Тридцать дней, от начала до конца.

Тридцать дней, и он расстанется с холостяцкой жизнью.

Не это беспокоило герцога. Так должно было случиться рано или поздно. Его долг заключался в том, чтобы жениться и произвести наследников, долг, висевший над ним практически с самого рождения – хотя прямым наследником был Джерард, продолжение древнего рода было делом слишком важным, чтобы оставлять его на одного единственного мужчину в семье.

Его беспокоил предмет, находившийся у него под рукой.

Казалось, прошли часы, дни, месяцы и годы, пока что-то не заставило его повернуться в сторону двери. Люсьен, видимо, сам не сознавая, услышал её шаги. Она застыла в дверях.

Зоя стояла в корректной позе. Её утреннее платье надлежащим образом полностью закрывало её руки и бюст. Но ни одна английская женщина не стояла бы таким образом. Ни одна англичанка не прильнула бы на мгновение к косяку, вызывая в мужской голове образы того, как она падает на спину в подушки, с одеждой в беспорядке, со взглядом, затуманенным от желания.

– Спасибо за то, что утихомирил их, – сказала Зоя, войдя. – Ты удивляешься, почему я позволила им продолжать и не спорила с ними. Беда в том, что если я начну спорить, то никогда не закончу свой завтрак, и всё остынет. В гареме у нас постоянно случались истерики, гораздо хуже этой. Женщины кричат, угрожают, жалуются, рыдают. Я говорю себе, что привыкла к такому. Я говорю себе, что позволю этому пронестись надо мной, представляя, что это буря, беснующаяся снаружи. Но это очень раздражает, и я буду очень рада переехать в твой дом и установить правила, сколько сестёр можно пускать одновременно и когда им разрешено приходить.

Марчмонту не приходила в голову мысль о том, что она будет устанавливать правила в его доме, осознание факта пришло и исчезло, быстро вытесненное важностью момента, который должен был наступить и относительно которого он испытывал сомнения, каких не знал с самого детства.

– Как ты пожелаешь, – произнёс он в смятении. – У меня есть кое-что для тебя.

Казалось, Зоя замерла всем существом:

– Подарок?

– Не уверен, что это можно назвать подарком, – он похлопал по своему сюртуку. В какой карман он его положил? В какой из них, наконец, уложил? Он его вынимал и прятал сотню раз. – Минутку. Я знаю, это где-то здесь. Хоар устроил истерику, поскольку был испорчен силуэт моего… – Марчмонт вытащил маленькую бархатную коробочку, спрятанную за подкладкой полы своего сюртука.

Зоя напряглась и сложила руки на животе.

– Что такое? – спросил он.

– Ничего, – ответила она. – Думаю, я знаю, что находится в маленькой коробочке.

– В общих чертах, осмелюсь сказать, ты знаешь, – Люсьен открыл футляр, его руки были несколько менее тверды, чем им полагалось быть. Он говорил себе, что это абсурдно. Сколько раз, скольким женщинам он дарил драгоценности?

Он вынул кольцо и поглядел на него. Почему-то утром, в магазине, оно не выглядело таким… Таким…

– О, Господи, – Зоя подняла плотно сжатые руки к груди. – Какое большое.

Оно было огромным, и, вероятно, в конце концов, слишком крупным для её руки: большой гранёный алмаз в окружении других, поменьше. Ему следовало дать ювелирам больше времени. Они слишком спешили. Они неправильно поняли. Неверно восприняли идею. Но нет, Рэнделл и Бридж всегда понимали правильно.

– Рэнделл был шокирован, – сказал Марчмонт. Его бросило в жар, в нехороший сладострастный жар. – Мне показывали десятки элегантных стильных колец. Но я сказал ему, что хочу огромный вульгарный камень, такой, чтобы его блеск люди видели за милю.

– О, Марчмонт, – заговорила Зоя.

– Может быть, ты сможешь разжать руки, – предложил он.

– О, да, – ответила она.

– Дай мне твою руку, пожалуйста, – сказал он.

Она подвинулась ближе. Протянула руку.

С неровно бьющимся сердцем, он надел кольцо на её тонкий палец. Оно подошло по размеру, как и должно было. Разве он не присутствовал при том, как с неё снимали мерки для перчаток – для всего?

Зоя подняла руку и рассматривала бриллианты, переливающиеся в свете лучей, проникающих через окна. В комнате было немного солнца в это время дня, но они засверкали.

– Оно замечательное, – сказала Зоя с нежностью.

– Замечательное?

Она кивнула, глядя вниз. Она набрала воздух и выдохнула. Люсьен наблюдал за тем, как поднимается и опускается её грудь.

– Оно совершенно, – произнесла Зоя. – Элегантные, сделанные со вкусом кольца существуют для женщин незначительных. Герцогиня Марчмонт должна носить бриллиант, который мог бы послужить сигнальным огнём маяка в чрезвычайной ситуации. О, Марчмонт.

Она засмеялась и закинула руки ему на шею. Её мягкое тело придвинулось к нему. Люсьен обхватил её руками и притянул ближе. Он зарылся лицом в её волосы и упивался запахом лета. Она откинула голову, приглашая его, и он склонился к ней, принимая приглашение. Их губы встретились, мягкие, тёплые, полные воспоминаний о Гайд-парке, о Грин-парке, и о необузданном жаре в коридоре этого самого дома, и об их безумном совокуплении в карете его тётушки. Он обнял её крепче.

Громкое «кхе-кхе» донеслось сзади.

Герцог и Зоя поспешно отскочили друг от друга.

– Как я погляжу, тридцатое будет в самый раз, – проговорил лорд Лексхэм. – Марчмонт, нам лучше найти для тебя занятие. Пойдём со мной в кабинет. Давай договоримся о брачных условиях до того, как мы вызовем юристов, и они начнут пререкаться.

В воскресенье Присцилла появилась, едва забрезжил рассвет. Её, очевидно, переполняли новости, поскольку она прорвалась мимо Джарвис и вломилась в спальню Зои через минуту после того, как девушка вышла из ванны.

Принимать ванну в Англии было намного труднее, чем в Каире, но ежедневные омовения стали одной из магометанских привычек, которые Зоя отказалась забросить. Здесь у неё не было ни большого бассейна – только переносная ванна – ни толпы слуг, чтобы мыть её, массировать, удалять волосы с тела, умащать духами и благовониями. Но англичан не беспокоили волоски на теле, а она не хотела привлекать к себе лишнего внимания. Так что ванна выполняла свою главную функцию.

– Он выбрал его сам, – выпалила Присцилла.

– Выбрал что? – спросила Зоя, в то время как Джарвис заворачивала её в халат.

– Кольцо.

– Какое кольцо?

– То самое, с твоим чудовищно огромным камнем. Обручальное кольцо.

– О, – сказала Зоя. – Это было очевидно.

Более очевидно, чем она могла бы предположить.

Он умело маскировался, но её научили видеть и слышать, что скрывают мужчины. Она начинала лучше его понимать. Она училась читать его мысли.

Люсьен думал о ней.

Его беспокоило, понравится ли ей кольцо или нет. Глубоко беспокоило.

Она почувствовала всхлип, зарождавшийся у неё в груди.

Зоя приказала себе не быть сентиментальной идиоткой. Она сказала себе, что его забота диктовалась одной только гордостью. Она приказала себе не воображать, будто Марчмонт действительно заботится о ней. Даже если на какой-то миг это и было правдой, то долго оно не продлится. Герцог – красивый, богатый, обладающий властью мужчина. Его хочет каждая женщина, и он знает об этом. Нелепо было ожидать, что он вручит своё сердце одной-единственной женщине.

Зоя сказала себе, что знает о нём и сможет с этим жить, должна будет с этим жить. Но она переживала, и ей никогда не будет безразлично, – он был в её сердце всё то время, пока она пребывала вдали, – и ей хотелось, чтобы он испытывал к ней такие же чувства.

Она сумела удержаться от слёз, пока шла к камину, где её ожидал утренний шоколад на подносе, вместе с газетой.

Видимо, ей удалось слишком хорошо скрыть свои чувства, поскольку Присцилла, очевидно, сочла её недостаточно потрясённой, и сказала:

– Ты ведь не понимаешь, не так ли? Марчмонт никогда такого не делает. Подарки всегда покупает его секретарь. Всем. Членам королевской семьи, родственникам, любовницам и всем прочим.

– Если одна из его наложниц получила от него бриллиант, подобный этому, – произнесла Зоя, – мне придётся случайно сломать ей палец. А его голова случайно встретится с ночным горшком.

– Ни у кого нет такого бриллианта, – ответила Присцилла. – Ох, Зоя, можно его снова увидеть?

Джарвис было поручено сходить за кольцом. Она принесла его в маленьком футляре Присцилле, которая только раскрыла его и смотрела на кольцо, не прикасаясь к нему.

– Надень его, – сказала она.

Зоя так и сделала. Утренний свет заиграл в гранях, отбрасывая радуги.

– У Осгуда превосходный вкус, – проговорила Присцилла. – И он может совершенствовать свой вкус, благодаря тому, что Марчмонту безразлично, что сколько стоит, и он отказывается брать на себя выбор подарков. Он отказывается от всего, что похоже на решение или на ответственность. Весь мир сгорает от любопытства, узнав, что он сам тебе выбирал кольцо.

Зоя просто сделала вывод, что Люсьен его выбрал. Она не понимала, какое это имеет значение. О, так было даже хуже. Он заставил её почувствовать себя особенной. Ей никогда не удастся закалить своё сердце, чтобы устоять перед ним, и он разобьёт его.

– Его сложно понять, без сомнения, – сказала Присцилла. – Но я очень рада за тебя, в самом деле.

Через несколько минут она уехала. Когда дверь закрылась, и шаги сестры затихли, Зоя посмотрела на бриллиант на своём пальце, массивный камень в центре, окружённый другими, меньшими по размеру, как королева в окружении своей свиты.

Она сказала себе не быть идиоткой. Она сказала себе не быть сентиментальной дурой. Но как она могла удержаться? Люсьен позаботился о кольце для неё, и он действительно хотел, чтобы оно ей понравилось – и это было так мило с его стороны, более очаровательно, чем она могла вынести.