– Ничего, ничего... Прорвёмся.

Она сама частенько говорила эти слова, но теперь её подбадривал ими кто-то другой. Не глазами, не слухом, но душой Слава знала: это Виталик. Живой. А вот Батя?

– Ба... тя... – шевельнулись пересохшие губы.

– Он всегда будет с нами. – Железная рука друга стиснула её ослабевшие, ни на что не способные пальцы.

Да, она знала и чувствовала это – там, в невесомости небытия. Наверно, душа старшего коснулась её своим крылом.

– Сколько... я... здесь? – вытолкнула она вопрос из придавленной невидимой тяжестью груди.

– Трое суток, – сказал Виталик.

Вопрос этот был не праздный: Карина там, наверно, с ума сходила. Славе случалось отсутствовать и дольше, но она всегда старалась предупреждать.

– Карина, – прошептала она.

– Сестрёнке твоей я уже позвонил. – Рука Виталика тихонько похлопывала Славу по плечу. – Она с гриппом свалилась, температура – тридцать девять и пять. Рвалась к тебе, но Натаха её там, наверно, наручниками к кровати приковала.

Слёз не было, просто душа вдруг вывернулась наизнанку остро и болезненно, до стона, до колючего царапанья под рёбрами.

– Спасибо... вам обоим...

– Да ладно, чего там.

На пятый день самочувствие улучшилось – Слава уже могла нормально говорить. Связно, а не выдохами-обрывками. Чувствовала она себя по-прежнему так, будто асфальтовый каток по ней проехал, но тело уже более-менее повиновалось. Виталик снова заскочил к ней в больницу и дал поговорить по своему мобильному с Кариной (телефон Славы разбился).

– Слав... Славочка, – всхлипывал в динамике любимый голосок. – Как ты?!

– Нормально... Прорвёмся, солнышко, не переживай. – Размягчающая сердце нежность встала комом в горле, сделав голос хриплым до неузнаваемости. – Сама-то как? Всё ещё гриппуешь там?

– Уже поправляюсь... Уже лучше, Слав. Я хотела к тебе прийти, но меня Наташа не пустила... Чтоб тебя не заражать.

Карина судорожно всхлипывала, и Славе до щемящей тоски хотелось её обнять, но она могла сделать это лишь мысленно.

– Не плачь... Не реви там, слышишь?

– Я не буду... Всё. Уже не плачу...

В голосе Карины слышалась улыбка. Слава, закрывая глаза, видела эту улыбку, дрожащую и залитую слезами.

На похороны командира у неё не получилось выбраться: провалялась в больнице. Позже, выписавшись, она, конечно, побывала на могиле. Гибель Бати легла на душу ноющей, холодящей раной, и прошло немало времени, прежде чем Слава снова смогла улыбаться – в основном, благодаря своей ненаглядной Карине, которая отогревала ей сердце одним нежным взглядом, одним фактом своего существования.

В июле она сходила в отпуск; они с Кариной съездили на Алтай, и там, среди величественных гор и цветущих лугов чувства обострились как никогда. Получилось что-то вроде медового месяца. Карина исполнила свою мечту – поваляться голышом в цветах под открытым небом, и зрелища прекраснее, чем это, Слава не видела в своей жизни. Они забрались в какую-то глушь и жадно набросились друг на друга, утоляя жажду нежности. Домой они приехали похудевшие и загорелые. Столько секса у Славы не было уже очень давно: до еды, после еды, а часто и вместо неё.

В службе ей оставалось самое сложное и опасное – антитеррористическая операция. Её освобождали от командировок на Кавказ, но в декабре ей представлялась такая возможность. Она могла отказаться, но приняла решение ехать, и это решение ей далось совсем не просто. Карина победила страх перед супермаркетами и страх вождения, получив в сентябре права, а Славе предстояло побороть свою боязнь оставлять её одну. А оставлять приходилось на целых сто восемьдесят дней. Перед отъездом – месяц интенсивной подготовки в полевых условиях.

Карина, услышав слово «Кавказ», помертвела. По её побелевшему, трагически застывшему лицу молча катились слёзы, отражаясь в тёмном окне. К стеклу лип осенний мрак, в кружке остывал чай.

– И что, совсем нельзя отказаться? – глухо спросила Карина, теребя нитку чайного пакетика.

– Можно. Но я подумала и решила, что это будет неправильно.

Две фигуры отражались в окне. Руки отражения Славы легли на плечи отражения Карины.

– Зачем, Слав? Для чего тебе это? Доказать, что ты круче мужчин? Ты уже и так доказала, что ни в чём им не уступаешь.

– Называй это как хочешь, родная. Я ни перед кем не рисуюсь. Я просто служу, делаю свою работу. Это – тоже часть моей работы. Да, очень опасная. Но без неё я не смогу состояться до конца.

Карина повернулась спиной к своему отражению, и Слава смахнула слезинки с её щёк.

– Я так устала бояться за тебя.

– Что поделать... Такая тебе выпала доля, – усмехнулась Слава. – Я и рада бы облегчить её для тебя, но... Так уж получается.

Слезинки упрямо катились снова и снова, застревая в уголках горькой улыбки Карины.

– И я не могу от этой доли отказаться. Это уже невозможно... Потому что только мы друг у друга и есть в этом мире. И это прописано вот здесь. – Дрожащая рука Карины стиснулась в кулак и прижалась к груди напротив сердца.

– Принцесса моя... – Слава вздохнула, прижав её к себе. – Не спеши ты меня хоронить, ладно? Я вернусь. Вернусь и точка. Всё будет хорошо.

– У тебя хоть связь-то будет там? – всхлипнула Карина. – Просто очень страшно, когда вот так... Ни слуху ни духу.

– Будет, сейчас ведь не девяностые, – успокоила её Слава. – Может, и не всегда стабильная, но постараюсь давать о себе знать.

*

Тёплый вечер начала июля сладко разливался ароматом липового цвета. В аэропорт Карина приехала на Славиной машине.

«Форд» мамы они продали, решив, что двух «железных коней» их семья не потянет по расходам – тут одного бы прокормить. Половину суммы от продажи положили на счёт в банке, а вторую оставили дома. Пока Слава была в командировке, Карина брала из этой кубышки понемногу – на оплату коммунальных услуг, интернета, мобильной связи, на продукты. Её подработки приносили лишь небольшой доход, а с квартиросъёмщиками возникли проблемы: предыдущие съехали, а новые вскоре перестали регулярно платить. Это был дюжий, пузатый дяденька с женой и ребёнком; семейство, на первый взгляд довольно милое и приличное, на деле оказалось весьма наглым. Пели они одну и ту же песню: «Сейчас денег нет, но в следующем месяце обязательно заплатим». Карина просто не знала, как быть с ними. Она не представляла себе, как выставить их в одиночку, без силовой поддержки в виде Славы: не хватало ей для этого ни жёсткости, ни решительности. Она корила и ругала себя за мягкотелость и недальновидность. Пухлый и весёлый добрячок оказался тем ещё жуком. Этот дяденька, видя перед собой робкую и хрупкую девушку, совсем распоясался: держался неуважительно, над угрозами и предупреждениями только смеялся. Супруга его оказалась немногим лучше. Да что там – два сапога пара. Дама эта постоянно сидела с ребёнком дома, что не позволяло в отсутствие жильцов поменять замки. И вот что с такими пройдохами делать? Отрезать электричество? Карина предупредила, что так и сделает, а этот тип сказал, что сам электрик – восстановит в два счёта. Ещё и грозился от соседних квартир подключиться, устроив тем самым Карине проблемы с соседями. Выгонять их с милицией на улицу Карина считала негуманным делом – всё-таки ребёнок в семье маленький, с беготнёй по судам тоже связываться не хотела, учёба и работа и без того выматывали ей нервы. Слава звонила примерно раз в одну-две недели, справлялась, как у Карины дела, нет ли трудностей; беспокоить её своими проблемами девушке было стыдно, Славе и своей тяжёлой службы хватало. В общем, Карина попала в тупик. Наверно, всё-таки стоило подключить милицию... Налог она платила как физическое лицо, но в этом году ещё не успела подать декларацию – а если милиция придерётся и натравит на неё налоговую, и те устроят ей тридцать седьмой год? Словом, куда ни кинь – всюду клин. И дядя Виталик, как назло, тоже был вместе со Славой в командировке...

«Соберись, тряпка! – ругала себя Карина. – Ну неужели ты не можешь разобраться с этим сама?..»

Разобраться не получалось, жильцы не платили уже три месяца, четвёртый пошёл. Карина и звонила, и приходила, и просила по-хорошему, и даже решилась-таки пригрозить милицией... Результат – нулевой. Наглый пузан не верил, что она способна на решительные действия, и совсем охамел. Вскоре позвонила Слава, и Карине всё же пришлось рассказать ей о неурядицах.

– Не переживай, выгоним твоих «жуков», – пообещала Слава. – Ни суд, ни милиция не понадобится. Звякну ребятам – думаю, они не откажут. Рассчитаюсь с ними потом сама, а ты не беспокойся.

Уже на следующий день Карине позвонил Николай – сослуживец Славы.

– Мы с Серёгой подъедем, куда скажешь. Тебе как надо – чтоб они заплатили и жили дальше или чтоб совсем выметались?

Карина предпочла бы больше не иметь дел с этой семейкой. У подъезда она встретилась с двумя крепкими, коротко стриженными ребятами; по телосложению, непроницаемо-спокойным лицам и уверенной походке она сразу догадалась, что это и есть те самые Николай с Сергеем.

– У них ребёнок, вышвыривать их с вещами прямо сейчас как-то не по-людски, – вздохнула Карина. – Скажите им, пожалуйста, чтоб погасили задолженность и сразу же начинали искать себе другую квартиру. Срок на всё – один месяц.

– Месяц – слишком по-божески для такого хамоватого обнаглевшего быдла, – процедил Николай. – Добрая ты чересчур. Но – как скажешь, дело твоё.

«Жук» при виде добрых молодцев, которые и в штатском выглядели внушительно, наглость сразу слегка растерял. Правда, он пытался сперва ерепениться:

– Да что вы мне тут ксивами поддельными размахиваете? Я таких десять штук купить могу...

– Ксивы настоящие. И мы – тоже, – сказал Николай. – Давай при ребёнке шуметь не будем, прогуляемся на площадку. Вот там ты и узнаешь все подробности.

Дядя сразу как-то сник, стушевался, начал мямлить. Даже пузо как будто сдулось. Ребята ни разу не повысили голос, не сделали ни одного угрожающего движения, но даже от их сдержанного, вежливого тона становилось страшно. Когда они вместе с Кариной спустились во двор, молчаливый Сергей, присутствовавший при разговоре для пущей внушительности, подал голос: