Он знал, что дело этим не ограничится. Книга ставок «Уайтса» сегодня будет полна упоминаний о Зое.

Это его не беспокоило. О ней не говорили ничего скандального. Прерванные объятия нигде не упоминались.

Герцога беспокоила Королева. Она принадлежала к приверженцам строгих нравов и, если и обладала чувством юмора, то умело его скрывала. Она была вежливой, милостивой и удушающее корректной. Марчмонт не знал наверняка, что она подумает об этих историях. Он полагал, было бы чересчур самонадеянно рассчитывать на то, что слухи до неё не дойдут.

Всё, что он знал – приглашение ещё не отослано. Даже если отослано, его могут отозвать. Если не отзовут, то к Зое могут отнестись пренебрежительно. В Малой приёмной, и это было бы катастрофой.

Такие мысли не способствовали успокоению.

Теперь, пробуждённый от своего неглубокого сна и поспешно одетый раздражённым Хоаром, его светлость находился не в лучшем настроении. Его прищуренный взгляд переходил с горничной на дворецкого.

– Я прошу прощения за то, что побеспокоил вашу светлость, – сказал Дав, – я объяснил этой особе, что ей следует обратиться со своей проблемой к дворецкому Лексхэмов. Мы, в Марчмонт Хаус, не контролируем действия конюших лорда Лексхэма. Невзирая на мои настоятельные просьбы, она продолжала настаивать на разговоре с Вами.

Наверное, она угрожала Даву своим зонтиком, подумал Марчмонт.

– Мистер Харррисон находится в городе, закупая продовольствие, ваша светлость, иначе я бы посоветовался с ним, – добавил Дав.

– Какое к дьяволу отношение Харрисон имеет к этому? – спросил Марчмонт. – Нужно, чтобы он тебе сказал, что дело срочное? Разве тревога горничной за свою госпожу не достаточно ясна? Пошли в конюшни. Мне нужна лошадь. Немедленно.

Ранним утром Гайд-парк, как обнаружила Зоя, был удивительно тихим и ослепительно прекрасным. Легкий туман висел над местностью, заставляя листья деревьев поблёскивать. И зелень, зелень, зелень вокруг так далеко, насколько хватало взгляда, и блеск воды в том, что грум назвал Серпентином – искусственная река, созданная во времена короля Георга Второго по приказу его супруги, королевы Каролины.

Вид, находившийся перед Зоей, стоил сознания вины. Она солгала грумам. Надев амазонку своей матери, она сидела в мамином седле на маминой лошади. Ничего из этого ей не подходило, включая лошадь. Оставалось только надеяться, что она не закончит перепутанной кучей сломанных костей.

Перед ней простиралась личная дорога королей. Она была известна как Роттен-Роу, как объяснил ей грум. Она предназначалась строго для верховой езды, сказал он. Только правящему монарху дозволялось кататься по ней в экипаже.

Зоя знала, в такой час у неё было мало шансов столкнуться с любым монархом, по пути в Кенсингтонский дворец или в обратном направлении. В данный момент она не видела даже никакого другого всадника.

Но пока она любовалась акрами и акрами блестящей зелени, появилась стройная элегантная наездница на превосходном скакуне. Тёмная масть коня гармонировала с волосами леди. Её амазонка винного цвета была сшита по последней моде. Ливрея грума вызывала восхищение.

Это должна была быть наложница Марчмонта.

Зоя снова ощутила приступ боли, но более острой, приправленной завистью. Дама была головокружительно красива и очень уверена в себе. Она не нуждалась в уроках, как стоять, сидеть, или наливать чай.

Когда она приблизилась, Зоя коснулась рукоятью хлыста своей шляпы. Она не помнила, пристойно ли приветствовать всадницу, которой она не была представлена. С другой стороны, отсутствие приветствия могло быть истолковано как оскорбление.

Зоя не хотела оскорбить эту женщину.

Она хотела её убить.

Конечно же, было неправильно и глупо так себя чувствовать, но она ничего не могла поделать. Она была нецивилизованна.

К её удивлению, леди возвратила приветствие. Однако не остановилась заговорить и проехала мимо. Зоя пропустила её, последовала за ней, поначалу медленно. Но когда лошадь леди Тарлинг стала набирать скорость, Зоя побудила свою к тому же. Вскоре Зоя ехала бок о бок с леди по просторной дороге. Леди Тарлинг посмотрела в её сторону, улыбнулась и вопросительно подняла брови. Зоя улыбнулась в ответ и кивнула. И скачка началась.

К тому времени, когда Марчмонт их обнаружил, уже было поздно что-либо предпринимать. Они безудержно неслись вниз по холму от рощи. Он не осмелился встать у них на пути, чтобы не отвлечь их и не вызывать несчастный случай.

В его сознании промелькнул образ Зои, какой она была в то лето перед своим исчезновением – мчащейся впереди него по узкой верховой тропе. Она сбежала и взяла капризную кобылу, бросая вызов себе и другим, как она делала постоянно, – и он последовал за ней, с сердцем, уходящим в пятки.

Когда он её догнал и начал ругать, она назвала его занудой. Она жаловалась на своего учителя французского и передразнивала его безуспешные попытки… до тех пор, пока Марчмонт не ухватился за живот, беспомощно хохоча.

Меньше, чем через двенадцать месяцев, она пропала, и вместе с ней все краски ушли из его мира.

Теперь герцог наблюдал с бьющимся сердцем, как, наконец, обе всадницы замедлили шаг и повернули на дорогу, ведущую через Серпантин. Пока они возвращались на Роттен-Роу, казалось, они обменялись несколькими словами, но коротко. Он вернулся на Роу и стал их дожидаться.

Леди Тарлинг ехала первой. Когда она поравнялась с ним, Люсьен подавил порыв накричать на неё за то, что она подвергла Зою опасности. Рассудком (но не нутром) он знал, что Зоя подвергала опасности себя сама.

Он обуздал своё выражение лица и голос, вежливо приветствуя даму. Она раскраснелась от физических упражнений, её тёмные глаза пританцовывали.

– Ах, герцог, у Вас дел по горло, как я слышала, а теперь и увидела, – сказала она. Выглядело так, словно ей хотелось сказать больше, но она лишь покачала головой и засмеялась. Затем она уехала.

Зоя не спешила, притворяясь захваченной пейзажем. Она, скорее всего, старалась отдышаться. Не ездить верхом двенадцать лет! Её тело, должно быть, онемело и измучено.

Он выжидал.

Наконец, она подъехала к нему плавной рысью. Марчмонта бы не удивило, если бы она притворилась, что не видит его, и проскакала мимо, но она придержала лошадь и остановилась.

– Как здесь красиво, – начала Зоя. – Повсюду, куда не посмотришь, зелено. Не помню, когда я в последний раз видела только зелени. В Египте, как ты знаешь…

– Ты безумна? – перебил он нетерпеливо. – Ты двенадцать лет не ездила верхом. Этот конь для тебя широк, а седло слишком короткое. И всё же ты скачешь с незнакомкой по местности, которую не знаешь. Я видел, как ты мчалась с холма. Ты могла убиться.

Она посмотрела на него так, как большинство людей смотрело на его тётю Софронию, когда та излагала свои безумные речи.

– Но, конечно же, я ездила верхом последние годы, – сказала она. – Много раз. Иногда мы путешествовали по Нилу на праздники или нападали на крестьян. Тогда мужчины позволяли мне ездить в пустыне. Иногда на верблюде, иногда на ослике, а временами на лошади. Они знали, что мне не убежать от них. Я пыталась, но безуспешно. Вся пустыня выглядит одинаково, и я бы сразу заблудилась. Они без труда меня ловили, и их это развлекало. Для них это была игра.

Она говорила о своём египетском опыте менее эмоционально, чем, если бы описывала пару перчаток или туфель. Но он мог видеть эту сцену слишком ярко и Зою в ней. Этот образ его расстроил, добавляясь к путанице страха и злости.

Пока Люсьен боролся, подавляя эмоции, она спокойно осмотрелась.

– Мне нравится это место, – сказала девушка. – Я не предполагала, что оно настолько большое.

Её взгляд вернулся к нему:

– Она мне тоже должна нравиться, хотя я обнаружила, что очень ревную…

– Мне безразлично, что…– он замолчал, пытаясь думать, несмотря на одолевавшие его страх и гнев. – Ревнуешь?

– Она так элегантна, – сказала Зоя. – Она знала, кто я, мне кажется, и не оскорбила меня. Это очень благородно. Будь я твоей наложницей, я бы относилась с большим подозрением ко всяким протеже.

– Она не моя нало…

– У неё отличная посадка. Лучше, чем у меня.

Герцог хотел бы придушить человека, рассказавшего ей о леди Тарлинг. Он приказал себе сохранять спокойствие.

– Ей подходит её седло, – сказал он. – Ей подходит её конь. Она не крала его у своей матери…

– Нет, – Зоя подняла руку, – Ты не будешь меня отчитывать. Это была забава. Я хочу веселиться. Я хочу жить. В Египте я была игрушкой, развлечением. Домашним животным в клетке. Я поклялась себе не терпеть больше такого существования.

Он уставился на неё в яростном неверии.

Он сказал себе, что её английский звучал достаточно хорошо, но понимание значений было далеко от совершенства. Он говорил себе много разумных вещей, но его нутро среагировало на обвинение, откровенно несправедливое обвинение. Она сравнила его с негодяем, который держал её в клетке и обращался как с животным или игрушкой.

– Я провёз тебя через весь Лондон вчера, – сказал Марчмонт, – я возил тебя покупать платья, бельё, обувь и чулки. И я сказал тебе, что возьму тебя сегодня на прогулку.

– Мне было нужно прокатиться верхом.

– Ты должна была мне это сказать.

– Тогда я не знала. Даже если бы знала, ты бы не дал мне возможности сказать, чего я хочу. Мы сделаем так, ты говоришь. Мы сделаем этак. Я заберу тебя в два часа, Зоя. Я сделаю тебя респектабельной, Зоя, нравится тебе это или нет, ради твоего отца, и потому, что я так сказал, и я всегда держу своё слово.

– Я знаю, что слова английские, – ответил Марчмонт, – но мысли, должно быть, арабские, потому что я ничего не понимаю.

Она подала лошади знак двигаться.