочку не составит труда. И отпусти уже сотрудницу хотя бы чаю попить, она три часа на ногах стоит.

Хлыщ только кивнул и нервно сглотнул, глядя на Славу снизу вверх – тоже впечатлённый. Колени его спружинили в подобии реверанса. А Слава добавила, скользнув взглядом в сторону Карины:

– И работать она будет в удобной обуви, а не на каблуках, понял?

– Но... у нас форма одежды для промоутеров такая, – попытался вякнуть хлыщ.

– Издевательство над девушками, – хмыкнула Слава, дёрнув верхней губой в холодном оскале. – Ты меня понял, дружок? Какая у вас там форма, меня не волнует. Здоровье и хорошее самочувствие сотрудниц должно быть на первом месте. А теперь БЫСТРО метнулся и принёс девушке стульчик и кружку чая!

От резкого, взрывного «быстро» хлыщ вздрогнул и захлопал ресничками. На полусогнутых ногах он сгонял и моментально принёс всё названное.

В конце рабочего дня к Славе подошла директриса.

– А вы у нас на постоянной основе в охране остаться не хотели бы?

Слава отшутилась:

– Если меня со службы попрут, непременно рассмотрю ваше предложение.

Вечером Карина, устало ковыляя к машине, делилась впечатлениями: